Самый завидный подонок (ЛП) - Мартин Анника

Именно тогда я и заметила высохшую миску для воды.

— Хорошо, один быстрый бесплатный разговор, — сказала я.

У Карли расширились глаза, когда я отцепила Смакерса от поводка и подняла его. Я положил руку ему на голову, типа как при гипнотическом слиянии разумов, и закрыла глаза.

«Так хочется пить. Мне нужно много воды. Очень хочу пить, Бернадетт»

Бернадетт очень расстроилась отсутствием воды в миске Смакерса. Я заставила Карли наполнить ее, и сразу после этого мы дали деру оттуда как можно скорее.

Это был первый шаг вниз по скользкому склону «животной сплетницы».

Следующий шаг Бернадетт был мастерским. С другой скамейки она заметила, как Карли играет в фрисби в парке со своими подругами. Она спросила ее, сможет ли та прогуляться со Смакерсом вокруг парка за тридцать баксов.

Карли клюнула на это, а после угостила подруг замороженным йогуртом. Несколько дней спустя Бернадетт захотела, чтобы Карли стала постоянной выгульщицей пса, один раз в день, с легкостью получая тридцать долларов. Без сомнения, она понимала то, как сильно Карли захочет этого, и, вероятно, знала, что я не позволю Карли ходить по улицам Манхэттена в одиночестве.

Сначала я отказала Карли, но в конце концов уступила после того, как Карли согласилась на то, что двадцать пять из каждых тридцати долларов пойдут на оплату колледжа. Ведь выгул собак вполне законная услуга, в отличие от разговоров с домашними животными. Особенно для Бернадетт.

С тех пор мы останавливались в квартире Бернадетт по дороге домой из школы Карли. Мы хватали Смакерса и выполняли одно или два поручения. Иногда мы брали его, чтобы наблюдать за соседскими лицами. Мы жалели их, потому что им, действительно, не всегда везло с Бернадетт, но они всегда расцветали, когда видели Смакерса.

Постепенно Смакерс начал доставлять Бернадетт сообщения в целях сохранения безопасности или повышения морального духа. Она была так одинока, и Смакерс был единственным, кого она, казалось, хотела слушать. Это стало похоже на госслужбу.

Иногда мне становилось интересно, чувствовала ли старушка наше родство — мое лето в качестве ненавистной медийной личности и ненавистная соседка.

В любом случае, эти деньги очень помогали мне и Карли. Это еще одна причина, почему я не хочу настаивать на оплате содержания Смакерса.

Правда, я перевела его с замороженного сырого мяса кролика на унылую магазинную еду из пакетиков, и теперь Смакерс не может позволить себе салон с оригинальной картиной Уорхола внутри, но зато у него отличная жизнь с большим количеством внимания от девочек-подростков.

Я решила, что все равно пойду на чтение завещания, потому как если Бернадетт оставила деньги для Смакерса, чтобы водить его к специальному грумеру, ветеринару и все такое — это та сделка, которую я заключила с ней.

К счастью, чтение состоится во время учебных часов на следующей неделе. Оно пройдет в верхнем Ист-Сайде, плюс в письме указано, что на чтение потребуется, в частности, присутствие Смакерса.

* * *

Я очень хорошо расчесываю его, надеваю на него бабочку с черными блестками, сажаю в цветочную переноску и отправляюсь в путь. Бросаю доллар в шляпу по дороге к станции метро. Перехожу на 59-ю и Лекс, а затем иду еще несколько кварталов. Я спланировала время так, чтобы мне не пришлось тратиться на такси.

На улице довольно прохладно для начала сентября: осень определенно витает в воздухе. Мое приложение с картами на iPhone ведет меня все глубже и глубже в окрестности, туда, где я никогда не была. Я бы назвала это место зачарованным лесом: деревья огромны и зелены, улицы чисты, а здания сказочно блестят. Увижу ли я за листвой единорога?

Я прихожу по адресу, указанному в письме. Передо мной открывается вид на невероятный вертикальный особняк из белого мрамора. Я поднимаюсь по совершенно незапятнанной лестнице и толкаю скошенные стеклянные двери.

