Ох уж эта Люся - Татьяна Булатова

– Валь, – прошептала она, нагнувшись к подруге. – Ты не боишься?

– Чего?

– Не чего, а кого?

– Ну, кого?

– Ну, его.

– Люсь, кого? – непонимающе зашипела Валентина.

– Ну его, этого, – встречно зашипела Петрова и мотнула головой в сторону верхней полки.

– Вообще-то, побаиваюсь, – призналась Валечка.

– И что делать?

– Давай того мужика позовем.

– Какого еще мужика? – Люсе явно не понравилось предложение подруги. – Ветеринара, что ли?

– Нэ на-ада вэ-тэ-рэ-нара, – неожиданно заклекотал сверху горец. – Адни да-эдим.

Девочки переглянулись.

– Вы не поняли, этот мужчина едет с нами, – отчаянно начала врать Люся.

– И йа с ва-ами, – гоготнул собеседник.

– Если вы будете к нам приставать, я буду вынуждена обратиться к начальнику поезда, – пригрозила Петрова.

– За-а-чем к начальнику? К тэбэ нэ буду.

– А к ней? – Люся кивнула головой в сторону Вали.

– А к нэй не магу. Ана мэня нэ хочет, – с горечью изрек кавказец и отвернулся лицом к стене. – И я го-ордый.

– Во всяком случае, я вас предупредила, – решила завершить пропедевтику Петрова.

– Нэ бойся, дэ-вачка. Спокойно спи, да-а?

Люсе вдруг стало неловко. Стало как-то жалко этого человека, оставшегося без поддержки Зоника, без симпатии Вали, без доверия с ее, Петровой, стороны. И как только ей стало его жалко, Люся тут же почувствовала себя в безопасности. Страх отступил, и она заснула. Утром ждала Одесса. Новая жизнь.

Проснулась Петрова от резкого толчка. В окно купе тянуло утренней свежестью, стало зябко. Люся потянула сбитую в ногах простыню на себя, укрылась, но сна уже не было ни в одном глазу. Рядом посвистывала раскрывшаяся Валечка, бесстыдно обнажив белые бедра, наверху, свернувшись калачиком, хрипло выдувал воздух отвергнутый.

Петрова вытащила из-под подушки очки, водрузила их на нос и села. Сквозь окно в купе проникал тусклый свет. Поезд стоял среди равнины, по травам которой стелился клочкообразный молочный туман. Похоже, встреча с Одессой откладывалась на неопределенное время. Люся взглянула на часы и заулыбалась: с циферблата ей подмигивали крошечные стрелочки. Ровно пять.

Почувствовав позыв в туалет, она встала, сдернула с крючка серое вафельное полотенце и вышла в проход, залитый все тем же молочным светом. Вагон спал изо всей своей человеческой силы: храпел сложными руладами, художественно свистел разными коленцами, постанывал и что-то бормотал.

Дверь в купе проводницы была открыта – так, видимо, хозяйка вагона боролась с изнуряющей духотой. Петрова увидела Зоника, уронившего свою плешивую местами голову на впечатляющую грудь подруги. Инстинктивно Люся посмотрела туда, где по определению должна была находиться ее собственная грудь, и, не найдя, вернулась к созерцанию. Голубая майка выгодно подчеркивала смуглость и рельефность тела, сплошь покрытого черными волосами. Зоник был в семейных трусах.

Люся смутилась, отвела взгляд от худых волосатых ног и уловила едва заметное шевеление. Сквозь полуприкрытые веки на нее смотрела проводница.

– Ты чего? – почти беззвучно прошептала она. Петрова поняла вопрос больше по движению губ, чем на слух.

– В ту-а-лет, – четко проговорила Люся.

– Ключ возьми, – проводница скосила глаза на металлический столик.

– Можно?

Женщина утомленно кивнула. Петрова зашла в купе и крайне осторожно, чтобы не звякнул, взяла ключ.

– Спасибо. Куда положить?

– Оставь пока у себя, – выдавила проводница. – Дверь не закрывай.

Послушная Люся двинулась к выходу.

– Не эту дверь, – вслед прошептала подруга Зоника. – В туалете. А эту – закрой.

Петрова была не просто послушной, но и сообразительной. Медленно, чтобы не греметь, она задвинула дверь в купе проводников и прочитала в металлической рамке: «Галина Семеновна Суконь».

Позже Галина Семеновна Суконь металась в полной железнодорожной амуниции по вагону и будила разоспавшихся пассажиров зычными командами:

– Падъ-ем! Встаем! Одесса через два часа. Через час закрою туалеты. Вста-аем! Падъ-ем! Белье сдаем!

В туалет уже выстроилась очередь, в воздухе плавала белая взвесь, выбиваемая пассажирами из наволочек и подушек: пух, мелкие перышки, вековая пыль. Петрова выглянула в коридор и похвалила себя за сообразительность.

– Валь, вставай.

– Слы-ышу.

