А есть а - Айн Рэнд

Эдди подошел к локомотиву и взглянул на сдвоенные буквы «ТТ». Потом упал на рельсы у колес локомотива и разрыдался; свет прожектора над его головой был не в силах превозмочь бесконечную ночь.

Над освещенной огнями долиной сквозь открытое окно лились из-под пальцев Ричарда Хэйли звуки его Пятого концерта. Это была симфония победы. Звуки взмывали ввысь, они пели о взлете, они сами были подобны взлету, это была суть восхождения, его выражение; казалось, эти звуки служили музыкальным воплощением всех человече ских поступков и мыслей, побудительным мотивом которых служит восхождение. Эта музыка походила на солнечные лучи, вырвавшиеся на свободу из-за туч. В ней воплощались легкость освобождения и энергия целеустремленности. Она омывала все вокруг, вселяя в сердце радость силы, свободной от всяческих оков. Лишь едва слышные мрачные нотки свидетельствовали о том, чего ей удалось избежать, но свидетельствовали, словно изумляясь, даже смеясь, потому что, как оказалось, ни боли, ни скверны не существовало и не должно было существовать. Это была песнь полного освобождения.

Свет из окон домов в долине яркими пятнами падал на еще лежавший на земле снег. На гранитных уступах и толстых ветвях сосен снег лежал большими шапками. Но голые ветви берез уже устремились вверх, словно не сомневались, что скоро покроются весенними листочками.

Освещенный прямоугольник на склоне горы был окном кабинета Маллигана. Мидас Маллиган сидел за столом. Перед ним лежала карта и испещренные колонками цифр листы бумаги. Он составлял список активов своего банка и разрабатывал план капиталовложений.

Он помечал выбранные населенные пункты: Нью-Йорк, Кливленд, Чикаго… Нью-Йорк, Филадельфия… Нью-Йорк… Нью-Йорк… Нью-Йорк…

Освещенный прямоугольник в низине был окном дома Даннешильда. Кей Ладлоу сидела перед зеркалом, задумчиво рассматривая тона актерского грима, разложенные в потертом чемоданчике. Рагнар Даннешильд лежал на диване, читая Аристотеля: «…поскольку эти истины верны для всего сущего, а не для какого-то отдельного вида. И все люди используют их, так как они существуют в реальности как сущие… Потому что принцип, которого должен придерживаться каждый, кто имеет понятие о чем-то сущем, не есть гипотеза… Очевидно, следовательно, что такой принцип есть самое несомненное; продолжим: в чем заключается этот принцип? В том, что одно и то же свойство не может одновременно и равным образом принадлежать и не принадлежать одному и тому же субъекту в том же отношении…»

Освещенный прямоугольник среди возделанного поля был окном библиотеки судьи Наррагансетта. Он сидел за столом, свет лампы падал на страницы старинного документа. Он пометил и вычеркнул противоречивые утверждения, приведшие когда-то к тому, что этот документ утратил силу. Теперь он писал на его страницах новое предложение: «Законодательное собрание не может принимать законы, ограничивающие свободу производства и торговли…»

Освещенный прямоугольник в глубине леса был окном хижины Франциско Д'Анкония. Франциско лежал на полу, рядом с пляшущими в камине языками пламени, склонившись над листами бумаги. Он заканчивал эскиз плавильни. Хэнк Реардэн и Эллис Вайет сидели у камина.

– Джон сконструирует новые локомотивы, – говорил Реардэн, – а Дэгни займется прокладкой первой железной дороги между Нью-Йорком и Филадельфией. Она…

И вдруг, услышав его следующие слова, Франциско вскинул голову и рассмеялся. Он смеялся одобрительно, легко и победно. Смех Франциско заглушил доносившиеся откуда-то сверху отдаленные звуки Пятого концерта Хэйли, но он тоже звучал триумфально. В словах, над которыми, приветствуя их, смеялся Франциско, были лучи весеннего солнца, освещавшего лужайки у порогов деревенских домов, блеск моторов, сияние стальных конструкций новых небоскребов, глаза молодых людей, уверенно и бесстрашно смотрящих в будущее.

Фраза, которую произнес Реардэн, звучала так:

– Возможно, она попытается содрать с меня последнюю рубашку, запросив немыслимую цену за перевозки, но я с этим справлюсь.

На самом высоком уступе горы мерцал слабый свет. Это был свет звезд, блестевший и в прядях волос Галта. Галт смотрел не на долину внизу, а далеко за ее пределы, в темноту. Рука Дэгни покоилась у него на плече, ветер спутывал их волосы. Она знала, почему ему хотелось взобраться на вершину и о чем он сейчас думает. Она знала, что он хочет сказать, и знала, что он первый скажет ей об этом.

Они не могли видеть мир, простиравшийся за горами, там были лишь пустота, тьма и скалы. Тьма скрывала руины материка: дома без крыш, заржавевшие трактора, темные улицы, заброшенные рельсы. Но очень далеко, на краю земли, на ветру колебалось тонкое пламя – упрямое пламя факела Вайета; оно меркло и разгоралось вновь, дрожа, его было не погасить, не уничтожить. Казалось, оно призывает услышать слова, которые собирался произнести Джон Галт.

– Путь свободен, – сказал Галт. – Мы возвращаемся в наш мир.

Он поднял руку и начертал над безлюдной землей знак доллара.