Слепая кара - Сергей Рокотов

Что-то странное звучало в ее голосе, и тут Люба поняла, что ей уже пришла в голову удивительная и страшная мысль, в которой она боялась себе признаться. При этой мысли она чувствовала, как мурашки ползут у нее по спине, а волосы на голове начинают шевелиться…

…И вот поминки. Жрет семейство Фомичевых, а Наташа ковыряет вилкой поминальный блин на тарелке и поглядывает на Пелагею Васильевну, усердно занятую жрачкой. Люба замечает этот Наташин взгляд, и опять у нее мурашки пробегают по спине, такая ненависть в этом взгляде…

Вера Александровна не пришла на поминки, хоть Люба и приглашала ее сосед как-никак помер.

«Нет, нет», — тихо ответила она и быстро постаралась ускользнуть с кухни, где происходил разговор. «А то зашли бы, блинка бы, рюмочку на помин души», — вдогонку сказала Люба. «Да нет, нет, нет», — забормотала Вера Александровна, словно испугавшись чего-то, и буквально убежала к себе в комнату. Странным показалось Любе поведение старушки. Ей вообще было не по себе — она словно потеряла точку опоры, до смерти Николая было все просто и ясно, хоть и погано, на некоторые вещи она старалась закрывать глаза, а остальное было вполне понятно. Теперь же, выпив пару рюмок за помин души убиенного Николая, она почувствовала, как у нее кружится голова. До нее вдруг дошло, что Николай не просто умер, что его убили, убили здесь, вот на этом самом месте, и убил не Вовка Трыкин, а кто убил, до сих пор неизвестно Ей, в общем-то, не было жалко Николая, теперь, после его гибели, она поняла, что никогда не питала к нему ни малейшей симпатии, больше того — он был ей неприятен, но эта тайна, которая нависла над их домом, над их семьей, была ужасна. Здесь, на этом месте, ножом в грудь, среди бела дня… И это странное поведение Веры Александровны, и этот ненавидящий взгляд Наташи… Боже мой…

— Не ценили, — то и дело бубнила Пелагея Васильевна. — Не уберегли.

— Да ладно вам, мамаша, — бурчал Иван, раскрасневшийся от водки. — Как они могли уберечь? Пил Коляка в последнее время да не поделил что-то с кем-то… Всего и делов-то.

Потом Ивану приспичило по нужде. Он вышел.

А вскоре Люба вынесла грязную посуду. И услышала шепот:

— Смотри, никому не вздумай сказать, что видела меня здесь. Урою, старая курва, — шептал зловеще голос Ивана.

— Я и не собираюсь ничего никому говорить. Это ваши дела, и меня они не касаются И нечего меня запугивать, — отвечал тихий голос Веры Александровны.

«Так, — подумала Люба. — Вот оно что…»

Она вернулась в комнату, надеясь, что Иван не слышал ее шагов в коридоре. Поставила грязную посуду обратно на стол.

— Потом все вместе унесу. Голова что-то кружится, — объяснила матери, глядящей на нее с недоумением.

Вскоре вошел потный, раскрасневшийся Иван.

Сел за стол. Налил себе и брату Григорию водки Потом поглядел на свою мамашу и налил ей тоже.

— Ну, помянем брательника Коляку! — провозгласил он с идиотской улыбкой на лице. — Пусть земля будет ему пухом!

Люба внимательно глядела на него. Заметила, что глазки у него бегают. Да, что-то тут не так…

Закончились поминки. Ушел вдребезги пьяный Сапелкин, уехала и мать. Братья Фомичевы отправились с мамашей спать в Наташину комнату, а Наташа, Толик и Люба легли в большой комнате…

Любе не спалось. Поздно ночью, когда все в доме затихло и из соседней комнаты послышался богатырский храп Пелагеи Васильевны, она на цыпочках прошла туда. Храпели все трое. С колотящимся сердцем нащупала светлый пиджак Ивана, сунула руку в карман, потом — в другой, внутренний. Вот оно… Толстая пачка денег ткнулась ей в руку. Она вышла из комнаты, в руке была пачка сто- и пятидесятирублевых купюр. А между ними было еще что-то. Люба так и ахнула! Это была ручка Николая — неприличная ручка с раздевающейся красавицей. Все ясно. И деньги это его, Николая… Ей с самого начала не верилось, что Николай мог пропить все деньги. Он хоть и пил в последнее время, но головы не терял. Люба пересчитала деньги — пять тысяч. Одну, значит, он на поминки дал. А было шесть. Так… Все ясно. Этот гад утром приехал из Сызрани, убил Николая, родного брата, и взял деньги… Что же ей теперь делать? Что делать? Надо положить деньги на место, тихо, аккуратно, а прямо с раннего утра позвонить следователю Николаеву, Гусев оставил его телефон. Чтобы этот гад не успел и проснуться, как его взяли бы тепленького, с деньгами и ручкой в кармане… Только бы сейчас не проснулся…

Только бы не проснулся…

Нет, вроде бы спят, гады! Ну мамаша, народила сынков, один краше другого. И храпят богатырски… Ну ничего, завтра запоете по-другому, с вас спесь быстро собьют…

Любка тихо положила деньги и ручку во внутренний карман светлого пиджака Ивана и на цыпочках вышла из комнаты. Слава богу, вроде бы никого не потревожила…

Вернулась к себе в комнату и юркнула в постель.

