Изумрудное лето - Ольга Крючкова

– Дешевле только в трактире, что на калужском тракте, – уверенно возразила та.

– Ладно… Уговор есть уговор, – Станислав вздохнул, достал из кармана сюртука портмоне, открыл его и с ужасом увидел его содержимое. Он тщился припомнить: куда же намедни он потратил двести рублей? Ведь в портмоне лежали только несколько купюр достоинством в пять рублей и одна в десять…

Станислав присвистнул, подумав, что сожительница, вдова-чиновница Аделаида, его попросту «убьёт» и не станет выслушивать очередную историю про встречу с бывшими сослуживцами.

Мужчина извлёк из портмоне пятирублёвую ассигнацию, приблизился вплотную к девице и сунул вознаграждение ей за корсаж.

– Премного благодарна, барин, – произнесла пташка и качнула своими пухлыми прелестями.

Увидев перед собой полную аппетитную грудь, Станислав поспешил покинуть номер.

Свежий майский ветерок несколько привёл его в чувство. Он нанял извозчика, погрузившись в дрожки[14] с некоторым чувством тревоги и вины, доселе ему неизвестными. Немного поразмыслив, Станислав решил, что его настроение прямо пропорционально количеству ассигнаций в его портмоне.

Дрожки остановились перед домом Аделаиды в центре города. Станислав расплатился с извозчиком и направился к парадной. Дверь отворил старый лакей Фёдор. Он придирчивым взором окинул помятого барина и недовольно крякнул. Впрочем, Станислав не обратил на это обстоятельство ни малейшего внимания.

– Что барыня?.. – поинтересовался мот и развратник.

– Сегодня утром изволили уехать-с… – ответил Фёдор.

– М-да… – удивился Станислав. – И куда же?

– В свой загородный дом, – пояснил лакей.

– А-а-а… – протянул Станислав. На душе стало легче. По крайне мере он не будет выслушивать извечных упрёков: «Ах, Станиславушка, ты меня совсем не любишь… Ах, неужели я так дурна собой, что ты предпочитаешь пропадать неизвестно где?!»

Удовлетворённый ответом, Станислав уже было собрался подняться на бельэтаж, когда появилась горничная с саквояжем в руке.

– Вот… – она поставила саквояж на пол перед Станиславом. – Я не нанималась, чай, таскать-то его… Я вам не носильщик.

Глаза Станислава округлились.

– Это что такое? Ты что себе позволяешь? – взвился он.

– А вы не меня не орите! – парировала горничная. – Чай не вы меня на службу нанимали, а Аделаида Михайловна. И только она одна может мне недовольство высказывать. А вы, сударь…

Станислав закатил глаза, подумав: «Во времена пошли! Какая-то горничная смеет мне выговаривать!»

– Что в саквояже? – примирительно поинтересовался он.

– Ваши вещи… Те, в которых вы к барыне в дом пришли. – Невозмутимо ответила горничная.

У Станислава глаза вообще чуть из орбит не вылезли.

– Что всё это значит? – возопил он.

На крики, доносившиеся из передней, появился садовник, вооружённый лопатой и истопник с кочергой. Они всем своим видом подчёркивали: нечего тебе здесь делать, любезный… Шёл бы ты подобру-поздорову … А то и по загривку схлопотать можно.

Кровь бросилась в голову Станислава.

– Мерзавцы! Холопы! Ишь чего удумали! – возопил он, пожалев, что нет при себе пистолета, а то бы всех до единого перестрелял. Да во время вспомнил, что давным-давно заложил оружие…

– А ты, барин, не кипятись, – весомо заметил истопник. – Ты не у себя в дому… Так, что не забывайся. А барыня видеть тебя боле не хочет. И нам она наказывала: коли будешь ругаться и драться, бить тебя нещадно и гнать из дому прочь. Так-то вот…

Станислава от гнева и негодования трясло мелкой дрожью. Но он, как бывший военный, быстро оценил расстановку сил. И она была, увы, не в его пользу. Он решил: побьют, как пить дать побьют… И придётся в ближайшем трактире синяки залечивать.

Делать нечего, Станислав поднял с пола саквояж, тот оказался подозрительно лёгким. Словом, Аделаида Михайловна выпроваживала своего возлюбленного ни с чем. В чём пришёл – с тем и ушёл.

– Ну, ладно…. Спасибо этому дому, пойду к другому… – прошипел повеса.

…Станислав стоял на улице и думал: что же делать дальше? По всему выходило: надобно возвращаться в свой дом.

Он наскрёб в карманах мелочи, дабы расплатиться с извозчиком и в крайнем раздражении плюхнулся в дрожки. По дороге его одолевали тягостные мысли: «А ну всё к чёртовой матери… Застрелюсь… Надоела никчёмная жизнь…»

Родовое гнездо встретило Станислава запущенным садом и разбухшей входной дверью. Он с трудом открыл дверь. Увы, на пороге жилища повесу никто не встретил, ибо вся прислуга давно разбежалась – жалование ей не платили.

Станислав недовольным взором оглядел переднюю и лестницу, ведущую на бельэтаж. Желание свести счёты с жизнью охватило его ещё сильнее. Он отбросил саквояж в сторону и отправился по скрипучим разбухшим ступенькам на второй этаж и остановился около кабинета отца.

Станислав попытался открыть дверь, но она того явно не желала.

– Всё против меня! – возопил он и со всей силы правым плечом налёг на дверь. Та слегка поддалась.

Станислав ещё поднатужился и, наконец, дверь со скрипом отворилась. Кабинет отца предстал перед наследником в ужасном состоянии. Кругом царили полумрак, пыль и запустение.

Станислав направился к окну, дабы раздвинуть портьеры. Когда солнце проникло в помещение, ему стало и вовсе грустно. Пять лет минуло, как умер отец. В доме никто не жил, всё пришло в упадок: мебель отсырела, лепнина на потолке потрескалась, портьеры выцвели.

Станислав тяжело вздохнул и сел на пыльное кресло подле письменного стола. Он прекрасно помнил, что в столе есть потайной ящичек, в котором отец хранил пистолет. И вот теперь он намеревался им воспользоваться.

Тем временем, покуда Станислав Сергеевич хотел свети счёты в жизнью, к его дому подъехали ухоженные дрожки, из которых вышел нарочный, державший в руках тёмно-коричневый конверт из вощёной бумаги, запечатанный сургучовой печатью юридической конторы Карла Фридриховича Клебека.

Так как парадная дверь была приоткрыта, нарочный вошёл в дом.

– Есть кто живой? Хозяева! – позвал он, брезгливо разглядывая запущенное жилище. Ему никто не ответил. Однако нарочный был человеком исполнительным и дорожил своей службой, тем более, что господин Клебек неплохо ему платил. Уж он-то умел найти адресата, где бы тот ни находился.

– Хозяин! – снова позвал нарочный и поднялся на бельэтаж. – М-да… Если здесь и есть прислуга, то она явно нерадива и ленива. Её бы в контору к Карлу Фридриховичу, уж тот бы сумел её вразумить.

Он заметил приоткрытую дверь и направился прямо к ней. Заглянув внутрь помещения, нарочный увидел молодого мужчину, опухшего и потрёпанного, но явно благородного происхождения.