Форпост - Болеслав Прус

Произнося эти слова, староста воздел руку кверху, лицо его приняло торжественное выражение; в красном отсвете огня он был похож на проповедника. Магде чудилось, что даже тени, прыгающие по стенам, поддакивают его словам и что вечерний сумрак, заглядывая в окошки, повторяет за дядей: "Благословенна рука наказующая!"

Она плакала навзрыд. Ей то казалось, что она слушает прекрасную проповедь, то - что от каждого слова опекуна на спине у нее взбухают багровые полосы. Она не испытывала ни страха, ни обиды, а скорее благодарность, к которой примешивались воспоминания недавнего, но уже далекого детства.

Дверь в хату скрипнула, и всю ее ширь заполнил Слимак.

- Слава Иисусу Христу, - приветствовал он гостя.

- Во веки веков, - ответил Гроховский.

Он поднялся с лавки и, выпрямившись, чуть не уперся головой в потолок.

- Спасибо вам, староста, что зашли нас проведать, - сказал Слимак, протягивая ему руку.

- Вам спасибо за ласковую встречу, - ответил Гроховский.

- Может, вам тут у нас неудобно? Вы прямо говорите.

- Э, так хорошо, как и дома не всегда бывает; не только меня, но и скотину хозяйка ваша не оставила без попечения.

- Слава богу, что довольны.

- Вдвойне доволен: по всему видать, Магде у вас живется так, что лучше во всем свете не сыщешь... Магда! - обратился Гроховский к девушке, - а ну, поклонись в ноги хозяину да скажи спасибо, что он для тебя добрее отца родного. А вы, кум, сделайте милость, не жалейте для нее ремня.

- Что ж, она девка неплохая, - ответил Слимак.

Девушка, продолжая всхлипывать, повалилась в ноги - сперва дяде, потом хозяину - и убежала в сени. Слезы снова сдавили ей горло, но глаза уже высохли. Понемногу она успокоилась и, делая вид, будто выбежала по хозяйству, стала протяжно и жалобно кликать свиней.

- Чуш, чуш, чу-ушиньки, чуш...

Но свиньи уже спали. Зато вместо них из мрака вынырнул Бурек, а вслед за собакой Ендрек и Стась. Ендрек хотел было сбить Магду с ног, но та заехала ему кулаком в глаз, он схватил ее за одну руку, Стасек за другую, и все четверо выкатились на дорогу. В темноте нельзя было различить, где собака, а где кто из ребят, так они все перемешались и такой подняли вой и лай вместе с Буреком. Так они и растаяли в тумане, повисшем над лугами.

Между тем в горнице, рассевшись у печки, хозяева вели беседу.

- Что такое у вас приключилось, - спросил гостя Слимак, - почему надумали вы избавиться от коровы?

- Видите, какое дело, - начал Гроховский, кладя руку ему на колено. Корова эта не моя, а Магдина, ну, а жена давно меня точит: не хочу, говорит, держать чужую корову, своим, дескать, тесно в закуте. Я, конечно, не очень слушаю бабью болтовню, но тут как раз вышел случай: продают землю Комара, того, что спился и помер. А поле-то его приходится возле самой Магдиной полоски, вот я и думаю: надо продать корову и купить Магде морг земли. Ведь земля - это земля.

- Ох, правда, - вздохнул Слимак.

- То-то и оно. А как выйдут всякие льготы да наделы, девка наша получит больше, чем получила бы теперь.

- Это как же? - заинтересовался Слимак.

- Будут давать столько, сколько у кого уже есть. У меня, к примеру, двадцать пять моргов, мне и дадут двадцать пять. У вас сколько?

- Десять.

- Ну, и добавят десять. А Магде, если у нее будет два с половиной морга, дадут еще два с половиной.

- А верно это - насчет надела?

- Кто его знает? - ответил Гроховский. - Одни говорят - верно, а другие смеются. Я так думаю: дадут или не дадут, а все лучше купить девке лишний морг, раз выходит такой случай. Тем более и баба моя не хочет...

- А раз будут землю давать даром, жалко деньги бросать зря, - заметил Слимак.

- Это правильно, да деньги-то не мои, так у меня и рука не свербит. Но и то сказать: покупаю я не в имении, а у мужика. В имении я бы не спешил покупать, в таком деле всегда лучше выждать.

- А как же! - ответил Слимак. - Дурак поспешит, а умный погодит.

- И, не подумавши, ничего не станет делать.

- И, не подумавши, не сделает, - поддакнул Слимак.

В эту минуту появилась хозяйка с хромым Мацеком. Они прошли в боковушку и выдвинули на середину стол, выкрашенный в вишневый цвет. Возле него Мацек поставил два деревянных стула, а хозяйка зажгла керосиновую лампу без колпака и накрыла стол скатертью.

- Сюда пожалуйте, - пригласила Слимакова. - Юзек, веди-ка старосту. Здесь вам удобнее будет вечерять.

Мацек, ухмыляясь, неуклюже попятился за печку, пропуская в боковушку хозяев.

