Тайный суд - Вадим Сухачевский

– Юрочка, стой! Разобьешься!.. – но на раздумья уже не оставалось времени. Да и страха в тот миг почему-то не было совсем…

Приземлился он неудачно, что-то хрустнуло в лодыжке, но боли не почувствовал, просто одна нога стала тяжелой, какой-то не своей, к тому же очки свалились с носа, стекла разлетелись осколками, а без очков он был совершенно слеп, и все-таки удалось пробежать полквартала и распознать Константина Изольского в движущемся пятне.

Страх охватил только после того, как выпалил: «Туда нельзя, там засада!» – и Константин поспешно скрылся в переулке. То был страх не за себя, а за Катюшу и ее отца: если те, с наганами, заметят его отсутствие, они все поймут, и тогда наверняка Изольским несдобровать…

Как с неживой ногой возвращался обратно, как взбирался затем по водосточной трубе – ничего не помнил, точно было не с ним. Помнил только, как потом Катюша спрашивала:

– Ты ногу ушиб? Больно, Юрочка?

Он отмахивался – пустяки, мол. Самое странное – действительно тогда не чувствовал боли! И героем себя не ощущал, просто осознавал, что на какой-то миг внезапно перестал быть двуногим без перьев. Хотя, разумеется, приятно было слышать, как Катюша приговаривала весь вечер: «Ты герой, Юрочка, ты самый настоящий герой!»

Куда она делась потом, Катенька Изольская? Куда-то исчезла, как почти всё и все из той жизни…

Лишь после того, как ночью «кожаный» со товарищи, раздосадованные, ушли, – вот когда только проснулась боль. Да какая! Ходить был уже не в силах. Позвали доктора Каюкова, тоже соседа, тот на дому у Изольских делал ему операцию и все удивлялся:

– Не пойму, как ты еще до ночи продержался-то! Ну потерпи, милый, еще чуток потерпи… Эх, времена! Обычного новокаина ни за какие деньги не сыщешь!

После этого осталась небольшая хромота на всю жизнь. А тогда, во время операции, Юра стискивал зубы от боли и, чтобы не кричать, вспоминал те последние слова отца: «трава», «страдание»…

И вот теперь он вдруг прочел их в письме этого загадочного Г.Т.Д. Откуда тот мог их знать? Хорошо, допустим, про какой-то Тайный Суд, если таковой в самом деле когда-то где-то существовал, он мог разузнать что-либо, но те последние слова отца… Да никто на свете, кроме него, Юрия, их тогда не слышал, и после никому он о них никогда не рассказывал. Поэтому никакие самые изощренные специалисты по провокациям никоим образом узнать о них не могли, кроме как разве что на каком-нибудь спиритическом сеансе!..

Он еще раз пробежал глазами письмо. «Трава» и «страдание» стояли там последними в ряду из пяти слов, а перед ними…

Вот они! «Палка», «камень», «веревка»… Что, если эти три слова отец тоже тогда, перед самой смертью, произнес, но он, Юрий, в тот миг их просто-напросто недослышал? Теперь, однако, он был уверен, что именно это, причем в такой точно последовательности, отец тогда и проговорил: «Палка – камень – веревка – трава – страдание…»

Зачем-то он машинально перевел их на немецкий. Получилось: «Stock», «Stein», «Strick», «Gras», «Grein». Вдруг осенило: да ведь вот же что, конечно, обозначают эти пять букв на водяных знаках, эти S. S. S. G. G.! Но только вот что2 же, черт побери, могло прятаться за всем этим?!

По природной рассеянности не заметил, что камергерша Головчинская просочилась в комнату:

– Юрочка, что-то случилось?

– Тут какая-то ошибка, – растерянно сказал он. – Меня, вероятно, приняли за кого-то другого.

Убедительно врать так и не научился к своим тридцати трем годам, камергерская вдова сразу распознала его ложь. Теперь в глазах ее появился страх:

– За другого?.. Но этот криволицый человек, который принес пакет, сказал, что когда-то хорошо знал вашего отца. Юрий, если можете, скажите, что происходит? Ради бога, скажите мне, это очень опасно?

Он пробормотал:

– Не думаю… впрочем… впрочем, я разберусь… чепуха какая-то… может, чей-то дурацкий розыгрыш…

Вся эта нелепица испугала ее еще более:

– Розыгрыш?.. А деньги? Тоже для розыгрыша?

Чтобы не врать дальше, он торопливо произнес:

– Я все выясню, Мария Сигизмундовна, думаю, я очень скоро все выясню… Простите, мне надо бежать, я сегодня – в ночную смену (что было чистой правдой). Не волнуйтесь. До завтра… – И чтобы не плутаться еще в каких-то натужных объяснениях, метнулся на выход.

В спину ему неслось:

– А дверь запереть?! Ну нельзя же быть таким рассеянным!..

