Переход - Михаил Соловьев

Большего парни не поняли. Теперь нужен был кто-то свой в доску со знанием испанского, чтоб и перевел правильно, и не болтал лишнего.

Мишка понимал: оказаться в письме может что угодно.

Пока мальчишки разглядывали написанное мелким почерком письмо, Анфиса Евгеньевна пошла к стеллажам и достала учетную книгу регистрации иностранцев, прибывших в г. Иркутск, за 1911 год. Там Антонио Загирес не упоминался.

– Это ничего не значит! – не смутилась она. – Возможно, он регистрировался в Верхнеудинске[10]. Лапу-то птичью в Бурятии нашли?

– Ну да, – буркнул Семен. – На восточной стороне Байкала.

– Видите, – оживилась хранительница. – Завтра же запрос туда сделаю.

Парни ушли несолоно хлебавши.

Семен расстроился, и Мишка его понимал. Им с отцом сегодня уезжать, а ясности нет. Птахин сделал себе и ему прямо в хранилище ксерокопии письма, и мальчишки договорились, что переводом займется Мишка.

– В нашей деревне уж точно никто ничего не поймет… – вздыхал Сеня.

А у Птахина появились свои соображения. Будучи пареньком читающим, он решил, что уж русско-испанский словарик он себе купит в любом книжном, а прямо сейчас наберет письмо на компьютере в онлайн-переводчике.

«Попробую понять основное, – сказал он себе, провожая товарища, – а там поглядим».

Глава седьмая

Золотая лихорадка

Перевод письма и планы

Бо́льшую часть письма Мишка действительно перевел на компьютере, а вот смысловые шероховатости устранял сам, листая новенький словарь и разбираясь во множественных значениях.

«Прав батя, – думал Птахин, ероша страницы, – без книжек – никуда».

Но, несмотря на радужные планы, работа двигалась не так быстро. Здесь не школа и не оставшиеся полчаса до уроков, халтурить нельзя: переводу нужна точность.

Адресовалось послание в Верхнеудинск какому-то купцу Арсентьеву. Видимо, голуби приобретались именно там и должны были вернуться обратно в голубятню.

А потом началась путаница.

Откуда-то взялся остров Ольхон[11]. Родня проводника и переводчика, бурята Жаргала Итилова, должна была помочь в розыске экспедиции. Речь шла о местности Huir-Hushun в районе какого-то жертвенника. Маршрут указывался с мельчайшими подробностями.

Давался странный совет: аккуратней обращаться с квадратным камнем искусственного происхождения на плато в предгорьях. Не разводить рядом костров и – самое главное! – обойтись без бурятских обрядов. Дважды повторялось: «Никаких жертвоприношений! Только сигналы голосом или стрельбой!»

Сразу вспомнилась тофаларская старая шаманка с ее советами.

После говорилось: экспедицией найдена местность с неимоверным количеством золота, но выйти обратно не получается.

«Соответственно, и золотце унести не могут, – смекнул Птахин, чувствуя уже знакомое странное состояние, что испытал в хранилище днем раньше. – Что за ерунда? – сердился он, прислушиваясь к себе. – Лихорадка, что ли, золотая? Ноги ватные опять стали. Успокаивайся давай!» – приказал он себе и вернулся к чтению.

Получателю письма предлагалось взять с собой специалистов по скалолазанию. Кратко описывались зубчатые скалы котловины, в которую попала экспедиция. По этим приметам и предлагалось ориентироваться. Вот так!

Неожиданно в голове у Птахина зазвучали слова из рок-оперы про Хоакина Мурьетту, на которую ходил с отцом в музыкальный театр. «Золото в Калифорнии – самое отборное…»

Точно «золотая лихорадка»! Открывались необычайные горизонты и перспективы. Мир становился добрым и радужным.

«Выйти не могут. Ха! Но как-то же они туда попали!» – задумался парень, выбираясь из-за стола.

Ситуация все больше занимала воображение. Со времен работы археологического кружка и раскопок памятных захоронений Мишке хотелось найти золото. Правда, он не знал, что будет с ним делать, но это не главное – сначала надо найти.

Вечерний Иркутск обдувал мальчишку теплым летним дыханием из приоткрытого окна квартиры.

Полчища комаров штурмовали антимоскитную сетку, и их пронзительный звон сверлящей иглой ввинчивался в мозг.

Птахин рассуждал так: «Значит, нашли золото – и нет возможности выйти обратно. Интересно почему? А голуби-то, получается, улетели. Последний пересек Байкал, но угодил в гнездо хищника, где его лапа с письмом нас и дождалась. Если еще были крылатые почтальоны, то сгинули где-то, иначе спасатели явились бы непременно. Хотя, судя по жертвеннику и прочим странностям, неизвестно, нашли бы чего или нет. Значит, Жаргал Итилов, Антонио Загирес и прочие участники забытой экспедиции там и остались? Удастся ли их найти? И с чего начинать? Наверно, лучше не торопиться и разматывать этот таинственный клубок с самого начала».