– Плохо слышишь, красавица, – выросла, как из-под земли, проводница. – За-кро-ю туалет, что будешь делать?

– Здрасте, – втянула голову Люся.

– Здрасте, – бодро поприветствовала ее «жэнщына Зоника» и подмигнула, словно сообщнице. – Ключ дай, – уже на полтона ниже обратилась она.

Петрова отогнула край салфетки, лежавшей на столе, и извлекла из-под нее ключ.

– Спасибо, – тихо пискнула Люся и протянула проводнице утреннюю улику.

– Тебе спасибо, – благодарно ответила та и отправилась в противоположный конец вагона.

Ожидавшаяся через два часа Одесса все равно появилась неожиданно. Народ засуетился, занервничал, перепроверил паспорта, распихал пожитки по чемоданам и высыпался на перрон.

У входа в вагон стояла проводница в форме, механически отвечая: «Пожалуйста. До свидания. Пожалуйста. До свидания». Зоник тоже стоял рядом, словно при исполнении. Дождавшись своего спутника, он в очередной раз жадно посмотрел на Галину Семеновну и сказал:

– Ну, я пашол, да-а?

– Ну, иди, дорогой, – благословила она его по-домашнему.

Выгрузившиеся в этот момент из вагона девочки тоже приостановились попрощаться. Точнее, остановилась Люся. Валентина же, увидев Зоника, замерла и томно на него уставилась. Предатель не подавал виду, только его товарищ, так бездарно проведший ночь рядом с пышнотелой красавицей, хрипло заклекотал:

– А, ка-ра-савица, дава-ай, да-а.

Зоник бросил суровый взгляд, и небольшая по объему кепка умолкла.

– До свидания, – приветливо сказала Петрова.

– До свидания, девочка, – щедро улыбаясь, ответила довольная проводница.

Люся нагнулась за чемоданом, выпрямилась и медленно пошла за Валентиной, устремившейся по прямой к вокзалу.

– Стой, – услышала за собой Петрова. – Стой.

– Это вы мне? – переспросила Люся, обернувшись назад.

– Тебе, – улыбнулась проводница. – Хорошая ты девка. Удачи тебе. С Богом.

– Спасибо, – тихо ответила Петрова и опустила голову: на глаза навернулись слезы.

Позже Петрова, рассказывая о своей юности, неоднократно вспомнит прощание с Галиной Семеновной Суконь на одесском вокзале. Правда, представит его как встречу с ангелом, хотя и в железнодорожной форме. Но ведь форма не помеха, всего лишь отвлекающий маневр: и крылья не спрячешь, и нимб над головой не замаскируешь, и звон хрустальный в голосе не заглушишь.

– Вот как она мне удачи пожелала, можно сказать, благословила, так у меня все и сложилось!

– Удачно, что ли?

– Конечно, удачно, – без тени сомнения утверждала Люся. – В институт поступила, работу нашла…

– Ага, и занимаюсь ей всю свою удачную жизнь, – добавляла не без сарказма младшая подруга.

– Я считаю, что это большая удача, – мужественно отбивалась Петрова.

– Божий промысел?

– Зря иронизируешь.

– Я не иронизирую, я удивляюсь.

– Чему?

– Непростительному в вашем возрасте романтизму.

Люся поправляла очки, укоризненно смотрела в глаза подруге и начинала объяснять:

– Мне было семнадцать лет. Я уехала из дома, чтобы изменить свою жизнь. Мне не на кого было рассчитывать, меня никто не поддерживал, я была абсолютно одинока и не верила в себя. Я нуждалась в сочувствии и понимании…

– Все ясно, Бог услышал ваши молитвы и послал ангела в железнодорожной форме.

– Думай, что хочешь, – кипятилась Петрова.

Впрочем, информация о том, что в Одессе Люсе не на кого было рассчитывать, была несколько преувеличена. В городе акаций проживала Валина тетка, с которой договорились, что она приютит девочек на время сдачи экзаменов. В существовании тетки можно было не сомневаться. Факт ее присутствия в славном приморском городе подтверждался обратным адресом на конверте со штемпелем одесского почтового отделения…

– Валь, ты адрес уточнила?

– Зачем?

– Как зачем? А спросить, как добраться?

– Я и так помню.

– Что ты помнишь? Ты же в Одессе ни разу не была!

– Адрес помню, – лениво, через губу говорила Валентина. – Переулок Пожарный, восемь.

– Ты хоть знаешь, в какую сторону ехать?

– Пока нет.

Петрова, потрясенная спокойствием подруги, останавливалась, изгибалась в спине и выдыхала:

– Ну, ты даешь, Валь! В незнакомом городе…

Валентина, разочарованная путешествием по железной дороге, изможденная кратковременной потерей сознания и расстроенная мыслью о потере выгодного жениха, тоже замедляла и без того медленный шаг, ставила фанерный чемодан и хаки-рюкзак на пыльный асфальт и безмолвно вздыхала.