Но ему было не до того. Наверно, еще в тот миг, когда сбегал вниз по лестнице, пришла в голову эта мысль, потому утром, по окончании смены, она, эта мысль, казалась Васильцеву до удивления простой. И следующим утром, вышагивая по морозным улицам Москвы, он думал: отчего такая очевидная мысль в первый же миг не посетила его? Если, как написал загадочный Г.Т.Д., этот самый Тайный Суд действительно овеян столь древними традициями, то не мог же он не оставить в истории никакой памяти о себе.

Всего-то надо было просто хорошенько поискать!

Глава 3

Встреча

– «Heimliche Gericht. Geheimsaches»[2], – по слогам прочла библиотекарша в бланке его заказа. И тут же озадачила вопросом: – А спецдопуск у вас есть?

Смотрела на него пристально, отчего Васильцев сразу смутился – не столько из-за отсутствия этого спецдопуска, сколько оттого, что, занятый другими мыслями, явился в библиотеку в спецовке, которую уже привык носить под ватником, да и очки эти, у которых одна дужка была сотворена из проволоки взамен сломавшейся, давно следовало бы заменить – похоже, начал уже забывать, что, кроме его кочегарки, существует еще какой-то мир.

– Что, разве нужен какой-то допуск? – несколько робея, спросил он. – Книга значится в общем каталоге.

– Значит, недоглядели, – сказала девушка. – Кто-то прошляпил – а мне отвечать? Слава богу, я немецкий в техникуме учила. Думаете, не поняла? «Тайный», «секретные». Если секретные – значит, спецдопуск нужен!

– Так секреты же столетней давности! – попытался объяснить он. – Посмотрите на год издания! Тысяча восемьсот…

– Мало ли! – отрезала библиотекарша. – Без допуска не выдам… Отойдите, не задерживайте очередь!

Васильцев уже хотел было попытать счастья у другого окошка выдачи, когда к нему приблизился какой-то лет шестидесяти гражданин – в хорошем костюме, с окладистой бородой. Еще в очереди Юрий обратил на него внимание – тот стоял позади и прислушивался к его разговору с бдительной девушкой. Тогда он принял этого гражданина за иностранца, и причиной тому был не столько его костюм, явно не москвошвеевской работы, не столько массивный золотой перстень-печатка на пальце, сколько нечто неуловимое, присутствовавшее в его глазах.

А точнее, как раз напротив: то, что в его глазах начисто отсутствовало. Страха, вот чего не было в его глазах! Того затаенного страха, по которому в нынешнее время без труда можно было отличить любого соотечественника. И когда, услышав, что некто не имеющий спецдопуска хочет получить книгу про что-то секретное, все стоявшие в очереди тотчас отвели глаза в сторону, сей гражданин (впрочем, Юрий сразу про себя окрестил его господином) один-единственный с любопытством наблюдал за этой сценкой. Умные глаза его смотрели немного насмешливо.

Иностранцем он, однако, все-таки не был, ибо вдруг обратился к Васильцеву на самом что ни есть безукоризненном русском языке, какой с каждым годом все реже можно было услышать даже в Москве и какого не воспроизведет ни один иностранец, если не впитал его с молоком матери.

– Простите великодушно за вмешательство, молодой человек, – сказал он, – вы, насколько я понял, хотели ознакомиться с книгой профессора Ганса фон Герхе об этом самом Тайном Суде?

– Вы знаете ее? – спросил Юрий. Рядом с ним он в своей спецовке почувствовал себя особенно неловко.

– Да, некогда приходилось держать в руках, – ответил господин, или гражданин, или кто бы он там ни был. – Поверьте мне, пустейшая книженция! Домыслы и фантазии романтически настроенного немца о вещах, истинная суть которых для него – за семью печатями. Не более чем беллетристика, к тому же далеко не лучшего вкуса.

«Если не иностранец, то, чего доброго, какой-нибудь белоэмигрант…» – с тоской подумал Васильцев. Только вот этого, связи с белой эмиграцией, ему и недоставало!

На них уже посматривали со всех сторон, человек с печаткой на пальце привлекал всеобщее внимание. Пожалуй, всего разумнее было бы поскорее отойти в сторонку, однако желание узнать что-нибудь про этот суд оказалось сильнее страха, и Юрий все же отважился спросить:

– А вы могли бы порекомендовать что-нибудь лучшее по этой теме?

– Что-то конкретное?.. – тот чуть призадумался. – Ах, едва ли. Кое-какие упоминания об этом Тайном Суде разбросаны по сотням разных трудов, но там все настолько противоречиво, недостоверно. Конечно, если все это собрать воедино и подвергнуть научному анализу, то удалось бы вышелушить какие-то зернышки истины, но, право, далось бы сие ох как нелегко, да и те зернышки, боюсь, не больно-то отличались бы от плевел.