Ей показалось, что Наташа не спит, слишком уж тихо лежит на диване. Не спит, и ладно… Завтра все узнают… Главное, не заснуть, не проспать… А то потом ищи-свищи, хитрющие эти Фомичевы…

Так проворочалась Люба в тревожной полудреме всю ночь. Но не проспала своего времени. Было начало восьмого, когда она тихо выбралась из постели, оделась и выскользнула на улицу — звонить из дома сочла опасным. К счастью, в кармане плаща оказался жетончик. Она набрала домашний номер следователя Николаева.

Глава 3

— Вы что, офонарели, что ли? — орал Иван, продирая заспанные глазки. В маленькой комнате стоял густой запах перегара из трех ртов Фомичевых. — За что? Чо я сделал?

— Вставайте, Фомичев. Вы подозреваетесь в убийстве вашего брата Фомичева Николая, — тихо произнес следователь Николаев, человек лет сорока, высокий, сутулый, с усталыми серыми глазами.

— Я? Своего брата? Братана? Коляку? — вытаращил глаза Иван. — Вам чо, делать нечего, что ли?

— Молчи, сволочь! — не выдержала Люба. — А деньги у тебя откуда? А ручка у тебя откуда? Вот, обыщите его пиджак, товарищ следователь! Здесь! Здесь!

— Позвольте, — сказал Николаев, осуждающе глядя на Любу. — Вот ордер на ваш арест, гражданин Фомичев.

Он взял пиджак, сунул руку во внутренний карман и вытащил оттуда пачку денег и ручку с непристойным изображением.

— То-то сволочь! Даже припрятать не постеснялся, думал, тебе все так с рук сойдет. Еще тысячу мне выделил на бедность мою, на похороны брата, падла такая! Давайте мне эти деньги, товарищ следователь.

Это Колькины деньги, все наши накопления, кроме тех, что он на книжку положил, для этой вот суки старой.

— Ты чего, Любовь? Белены объелась? — тихо и строго произнесла Пелагея Васильевна, привставая на кровати в белой ночной рубашке. Было неприятно смотреть на ее матово-бледное, изрезанное глубокими морщинами лицо. Из-под густых бровей злобно смотрели черные глаза.

— Ты, старая, на меня так не зырь! — рассвирепела Любка. — Наплодила убийц, бандюг! Еще хает все, падла, то ей не так, другое не так! У вас зато все так! Приперся сынок твой утром, убил другого сынка, муженька моего, и деньги все забрал, которые он потом и кровью зарабатывал И пялится еще!

— Это доказать надо, — сквозь зубы проговорила старуха.

— Чего доказывать? — Люба повернулась к Ивану. — Откуда у тебя деньги? Откуда у тебя ручка? А что ты вчера Вере Александровне шептал на кухне? Грозил, чтобы не говорила, что ты был тут утром в тот день? Отвечай, паскуда!

Потерянный и сразу побледневший Иван безвольно сидел на кровати, глядя в сторону С удивлением пялился на него брат Григорий, лежавший на матраце на полу.

— Одевайтесь, Фомичев Давайте, давайте, не задерживайте, — устало проговорил Николаев.

Иван встал, натянул брюки, потом рубашку.

— Не убивал я его, Люба, ей-богу, не убивал, — наконец пробормотал он.

— А кто же мог, кроме тебя? — закричала Люба. — Да убил-то ведь из-за денег, не из-за чего-нибудь! Ох, гад…

Позвонили в дверь, и вскоре в комнату вошел инспектор Гусев.

— Вот, Константин Иванович, глядите, мы с вами на Трыкина грешили, а убийца-то вот он — родной брат, сын вот этой старой ведьмы…

При этих словах Люба ткнула пальцем в грудь стоявшего столбом Ивана.

— Любовь Михайловна — главный следователь по этому делу, — пошутил Гусев. — Она дает уже вторую весьма обоснованную версию.

— Вы, Константин Иванович, так не шутите, — нахмурилась Люба. — У меня мужа убили, понимаете вы, мужа! И никто этим делом не хочет заниматься.

Никто ничего не проверяет Вы почему соседку Веру Александровну не вызываете? Она бы вам сказала, что видела в тот день здесь этого изверга. Вот и приходится самой… Идите, спросите ее, она дома — Спросим, когда надо будет, — сказал Гусев.

— А когда надо? Если бы я ночью в карман не сунулась к этому бандиту, они бы укатили сегодня же втроем в свою Сызрань и хрен бы вы их оттуда вытащили. Покатили бы по холодку денежки наши кровные прожирать, это дело нехитрое при таких аппетитах, на них никаких денег не напасешься, жрут, как будто сто лет не ели, оглоеды! Для вашей утробы, что ли, Колька всю жизнь за прилавком стоял? Вяжите его, гада! Пусть все убираются отсюда! — заплакала Люба.