Поиски - Чарльз Сноу

— Ты счастлив, выбрав такой путь? — спросил он меня после долгой паузы.

— Очень счастлив, — ответил я, не колеблясь.

— Может быть, ты еще раз подумаешь, прежде чем принимать окончательное решение? Есть много вещей, которыми ты мог бы заняться. Ты можешь преуспеть в жизни.

— Простите меня, — сказал я, смущенно глядя на него, — боюсь, что я решил уже окончательно. Я благодарен вам за то, что вы сказали. Но, понимаете, я знаю, чем я хочу заняться больше всего на свете, и я займусь этим.

Глава III. Первые друзья

В таком-то вот настроении я и отправился поступать в университет. Никто в нашей школе не имел ясного представления об «открытых стипендиях» в Оксфорде и Кембридже, это было еще до того, как все средние школы стали наперебой добиваться этих стипендий. Наша школа при Смитсоне как будто ими совсем не интересовалась. Однако у нас было несколько стипендий, сохранившихся от восемнадцатого столетия. Они предоставлялись по усмотрению директора школы при условии, что претендент может наизусть прочитать «Символ веры», — в память о каком-то благотворителе, больше всего боявшемся ереси. Помню, как я отбарабанил текст, стоя перед Смитсоном, который писал какое-то письмо и время от времени поднимал на меня глаза и разражался громким хохотом. Под конец он хлопнул меня по плечу и пообещал пятьдесят фунтов в год; имея еще сорок фунтов от городского комитета по образованию и двадцать фунтов, которые каким-то неведомым путем раздобыл отец, я отправился в Лондон, в Королевский колледж.

Я нашел квартиру в одну комнату в Хайбери возле парка и уже в начале октября пил в своей комнате чай, глядя сквозь листья платанов, как сгущается мерцающий в огне фонарей туман. Было непривычно одиноко, в горле стоял комок, но вместе с печалью в груди зрело нетерпение и ликование. Ведь я теперь сам себе хозяин, все, о чем я мечтал, открывалось мне, впереди лежал путь, которым я хотел идти.

В этот вечер я отправился на Стрэнд и, прогулявшись по-хозяйски по тротуару мимо Королевского колледжа, зашел в бар «Романо» и попросил кружку пива. Я и раньше бывал в Лондоне, мне и раньше случалось осушить там кружечку, но теперь все было иначе. Каждый огонек в мягких синеватых сумерках, каждое мелькавшее мимо лицо было дружелюбно приветливым. Тихая грусть и радостное возбуждение теснились в моей груди, но радость все больше овладевала мной. Расплачиваясь за пиво, я испытал счастливое волнение. Ведь у меня никогда не было денег, которые я мог бы тратить, швырять, я и сейчас был ужасно беден, но все же я держал в руках деньги, каких у меня никогда еще не было. В эти первые дни в Лондоне я испытал все наслаждение расточительности и одновременно добровольного аскетизма. Я купил непозволительно дорогой для меня халат и с необычайной легкостью заплатил за него. Из семи дней недели шесть дней я обходился без ленча, убеждая себя, что это всего лишь каприз аскета.

Хлопоты по устройству жилья и оформление дел на курсе поглотили несколько дней, и вот настал тот момент, которого я ждал несколько месяцев, с тех самых пор как я был принят в Королевский колледж. Помню, как я читал расписание лекций в университете, изучал фамилии преподавателей, искал их в биографическом справочнике и в указателях новых учебников. Профессор-физик Остин пленил мое воображение, я решил заниматься исследованиями под его руководством, его первая лекция должна была состояться в пятницу.

Так первый раз в моей жизни я увидел человека, действительно совершившего значительные открытия. Помню, как я следил за ним, когда он писал на доске, и поражался, неужели этой самой маленькой и аккуратной рукой он вел записи своих замечательных опытов, неужели он докладывал о своих результатах вот этим же округлым выразительным голосом. Это был полный человек, держался он с большим достоинством. Свои лекции он обычно читал по записям, но иногда он поднимал глаза и обращался к слушателям с несколько напыщенной любезностью. «У нас складывается мнение…» — начал он однажды свою лекцию и рассказал нам о современном состоянии одного вопроса, и меня бросило в дрожь от сознания, что мне позволили заглянуть в сердце вселенной. Он упомянул об атомном ядре и сказал: «Резерфорд дал схему его строения, но я не уверен, что он прав». Мне никогда раньше не приходило в голову, что эти новые положения в науке могут вызвать разногласия среди ученых, я знал о противоречиях, которые имели место в прошлом, но наука, которую я хотел изучать, представлялась мне независимой от людей и разногласий между ними. Я чувствовал, что допущен в святая святых: значит, случаются споры, ведутся дискуссии и лишь затем выявляется истина.

