Анхен и Мари. Прима-балерина - Станислава Бер

– Как же я сделаю сие? – спросил ошарашенный сын.

– Я интересовалась сим вопросом у сведущих людей. Сие возможно, – сказала матушка с таким нажимом, будто всё уже решено.

– Я не слышал, – сказал Иван Филаретович.

– Ещё в 1753 году императрица Елизавета Петровна подписала указ, даровавший замужним женщинам контроль над имуществом. Стало быть, Филарет, упокой Господь его душу, не в праве был ставить имение на кон. Ясно? – строго спросила она, как будто это сын, а не муж проиграл её состояние.

– Ну, не знаю, матушка…, – начал было Иван Филаретович.

– Тут и знать нечего. Отвоюем землю, я в имении фабрику открою – как дед мой раньше делал, а батюшка твой разорил потом. И заживём лучше прежнего.

Господин Самолётов встал.

– И переедем в деревню?! – спросил он в ужасе.

– Вы, ежели не хотите, можете в городе оставаться. Коли по нраву Вам, служите в полиции, дело Ваше. А сестре Вашей каково? – грозно спросила мать.

– Да, я совсем забыл. Сестрице ведь доктора прописали свежий воздух. Как я мог запамятовать? – устыдился Иван Филаретович.

Он сел обратно на стул.

– Да, дело даже не в службе полиции. Дело в другом, – сказал Иван Филаретович, понижая голос.

– В чём же? – спросила матушка.

– Я влюблён, – тихо ответил сын.

– Ты… что? – переспросила матушка.

– Я влюблён, – повторил он чуть громче.

– Что ты там шепчешь, не пойму?

– Влюблён, как мальчишка! По самую макушку влюбился, сил нет, – закричал Иван Филаретович, краснея.

– Зачем так кричать, в толк не возьму, – спокойно сказала матушка. – В кого влюблён-то?

Господин Самолётов тоже успокоился.

– В коллегу. Я Вам уже про неё сказывал. Художница наша. Анна Николаевна Ростоцкая. Знаете, она какая? Она… она… Она – для меня самая настоящая загадка. С ней… с ней… С ней никогда не знаешь, что будет дальше.

– Девица свободна? – задала практичный вопрос матушка.

– Не замужем, это точно, – закивал Иван Филаретович.

Матушка встала, подошла к сыну, словно королева к странствующему рыцарю. Иван Филаретович, почувствовав торжественность момента, тоже хотел встать. Однако матушка положила руку ему на плечо, словно меч.

– Коли любите, женитесь, Иван Филаретович! В чём затруднение, сын мой? – спросила она.

– Вы меня благословляете, матушка?

– Это ещё рано. Имение матушке верните и женитесь себе с миром.

Рыба гниёт с главного балетмейстера

Наутро Анхен, пожелав, чтобы девочки в гимназии, где Мари преподавала чистописание, не шалили, распрощалась с сестрой и отправилась на службу в Управление полиции. Шла по Гороховой улице под крики мальчишек, продающих утренние газеты, оглядывалась на извозчиков, цыкающих на запряжённых лошадей, смотрела на проезжающие служебные экипажи чиновников, на рабочий люд – праздная публика ещё почивать изволила. Анхен выдохнула, улыбаясь. Петербург прекрасен, что ни говори! А какое движение на мостовых – опасно переходить дорогу.

– Опять опаздываем, Анна Николаевна, – хмуро заметил господин Громыкин, не взглянув на неё. – Опять.

Когда художница вошла в просторную комнату с полосатыми обоими, то господин Самолётов и другие служащие уже сидели за своими столами, расставленными вдоль стен, друг против друга. Начальник же восседал за огромным столом, рассматривая бумаги. В вытянутом арочном окне за его спиной гудела улица.

– Прошу меня простить, – совсем не извиняющимся тоном, а даже несколько с вызовом ответила Анхен.

Она прошла к себе – её стол находился рядом с балясником красного дерева, делящим комнату на кабинетную часть и допросную. В допросной никого не было, да и в кабинетной части стояла тишина, как при покойнике.

– А ни изволите ли мне показать вчерашние зарисовки? Очень они пригодятся сейчас, – попросил господин Самолётов так, чтобы все слышали, подходя к ней.

Сам же примостился к баляснику и зашептал, будто по делу.

– Совсем беда у нас. Господин Громыкин вернулся от господина Орловского мрачнее тучи. Получил от вояки по первое число.

– За что?! Дело ведь раскрыто и закрыто, – удивилась Анхен.

– А вот и нет, – торжествующе сообщил делопроизводитель. – Господин Орловский орал так, что на нашем этаже слышно было.

"Кто виноват? Где подозреваемый? Как всё произошло? В императорском театре двойное убийство, а Вы замять хотите?!" – передразнил шефа полиции Иван Филаретович.

Получалось у него довольно похоже. Дело в том, что господин Орловский, хоть из потомственных дворян, но долго служил в армии и нрава был крутого – в выражениях не стеснялся.

– Если кратко и опустить ругательства, то он грозился нашему начальнику скорой расправой, ежели дознаватель не оформит всё без сучка, без задоринки.

Господин Самолётов совсем понизил голос.

– Мне приятель сказывал – секретарь Орловского, ну, Вы знаете его, что оттуда интересовались, – сказал он, указывая перстом наверх.

Делопроизводитель таинственно закивал.

– Ах, вон оно что, – выдохнула госпожа Ростоцкая, рассматривая господина Громыкина.

Тот сидел, сгорбившись, с багрово-красным лицом. Однако через минуту начальник сыскного отдела снял с носа пенсне, положил его в нагрудный карман пиджака, встал и вышел из-за стола.

– Так, господа. Надобно ехать в театр. И срочно! – сказал он, направляясь к двери. – Нам нужен Мариус Потапов. В театр!

Анхен и господин Самолётов устремились за ним. Дорога до театра по Офицерской улице заняла мало времени, но тянулась невыносимо долго – проходила в полной тишине. Дознаватель в служебной карете молчал, а его подчинённые не рискнули нарушать сие тягостное молчание.

Когда госпожа Ростоцкая вошла в кабинет главного балетмейстера, то зажмурилась. Он превзошёл все ожидания искушённой художницы, выросшей в семье придворных. Обилие позолоты, хрусталя, шёлка, блеск холодного мрамора – каждая деталь интерьера впечатляла посетителя и внушала уважение к хозяину кабинета.

– Чем я могу быть вам полезен, господа? – вместо приветствия спросил сыщиков руководитель балетной труппы.

– Можете, да, – сказал господин Громыкин и без приглашения уселся в кожаное кресло у массивного стола.

Мариус Потапов, сын французской балерины и русского балетмейстера, лысеющий, с пышными, остроконечными усами, дёрнул левой щекой от такой фамильярности, но промолчал.

– Расскажите нам про Ваши отношения с убитыми барышнями. Да. Расскажите, – потребовал господин Громыкин, схватив со стола бронзовую статуэтку балерины в прыжке.

Впрочем, повертев в руках, он вернул декор на место. Господин Потапов поморщил крупный французский нос, мотнул головой, взъерошил кудрявые остатки некогда пышной шевелюры, встал и вышел из-за стола.

– Да как Вы смеете?! На какие такие отношения Вы намекаете? Я – женатый человек. У меня дети. Взрослые, – прокартавил руководитель балетной труппы. – И маленькие тоже есть.

– Ну, жена и заключенный на небесах брак не мешают прелюбодействовать, ежели охота приспичит, – парировал дознаватель, вставая и глядя балетмейстеру прямо в глаза. – Не мешают, да.

Они были ровесники. Однако сыщик казался