Господина Арсентьева и его потомков из Улан-Удэ Мишка отмел сразу. Вряд ли информация о них что-то даст – лишняя суета. А вот пошарить родственников Итиловых на Ольхоне имело смысл. Придется только вводить в курс дела дядьку Ивана с его «ярославцем», личным авторитетом-должностью и знанием байкальских традиций.

Задумался о хозяйке музейного запасника. Но вроде повода беспокоиться не было: тетка, похоже, полная бессребреница.

Теперь нужно выяснить, что же такое Huir-Hushun – Хыр-Хушун это или Хуир-Хушун? Тут без специалистов не разберешься. Значит, опять в хранилище?

Набрал телефон дядьки Ивана – он-то должен знать. Никто не отвечал.

Мишку одолевали сомнения: «Как дядька себя поведет, когда узнает о находке и содержании письма? Что там у взрослых просыпается от прикосновения к подобным тайнам? Не удивлюсь, – продолжал он развивать мысль, – если и хранительница Анфиса Евгеньевна, разобравшись, о чем пишет господин Антонио, сразу наденет спортивный костюм и двинется на поиски потомков рода Итиловых».

Птахин даже немного развеселился, представив себе, как хрупкая Анфиса Евгеньевна лихо скачет с валуна на валун, груженная тридцатикилограммовым рюкзаком. Нет, не ее это интерес, хотя как знать?

Продолжая рассуждать, Мишка завалился на диван. Перед глазами поплыли образы и фигуры, напоминающие фотографии из прабабкиного альбома, в старомодных одеждах: длинных, в пол, юбках, чопорных сюртуках; женщины – с давно вышедшими из моды прическами и мужчины – с чудны́ми усами.

Дядька, похожий на прадеда Константина Ивановича, сидел в военной форме на лавочке возле забора. Улыбаясь и глядя куда-то вдаль, он скручивал козью ножку.

Стайка мальчишек бежала по деревянным тротуарам. Они катили ободы велосипедных колес с вынутыми спицами, используя для этого специально загнутую проволоку.

С улицы доносился противный кисловатый запах общественных помоек. Где-то жарили яичницу на сале, и фоном звучала женская ругань со двора. Обстановка казалась совсем домашней и навевала сон.

Под эту умиротворяющую какофонию звуков Мишка уснул, и связная картинка сменилась во сне чередой мелькающих образов. Ее нарушил сигнал сотового телефона, лежащего на пуфике в головах.

Комары продолжали грозно звенеть, штурмуя оконную сетку.

«Прямо как зомби в фильме ужасов! – оценил Птахин. – Так же целенаправленно и упорно ломятся за жратвой сквозь любые препятствия, мешая друг другу и толкаясь».

Телефон звонил и звонил, окончательно вырывая Мишку из сна.

Половина двенадцатого.

– Привет! – Дядька Иван. Голос показался слегка загадочным. – Звонил?

– Ну да. – Птахин приводил в порядок мысли.

– Письмо перевел? – громом среди ясного неба прозвучал вопрос.

– Кхмгм! – закашлялся Птахин. – А ты откуда?..

– От верблюда! – Дядька явно сердился. – Почему сразу не рассказали с Сеней? Копий они наделали! Первый экземпляр где?

– Я… мы… – опешил Мишка.

– Какие ямы? – орал дядька.

– Да я и звонил, чтобы тебе рассказать все, – наконец выдавил из себя Птахин.

– Рассказать! – бушевал на другом конце провода Иван. – Ничего больше без меня не делать! Хорошо, что Сенин отец нашел у него ту бумажку. Кто еще про это знает?

– Ну… только Анфиса Евгеньевна.

– Кто такая?

– Хранительница.

– Можешь доходчиво объяснить?!

– А Сеня не рассказал?

– Молчит, как партизан под пытками. Говори давай! – бушевала трубка.

– А ты письмо перевел? – пытался уточнить Мишка.

– Говори, кто такая?

– Музейщица она, – сдался Птахин, – из нашего краеведческого. Я только думаю, соваться туда не стоит, – неожиданно брякнул Мишка.

– Что так? – озадачился Иван.

– Сам подумай! – продолжил парень. – От экспедиции только голубиная лапка с письмом сохранилась, и больше ничего. Так и от нас за пять минут лишь подошвы останутся…

– Ты времена-то не равняй! Сейчас и рации, и сотовая связь, и джипиэсы! А вертолеты? Мы же не инкогнито пойдем. Только сначала определимся, куда ехать. Письмо-то я сразу в Интернете перевел. С Хыр-Хушуном порядок! Это мыс такой. Второе название – Рытый[12], речка Риты оттуда вытекает. Там даже каменные стены на берегу сохранились, а вот жертвенных камней никто не видел.