Без происшествий - Борис Бужор

– Принимай, – обращаешься ты к сержанту.

Тот отводит затвор – проверяет, был ли сделан контрольный выстрел после сборки, отпускает его, раздается щелчок.

После ужина вторая смена традиционно отправляется чистить картошку. До этого вы с Квасом стояли на крыльце запасного входа в столовую. Ветер застревал в черных ветвях тополей. За бетонным забором торчало жутковатого вида здание; в нем по ночам никогда не горели окна. Ты курил. Квас, непривычно молчаливый, примостился на ступеньке и при свете фонаря читал письмо. Калека-фонарь скособочился в его сторону, украдкой, одним глазком заглядывая в исписанный листок…

Макар сидит на подоконнике и ничего не делает. Зато сразу накидывается на вас с Квасом:

– Что, дембеля охуенные, гаситесь, картошку чистить не положено, что ли?

Степа молча подвинулся, протянул тебе нож. Картошка мелкая, сморщенная. Зоги потеет и чешется. Квас с ножом в руках словно застыл над раковиной.

– Что с ним? – тихо спрашивает Степа.

Ты пожимаешь плечами. Макар лениво болтает ногой. Верхняя пуговица на кителе расстегнута, что ты, он же дембель, не лука мешок. Подшива толстая, как матрац. От Макара разит запахом казармы, каким-то дешевым одеколоном и краской.

– Дай курить, ефр.

– Только устав. Будешь?

Макар недовольно кривится:

– Хорош пиздить.

– Правда, нет других.

Хлопнув всеми возможными дверями, проносится старшина. Он приказывает поварам приготовить ужин, напоминает, чтобы не забыли порезать сало, и удаляется. Услышав заветное слово «сало», вы со Степой переглядываетесь. Повара куда-то сваливают, теперь дело за малым – быстро и незаметно пробраться к холодильнику. Вы крадетесь через кухню, стараясь не оставить следов на полу – здесь нельзя ходить обутым в берцы, только в шлепанцы. Нарезанное ломтиками сало лежит на тарелке, ты берешь пару кусочков, Степа захватывает немного масла. В наряде по кухне сегодня Горелый, Степа шепотом окликает его, тот, будто нарочно, неуклюже ковыляет к вам, умудряясь поскользнуться, потерять тапочек, снова надеть его. Дверь в кухню открывается, в проеме маячит старшина, он разговаривает с кем-то в коридоре, но в любой момент может обернуться, и тогда пиши пропало.

– Хлеба принеси, – успевает шепнуть Степа Горелому, и вы поспешно скрываетесь. Над раковиной одиноко склонился Зоги – Макар с Квасом успели уйти. Вы прячете добычу под перевернутый дуршлаг, и как раз вовремя – появляется старшина.

– Где эти? – имеются в виду повара.

– Не знаю, товарищ старший прапорщик, – притворно вздыхает Степа. Старшина принимается за тебя:

– Что скрючился?

– Не могу знать, товарищ старший прапорщик, спина, наверно, болит.

Старшина сверлит тебя взглядом.

– Ты-то хоть полудурком не будь, мне вон того красавца за глаза хватает, – кивает он в сторону Зоги. Зоги теребит закатанный рукав, пытается улыбнуться.

– Не лыбься, глядишь, и за умного сойдешь.

В дверях возникает один из поваров, весь в белом, как привидение. Старшина заводится с пол-оборота и начинает орать:

– Ты где шляешься, дебил?

Он хватает повара за шкирку и уводит на кухню. Оттуда сразу же доносится звон и грохот, на кафельный пол летит посуда.

– Нехороший ты человек, Косой, – тянет Степа с характерным акцентом. – Злой, как собака.

Старшина разоряется. Он вопит что-то о порядке, кастрюлях и сале. Шум усиливается. Надо поскорее сматываться. Картошка вроде дочищена, остается прибраться.

– Давай, Зоги, убери тут, а мы пойдем, а то подшиться не успеем – ты открываешь шкафчик, чтобы забрать бушлат. Зоги ноет, дескать, он тоже не подшитый, полы мыть не будет, сами мойте.

– Вымоешь раковину, а на полы мы сейчас кого-нибудь пришлем, – Степа достает из-под дуршлага спрятанное сало.

Вы выскакиваете на улицу, на ходу, не попадая в рукава, натягиваете бушлаты, ныряете за овощной склад.

– Ну что, так заточим, без хлеба, или подождем чуток? – спрашивает Степа.

На крыльцо выходит Горелый, смотрит по сторонам. Заметив вас – ты легонько свистишь, подзывая его, – Горелый, озираясь, трусИт к складу.

– Принес?

Он утвердительно кивает, сует вам два куска черного хлеба и торопится обратно.

Вы садитесь на холодную плиту и начинаете священнодействовать. Аккуратно разламываете хлеб. На одну половинку кладете колесико масла, затем – кусочек сала, сверху накрываете все это дело оставшимся хлебом. Жмурясь от удовольствия, ме-е-едленно-медленно жуете. Сало тянется, как ириска.

Степа шарит в вентиляционной трубе склада и выуживает оттуда печенье.

– Шоколадное, – с гордостью заявляет он.

– Ничего себе. Где ты это откопал?

– А, еще с той посылки запрятал. Угощайся, – Степа протягивает тебе печенюшку.

– Спасибо.

Ты, продолжая жевать сало, набиваешь рот печеньем. Вкуснотища – язык проглотишь. Вы по-братски делите остатки – ты откладываешь пару печеньиц для Кваса, Степа – для Зоги.

В казарме ты бросаешь беглый взгляд на свою кровать – заправлена по всем правилам, одеяло кантиком. Ты сворачиваешь в бытовку, снимаешь китель, смотришь на часы. Решаешь подшиться. В умывальной комнате – никого. Народ уже разошелся, кто-то забыл бритвенный станок на раковине. Отрываешь подворотничок. Делаешь все по правилам: сначала стираешь ткань мылом, потом – зубной пастой. Потом тщательно проглаживаешь утюгом, складываешь в четыре слоя, а потом подшиваешь – двенадцать стежков сверху, шесть снизу. В бытовку заглядывает Вятый. На руке, как полотенце у предупредительного официанта, аккуратненько висит белоснежная подшива чуть ли не с палец толщиной. В другой руке – китель, причем китель явно чужой. Воротник подбит, приглажен. Вятый садится напротив и неловко спрашивает:

Конец ознакомительного фрагмента.