Под флагом ночи - Иэн Макдауэлл

С этими словами он отвинтил крышку медного флакончика, который Энн сначала приняла за чернильницу. Но вместо чернил там оказалась какая-то серебристая блестящая жидкость с металлическим запахом. Обмакнув в нее тростниковое перо, Константайн принялся что-то чертить на столе. На мгновение он остановился и, расстегнув застежки на своей книге, начал быстро листать страницы. Наконец он нашел нужное место, положил книгу перед собой и продолжал писать, то и дело в нее заглядывая.

— Что, дьявол тебя возьми, ты задумал? — прошипела Энн. Впрочем, несмотря на вполне понятное раздражение, она чувствовала себя заинтригованной.

— Нет, антагонист не имеет к этому никакого отношения, — рассеянно пробормотал в ответ Константайн. — Моей, так сказать, азбукой являются Шестая и Седьмая Книги Моисеевы, отнюдь не инкунабулы каких-нибудь чернокнижников. В этих священных Книгах собрана вся магическая премудрость, которую Бог дал евреям через их пророка и вождя. Увы, я знаю далеко не все. Великим Магистрам Джерман-тауна не очень-то хотелось делиться своим искусством с посторонними. Будем все же надеяться, что моих познаний окажется достаточно.

Энн слегка пожала плечами и встала с небрежной грацией крупной кошки (во всяком случае, она надеялась, что сумела произвести впечатление). Положив руку на эфес абордажной сабли, она громко сказала:

— По-моему, Вырвиглаз меня боится. Этот трусливый пес специально держится подальше, да и пистолетом-то он запасся, потому что не смеет приблизиться и скрестить со мной сабли. Или кто-нибудь считает, что это не так?! — Она сердито оглядела зал.

— Ни один, кто видел тебя в бою, — отозвался Нед Снейвли. Вытащив руку из-под юбок своей подружки, он взял со стола полупустую бутылку и, слегка приподняв ее, повернулся к Вырвиглазу: — Ты отлично знаешь, приятель, что Энн меня искалечила, и я не питаю к ней особой любви. Я был бы только рад, если бы кто-нибудь пустил ей кровь, но одно верно: если ты будешь настолько глуп, что попробуешь сразиться с ней, то очень скоро у тебя будет не хватать не только носа, но и кой-чего другого.

Вырвиглаз поковырял пальцем в своей треугольной дырке.

— Я не дерусь с женщинами. Не на саблях, — заявил он таким тоном, что сразу стало ясно — он не прочь, но только если будет уверен в победе. — А вот борьба — дело другое. Пусть эта шлюшка снимет свой клинок и попробует сойтись со мной врукопашную. Тогда и посмотрим, кто кого одолеет! Черт побери, я уже давно ни с кем не дрался и буду только рад вырвать этой гордячке оба глаза!

Энн тем временем прикидывала, не попытаться ли достать блестящие, новенькие пистолеты, которые были заткнуты за пояс. Допустим, рассуждала Энн, она сделает вид, будто собирается их выхватить. Может, это заставит Вырвиглаза спустить курок? На таком расстоянии он почти наверняка промахнется, и тогда она бросится вперед, чтобы выстрелить наверняка. План казался ей вполне разумным. Энн глубоко вдохнула, собираясь испустить боевой клич, но Константайн, словно прочтя ее мысли, схватил Энн сзади за ремень.

— Сядьте, госпожа Бонни, — проговорил он, от волнения позабыв о своем обещании не называть ее «госпожой». — Через пару минут мы оба спокойно выйдем отсюда, и никто нас и пальцем не тронет.

Энн готова была оттолкнуть его руку, но, ненароком заглянув в его зеленые глаза, прочла там что-то, что заставило ее послушаться. Она… верила этому странному человеку. Кроме того, он платил ей деньги, и она должна была выполнять его распоряжения.

Энн села. Константайн нарисовал на столе заключенную в круг шестиконечную звезду, возле каждого луча которой были написаны какие-то слова. Выглядел этот странный рисунок так:

Пока Энн пыталась расшифровать надписи, Константайн положил в центр рисунка, прямо на перевернутое имя Христа, мушкетную пулю.

— Вместо имени Моисея я использовал имя самого Спасителя, — негромко сказал он. — Я обещаю: в этом нет ничего от черной магии. А если не доверяешь мне, верь хотя бы Ему. Ради Него, Энн, возьми меня за руки!..

Она подчинилась, убежденная, скорее, его взглядом, устремленным на нее поверх пламени горящей свечи, нежели той чепухой, которую он нес. Руки у него оказались невероятно гладкими и мягкими. Даже у Мэри — у милой мертвой Мэри — рука была более грубой, мозолистой.

Но подумать об этом как следует Энн не успела — Константайн начал читать нараспев:

— Я, Тобиас Константайн, верный слуга Божий, заклинаю тебя, дух Алимон, страшными именами Сатера, Эгомо, Поро, Иеговы, Эло-има, Вульнаха, Денаха, Алонлама, Офиеля, Зуфиеля, Софиеля, Гавриила, Элоха, Алензима, Мелоима и приказываю защищать меня и эту женщину до тех пор, пока горит свеча. Исполни мое приказание так же верно, как верно то, что в конце веков Христос придет судить живых и мертвых. Аминь, аминь, аминь.

Выпустив руки Энн, Константайн спокойно убрал книгу и прочие принадлежности обратно в мешок и тщательно завязал шнурок. Потом он поднялся из-за стола и оправил сюртук.

— Я хотел бы доказать тебе, что мое искусство не пустая болтовня, — негромко сказал он. — И способ, который пришел мне в голову, ничем не лучше и не хуже других. Слушай меня внимательно, Энн: сейчас я встану и пойду к выходу, и если я все сделал правильно, оружие мистера Вырвиглаза не сможет причинить мне вреда. Честно говоря, заклинание, которое я только что составил, вряд ли выдержало бы серьезный научный анализ, к тому же я действительно мог ошибиться или что-то перепутать, но если мистер Вырвиглаз меня убьет, его пистолет будет разряжен, и ты… А у тебя будет два заряженных пистолета и абордажная сабля, которой ты так хорошо владеешь. Удачи тебе, Энн Бонни. Пожелай и мне того же…

Прежде чем Энн нашлась, что ответить, он уже шагал к дверям таверны.

— Не стреляй, мой уродливый друг, — крикнул Константайн Вырвиглазу. — Не стреляй по крайней мере до тех пор, пока я не подойду к самой лестнице, где твоя пуля наверняка в меня попадет!

Вырвиглаз издал звук, который — если бы его нос был цел — мог сойти за презрительное фырканье.

— Ты спятил, поганый ублюдок? Уж не думаешь ли ты, что я тебя застрелю?

— Надеюсь на это, — с неожиданной кротостью ответил Константайн. — Только позволь мне сначала расстегнуть сюртук и рубаху — я заплатил за них достаточно дорого, и мне не хочется, чтобы ты проделал в них дыру. Как тебе кажется, ты сумеешь попасть мне прямо в сердце? — Он принялся расстегивать одежду, Энн, которая стояла у него за спиной, невольно спросила себя, растут ли у него на груди волосы. Почему-то ей казалось, что грудь у Константайна должна быть безволосой и гладкой, как у девушки.