Внутри расположены бархатистые ковры и декоративные изделия из дерева, даже на потолке. Я вынимаю Смакерса из его переноски и несу его на руках, пока ищу одиннадцатый номер на двери. Я рада, что у меня есть с собой письмо, потому что, думаю, они могут и не впустить меня, хотя я и в ультра-надежном наряде с нежным обсидиановым ожерельем моего собственного дизайна.

Одиннадцатая комната оказывается полна прославленных людей, стоящих и разговаривающих на фоне люстр и темного резного дерева. Я как будто наткнулась на фотосессию для Диора.

Я замечаю Генри. Технически он стоит не в середине комнаты, но он определенно центр вселенной, заставляющий всех вращаться вокруг него, благодаря его мощной силе мудака.

У большинства людей, находящихся здесь, голубые глаза и темно-золотистые волосы, как у Генри, а также большой авторитет, хотя ни от кого не веет им так, как от Генри. Это напоминает мне о том, как школьница попадает в определенную компанию, придерживающуюся единого стиля, который все пытаются повторить за главарем.

Генри сразу же замечает меня или, точнее, моментально кидает на меня взгляд, полный надменности, а затем все остальные оборачиваются в мою сторону, будто следуя его молчаливому королевскому приказу. Все они выглядят так, будто не могут терпеть меня!

Генри первый обращается ко мне.

— Что ты здесь делаешь?

Мой живот сжимается в узел. В горле пересыхает. Стоя, я будто извиваюсь под властью Генри, и мне плохо, плохо, плохо от самой себя. Как я посмела прийти сюда, сжимаясь перед непреодолимой силой богатства и власти?

Я вдруг благодарна Смакерсу в моих руках, собачьего щита милости. Я крепко сжимаю его.

— Меня пригласили. Точнее… Смакерса. На мое имя пришло письмо для Смакерса. Я не знаю. Оно показалось официальным…

Перестань оправдываться, — говорю я себе. — Ты не сделала ничего плохого. Он не сможет причинить тебе боль. Держи голову высоко.

— Другими словами, вы надеетесь, что, в конце концов, получите свою зарплату, — говорит Генри.

Я выпрямляю спину:

— Прошу прощения, Богатенький Ричи, но мы были вызваны. Собственно, скорее всего, как и вы.

В комнате наступает тишина. Я оглядываюсь:

— Что? Кто-то убил дворецкого золотым подсвечником?

Глаза Генри горят. Он — лев у ворот дворца, воплощение того человека, который, я поклялась, больше никогда не сделает из меня жертву.

Я протягиваю письмо, сердце колотится, словно мышь перед могучими челюстями Генри, подвешенная за хвост. Ни за что не раскроюсь перед ним.

Он встает передо мной и берет письмо.

— Кто это? — спрашивает другой парень. Еще один родственник. По внешнему виду моложе, чем Генри, может быть, лет двадцати семи, тогда как Генри около тридцати.

Генри не отвечает, он проводит интенсивную экспертизу письма.

— Оно настоящее, — говорю я.

Он его переворачивает. Держит на свету. И вдруг я возвращаюсь туда, в свои шестнадцать, где все вокруг лжецы и пытаются запугать меня.

— Ох, пожалуйста, — я хватаю его за руку. — Вы же понимаете, что оно настоящее, можете не беспокоиться.

— Ты знаешь ее, Генри? — родственник помладше спрашивает вновь.

— Она была в маминой больничной палате, — Генри смотри на меня. — Притворялась, что читает мысли собаки.

Ммм… что сказать. Это определенно то, чем я занималась. Я перекладываю Смакерса в другую руку.

— У собаки есть имя, — говорю я. — Смакерс.

Генри властно смотрит на меня:

— И теперь она надеется на зарплату. Итак, как долго ты морочила голову моей матери?

Иногда вопрос — это вопрос. Иногда вопрос — это палец, агрессивно тыкающий в грудь.

Вот этот вопрос — издевательское тыканье пальцем.

— Я не обманывала ее и не морочила ей голову, — объясняю я. — Я никогда ничего от нее не ждала. Я забрала Смакерса из доброты.

Родственник фыркает, будто я несу чушь, но я продолжаю.

— Ей казалось, что я разговариваю с псом? Да. Хотя я неоднократно говорила ей, что это не так. Извините, если я пыталась использовать его, чтобы помогать ей время от времени.