Под флагом ночи - Иэн Макдауэлл

— Ты правильно меня понял, маленький белый колдун. Это выбеленные и перемолотые кости, смешанные с солью и дроблеными кораллами.

Если своими словами матушка Пейшнз надеялась вызвать у него страх или растерянность, то она просчиталась. Будничным жестом отряхнув ладони, Константайн подобрал под себя полы сюртука и ловко — скорее по-кошачьи, чем по-обезьяньи — опустился на циновку рядом с Энн.

— Похоже, вы, леди, обладаете знаниями, которые мне необходимы, заметил он и, развязав тесемки мешка, вытащил голову Черной Бороды. — Скажите, вы можете заставить останки этого свирепого господина поговорить со мной?

Матушка Пейшнз улыбнулась, продемонстрировав четыре верхних и три нижних зуба — больше, чем осталось бы в ее годы у любой белой женщины.

— Если ты и дальше будешь называть меня «леди», мой дорогой, я заставлю этого мертвого пирата не только говорить — петь… Я не могу обещать, что он ни разу не сфальшивит, но у него, наверное, и при жизни было неважно со слухом.

— Ты можешь заставить отрубленную голову заговорить, а моего ребенка спасти не сумела?! — выпалила Энн, но тут же прикусила язык. «Это не я говорю, — в панике подумала она. — Это говорит ром, который я пила весь день».

Матушка Пейшнз, впрочем, нисколько не рассердилась.

— Разве я не спасла тебя и твое дитя, когда ты его только носила? — мягко напомнила она. — И если бы мистер Сотби послал за мной, как только твой ребенок заболел, мне, возможно, и удалось бы что-нибудь сделать. Но ему было наплевать, умрет сын повешенного пирата или нет, и, сдается мне, матери несчастного малютки тоже было все равно.

Энн вспыхнула. Ее отец насмерть запорол бы любого негра, который осмелился бы разговаривать с ней подобным образом, но, с другой стороны, Энн перестала быть дочерью своего отца задолго до того, как Джек Коленкор увлек ее в море.

— Я не желала ему смерти, — хмуро выдавила она и, опустив голову, принялась водить пальцем по песку, который, если верить матушке Пейшнз, на три четверти состоял из перемолотых костей.

— Может, и нет, — отозвалась старая негритянка. — Но что сделано, то сделано. Впрочем, эта история не имеет никакого отношения к тому, чего хочет от меня этот маленький белый колдун. Похоже, он уверен, что я могу заставить Черную Бороду рассказать ему, где он спрятал сокровище. Ведь эта твоя толстая книга ничем тебе не помогла, не так ли, мой дорогой?

Константайн криво усмехнулся.

— Мои занятия естественной и научной магией и христианской кабалистикой кое-чему меня научили, но искусством оживлять мертвых я так и не овладел — и, быть может, к лучшему. Мне приходилось терять друзей и… и людей более близких, так что мне, конечно, хотелось бы снова услышать их голоса, но я боюсь, что если бы я умел разговаривать с мертвыми, не осталось бы времени для живых.

— Уверяю тебя, разговоры со скелетами тебе бы очень скоро надоели. Голоса мертвых можно услышать, но они не приносят утешения, — усмехнулась матушка Пейшнз, а Энн подумала, что сказал бы ей Джек Коленкор, если бы ей довелось снова услышать его грубоватый, просоленный баритон. А что сказала бы ей Мэри? Был бы ее голос все таким же нежным и ласковым после четырех лет, проведенных в могиле? Ах, если б только у нее было с собой хоть несколько глотков рома! Тогда, быть может… Нет, нельзя, одернула себя Энн. И без того ее основательно мутило. Еще немного, и она просто упадет и заснет, а для этой странной работенки ей нужна ясная голова!

Тем временем матушка Пейшнз достала откуда-то короткую деревянную палочку, к одному концу которой была привязана высушенная лапка цыпленка, а к другому — пучок длинных черных перьев из хвоста трупиала.

— Сидите и не двигайтесь, иначе мне будет трудно, — предупредила она и, просунув между иссиня-черными губами кончик розового языка, принялась раскачиваться из стороны в сторону. При этом она водила жезлом по песку, вычерчивая на нем — нет, не слова, которые писал в таверне Константайн, а какие-то таинственные знаки, похожие на следы, которые в ветреный день оставляют на песчаном берегу нижние ветви деревьев.

— Положи Капитана-без-Тела между нами, — скомандовала матушка Пейшнз, широко ухмыляясь. — И приготовься задавать вопросы. Скоро он заговорит…

Константайн опустил голову на циновку. Спутанные, слипшиеся волосы и борода мертвеца образовали нечто вроде подушки, поэтому голова не опрокидывалась. Потом матушка Пейшнз взяла на ладонь немного костяного песка и, наклонившись вперед, подула на него, словно посылая воздушный поцелуй, так что он влетел в черную дыру между оскаленными желтыми зубами пирата.

— Теперь возьмитесь за руки да закройте глаза покрепче! — сказала она.

Они подчинились, и Энн снова подумала о том, какие маленькие и мягкие у него кисти. Она не держала за руку ни одного ребенка с тех пор, как сама была маленькой девочкой, но ощущение вспоминалось именно таким. Приказ закрыть глаза ей не особенно понравился, но совсем не потому, что она опасалась ловушки. Энн вообще не любила закрывать глаза: стоило ей опустить веки, как перед ее мысленным взором начинали возникать знакомые лица — красное и злое лицо стоящего на эшафоте Джека и бледное, мертвое лицо Мэри, каким оно казалось в полумраке большой и мрачной комнаты, служившей одновременно и тюрьмой, и винным погребом. Но здесь, в домике матушки Пейшнз, все было иначе; во всяком случае, темнота, наступившая, как только она закрыла глаза, казалась Энн более мягкой и… безлюдной.

— Не открывайте глаза, что бы вы ни услышали! — снова предупредила матушка Пейшнз. — Ну, а теперь… Говори, капитан Тич!

Голос, который раздался почти сразу за этими ее словами, нисколько не напоминал голос духа. Это был голос живого мужчины, говорившего к тому же с явным бристольским акцентом.

— Клянусь дымящейся задницей Сатаны, где я и что тебе от меня нужно, черномазая шлюха?!

— Мне ничего от тебя не нужно, капитан Отрезанная Голова, — ответила матушка Пейшнз, при этом в ее голосе прозвучали нотки по-королевски величественные и чуть презрительные. — Но эти двое хотят кой о чем тебя расспросить. Скажи им, куда ты спрятал свое сокровище.

— Неужто они думают, будто я не придумал ничего лучшего, чем зарывать золото и, серебро в землю? — прогремел мужской голос, доносившийся, казалось, с того же самого места, что и голос матушки Пейшнз. «Это она говорит, — подумала Энн. — Она, а не голова!» Еще вчера Энн решила бы, что негритянка просто водит их за нос, как дешевый фигляр-чревовещатель, каких полным-полно на каждой ярмарке, но события сегодняшнего дня заставили ее пересмотреть многие свои взгляды.