О эта лекция!.. Это было все равно, что разрешить молодому художнику посмотреть, как Тициан смешивает краски. Или позволить молодому писателю присутствовать на обеде, где происходит примирение Толстого и Тургенева. Полный человек на кафедре рассказывал о своей работе, и каждое его слово звучало для меня песней.

А через несколько дней я снова получил удовольствие. Один из младших преподавателей излагал нам связь периодической системы элементов с электронной структурой атомов. Вопрос тогда еще не был достаточно разработан, это было задолго до открытия Стонером подгрупп, но даже в то время эта теория воспринималась как вполне правдоподобная. Впервые тогда я увидел, как хаос случайных фактов обретает порядок и стройность. Вся путаница и все бесконечное разнообразие формул неорганической химии школьных лет, казалось, выстроилось передо мной в единую схему, как если бы джунгли на глазах у человека неожиданно превратились в подстриженный парк. «Это все правда, — говорил я себе. — Это замечательно. И это правда».

Весь первый семестр я работал очень напряженно. Вскоре я обнаружил, что, хотя в вопросах современной науки я разбирался лучше всех своих однокурсников, в моих знаниях были пробелы и виной тому была легкомысленная система преподавания в нашей школе. Несколько трудолюбивых молодых студентов, окончивших школы в северном Лондоне, легко побили бы меня в знании элементарной физики. Ночь за ночью я одиноко просиживал в своей комнате, страдая из-за шиллингов, пожираемых безжалостным газовым счетчиком, и зубрил азбучные истины, которые должен был выучить еще в пятнадцать лет. «Через это нужно пройти, — подбадривал я себя. — Я догоню их к концу семестра, но это нужно освоить». Я надеялся, что тогда я смогу отдохнуть от механики, и предвкушал, как наконец займусь интересной работой. Кроме того, мне хотелось принять участие в студенческих увеселениях. Пока что я был знаком лишь с несколькими сотрудниками лаборатории, но частенько, когда после чая я возвращался к себе в Хайбери, группки оживленно беседующих молодых людей вызывали у меня желание присоединиться к ним, а звуки музыки бередили мне душу.

Потом я познакомился с Шериффом. Это произошло совершенно случайно. Однажды уже в конце семестра я сидел в химической лаборатории и заканчивал анализы. Был мрачный холодный день, и я здорово устал. Подняв голову от пробирок, я увидел человека, шагавшего взад и вперед вдоль стола. Я и раньше замечал его, но мы о ним никогда не разговаривали. Это был широкоплечий молодой человек с блестящими черными волосами. Он ходил по проходу между столами с приборами — три шага вперед и три шага назад. Три быстрых шага — поворот, опять три быстрых шага — и поворот, глаза его были устремлены в потолок. Это смахивало на позерство, и я невольно улыбнулся.

Он заметил, что я наблюдаю за ним, и улыбнулся мне в ответ.

— Я закончил свои расчеты. Люблю думать на ходу, А вы? По-моему, мы сделали достаточно. Наша совесть может быть спокойна. Пойдемте-ка выпьем чаю.

Он говорил быстро и легко, и голос у него был приятный. И я почувствовал, что не прочь с ним поболтать.

Мы пили чай и беседовали до тех пор, пока официантка не начала делать вокруг нас круги, убирая тарелки. Я рассказал ему о своей школе, о шумливом и бестолковом директоре, о Люарде, о пробелах в моем образовании, о книгах, которые я читал, о своих планах; он в свою очередь — а говорил в основном он — рассказал о закрытой школе, где преподавание естественных наук было поставлено до смешного плохо, о неприятностях, из-за которых он вынужден был поехать в Лондон вместо того, чтобы поступить учиться в Кембридж, о некоторых интересных людях в Королевском колледже, о развлечениях, уже испробованных им, о театрах, где он успел побывать, о том, как выглядит внутри ночной клуб, и о том, что он решил посвятить науке всю свою жизнь.

— Я рад, что вы тоже увлекаетесь физикой, — сказал он. — Иначе нам пришлось бы вести светскую болтовню, например о футбольной команде колледжа.

— Или о том, какую бы выкинуть шутку…

— Да, или как украсть статую Финея с Гауэр-стрит…