- Хороша горенка, - сказал Гроховский, оглядываясь по сторонам. - И святых у вас много висит по стенам, и кровать крашеная, и пол настлан, и цветы на окошке. Это, верно, ваших рук дело, кума?

- А то чьих же? - ответила довольная хозяйка. - Он все мотается - то в усадьбу, то в город, о доме и не заботится. Насилу я его заставила настлать пол хоть в боковушке. Сюда, кум, поближе к печке, садитесь, сделайте милость. Сейчас я подам ужин.

Повернувшись к печке, она налила две миски пшенной похлебки со шкварками. Ту, что поменьше, подала батраку, а большую поставила на накрытый стол перед гостем.

- Кушайте с богом, - сказала она Гроховскому, - если чего не хватает, скажите.

- А вы не сядете с нами? - спросил гость.

- Я поем напоследок, с детишками. Мацек, - обратилась она к батраку, бери свою миску.

Мацек, все так же ухмыляясь, взял свою похлебку и уселся на лавке против входа в боковушку, чтобы видеть старосту и послушать, о чем люди говорят: очень он соскучился по беседе. С довольным видом он поставил миску на колени и сквозь клубы пара любовался на вишневый стол, за которым сидели хозяева, на белую скатерть и жестяные ложки, которыми они ели. Чадящая плошка казалась ему самым усовершенствованным прибором для освещения, а стулья со спинками - самой удобной мебелью. Вид старосты наполнял его сердце благоговением и гордостью. Еще бы - это же староста Гроховский возил его когда-то на жеребьевку и даже стоял у двери в самой канцелярии, в то время как рекруты мокли под дождем во дворе. И Гроховский же велел отвезти его в больницу, заверив, что выйдет он оттуда здоровым. А кто собирает подати? Кто впереди крестного хода несет большую хоругвь? Кто запевает в костеле во время вечерни: "Удостой меня восхвалять тебя, дево пресвятая"? Все Гроховский! И вот сейчас он, такой обыкновенный Мацек Овчаж, сидит с ним под одной кровлей!

А какая у него осанка! Как он развалился на стуле! Ноги вытянул, левой рукой уперся в бок, правой облокотился на стол, а голову откинул назад! Как ему, должно быть, покойно на этом стуле со спинкой!..

Мацек попробовал так же развалиться, но больно стукнулся о стену, которая с возмущением напомнила ему, что он-то не староста, а всего лишь убогий батрак. И, хотя спина у Мацека ныла от работы, он согнулся еще смиреннее, сконфуженно спрятав под лавку обе ноги - и перешибленную и здоровую - в одинаково рваных башмаках. Да и зачем ему разваливаться, когда в двух шагах от него сидели, развалясь, староста и хозяин? Им хорошо, и для Мацека этого было вполне достаточно; он нехотя принялся за свою похлебку, жадно прислушиваясь к разговору.

- А правду сказать староста, - начала хозяйка, - зачем вам тащиться с коровой в такую даль, к Гжибу?

- Да он хочет ее купить, - ответил Гроховский.

- Может, и мы купим.

- Так бы оно и следовало, - вмешался Слимак, - девка у нас, пускай бы была и ее корова.

- А ведь верно, Мацек, так бы оно и следовало? - повторила за мужем хозяйка, обращаясь к батраку.

- Ого-го! - засмеялся Мацек, причем горячая похлебка потекла у него по подбородку.

- Что правильно, то правильно, - вздохнул Гроховский. - Это и сам Гжиб так же рассудил бы: туда, дескать, и идти корове, где живет девка.

- Вот и продайте ее нам! - подхватил Слимак.

Гроховский опустил ложку на стол, а голову на грудь. С минуту он раздумывал, наконец произнес, словно покоряясь судьбе:

- Ну, так и быть! Раз уж вы решили, придется вам корову отдать, ничего не поделаешь. У кого девка, у того и корова - тут и толковать нечего.

- Только вы сбавьте хоть сколько-нибудь, - поспешила вставить хозяйка заискивающим тоном.

Староста снова призадумался.

- Видите дело-то какое, - проговорил он. - Кабы скотина была моя, я бы сбавил. А ведь это добро убогой сироты, что осталась без отца, без матери. Как я ее обижу? Вы, стало быть, дайте мне тридцать пять рублей бумажками да рубль серебром за повод, и пускай корова остается у вас.

- Уж очень деньги большие, - вздохнул Слимак.

- Но и корова - заглядение, - возразил староста.

- Деньги-то лежат себе в сундуке и есть не просят.

- Но и молока не дают.

- Ради этой коровы придется мне у пана луг заарендовать.

- Оно и выгоднее, чем покупать сено.

Наступило долгое молчание, неожиданно прерванное Слимаком:

- Ну, кум, говорите последнее слово...

- Я сказал: тридцать пять рублей бумажками да рубль серебром - и забирайте корову. Гжиб будет в обиде на меня, ничего не поделаешь, но вас-то я должен уважить. Девка у вас, пускай и корова у вас.