Муся - Светлана Замлелова

Вызвав тогда её жалость, а стало быть, и гнев погасив, я решил наказать её. Нет, не отомстить. А вот именно наказать, чтобы впредь неповадно ей было судить меня. Я ушёл из дому.

Вернулся я через три дня. Вернулся триумфатором. Мне таки удалось примирить двух братьев и вернуть младшего в семью.

Дома у них был по этому случаю праздник. Я боялся, что про меня-то на радостях и забудут. Но здесь я ошибся. Меня благодарили, меня хвалили, мною восхищались! Все эти три дня я прожил у них, и они были мне рады. Сам я отдохнул и даже немного поправился. Я давно заметил, что похвала лечит. Мне, например, настолько это одобрение со стороны важно, что порой я его нарочно отыскиваю. В разговоре часто жду, когда собеседники хоть слово обо мне скажут, а до тех пор и разговор-то неинтересным кажется. Но как упомянут обо мне, я, точно цветок, орошённый засушливым летом, голову поднимаю. Случается, и провоцирую собеседников моих на похвальное слово, специально на мысль навожу. И уж как прозвучит это слово, всё-то в душе моей переворачивается – такая нежность, такая любовь к каждому человечку поднимается. Я и сам на такое слово не скуплюсь, понимаю, что не мне одному похвала важна. Тем более что эдак и осчастливить человека можно, и расположения добиться. По себе сужу. Кто отметит меня, с тем я покладистым и сговорчивым становлюсь. Но чуть заденут, тут уж точно бес какой вселяется – вся любовь вон. Вот и подруга моя критику навела, а чего добилась? Только ярость во мне вызвала. Я, конечно, человек интеллигентный, а потому сдержанный, ярости своей выхода не дал. Зато уж и наказал критиканшу мою. Так что она три дня без меня провыла и места себе найти не могла. Даже и бабку, хозяйку-то нашу, и ту всполошила. Мне и самому жалко её сделалось, усомнился: не слишком жестоко? Но она только на шею мне прыгнула со слезами, прощеньями да поцелуями. А уж после, ну, точно шёлковой сделалась. По пятам за мной ходит: «Муся, Муся... Не нужно ли чего?» Тут-то я и понял, что в самый раз. Это насчёт жестокости-то.

Так мы с ней ещё полгода прожили. Правда, я на каникулы в свой родной город, на юг России, уезжал. А подруга моя одна в Москве оставалась. С родителями своими она так и не сошлась. Ехать ей без денег некуда было. Вот и пришлось одной сидеть. И перед самым отъездом своим из Москвы, я вдруг глупость сделал – к себе её пригласил. Каково-то, подумал, обрадуется и благодарить меня станет. Так ведь и вышло. Но только доброта доброму человеку неприятностями зачастую оборачивается. Сделаешь доброе дело, а потом самому же и расхлёбывать приходится. Англичане – мудрый народ, не зря они говорят: не хочешь зла – не делай добра. Я, впрочем, не уверен, что это именно англичане так говорят, но уж так я слышал.

Позвать-то я её позвал. Уговорились мы, что, как только буду готов принять её, тут же и вызову. Да на беду встретил я в нашем городе прежнюю свою возлюбленную, причину несчастий моих. Это из-за неё я страдал, из-за неё жизни хотел лишить себя. К тому времени, о котором идёт речь, она была уже замужем, и в наш город одна, без мужа, на всё лето приехала. Встретил я её, и внутри-то у меня заныло. Да на неё кто ни взглянет, у всякого нутро подведёт! Статная, сильная, не женщина – Ника Самофракийская! А самое-то обидное, что этакая красота моей была, одному мне принадлежала – и вдруг чья-то жена. И чужой человек, этот вор, укравший её у меня, сам же теперь её и пользует!

Встретились мы с ней, разговорились. Оказалось, она знает, что я режиссёр, что в столице живу. А большего я и не стал говорить. Так только намёками да загадками. И что бы вы думали? Купилась она. И на загадки мои, и на Москву, и на богемную жизнь.

Любить я её не мог, потому что обиду от неё перенёс, горче которой мне не наносил никто. Да и не моей она была теперь – как бы я любил её? Но на тело её мужчине равнодушно нельзя было смотреть. А главное, что я давно положил отплатить. И ей, что ушла от меня, и мужу её, вору проклятому. Честному человеку такое оскорбление невозможно снести... Нельзя тут другую щёку подставлять – эдак и голову снесут. И до самого того дня, как мы встретились с ней, я, нет-нет, да и подумывал об отплате за обиду свою. И дума эта такой силы желание во мне разогревала, что никакой женщине не под силу разогреть было.

Сошёлся я с чужой женой. Ну, и натешился же тогда! Чего я только не делал с нею, какие фантазии самые изощрённые не воплощал! А в мыслях мужу её приветы слал. Ха-ха! Она же только соглашалась со всем – то-то, столичный режиссёр! И уж очень независимость свою показать мне хотела. Дескать, потому со всем соглашаюсь, что сама того же хочу. Про месть мою не догадалась даже. Дуры женщины! Сходясь не по любви, а так, по случаю, воображают себя на равных с мужчиной. А того не понимают, что не бывать этому, потому как не одна здесь сплошная физиология, но и способ утвердиться. Силу, агрессию и превосходство, пусть над одним только существом, в себе ощутить.

Ну, посудите сами, куда уж было московскую-то подругу приглашать, когда я так закружился. Да и не хотелось мне, признаться, удовольствия себя лишать. Каникулы, всё ж таки. К тому же с подругой моей я ничего такого и близко позволить не мог. Там уважение, там нежность, там почтительность – положение обязывает. А здесь – беспредел и разврат, а главное, полное на всё согласие. Мне, правда, казалось иногда, что любовница моя передо мной вину свою чувствует и таким-то вот способом звериным загладить хочет. Но думать об этом я не любил. Отвлекало.

А между тем, подруга моя московская обрывала телефон. Телеграмму даже додумалась прислать. Это после того, как я телефон на три дня отключил. Но включить всё равно пришлось. Во-первых, всей семье неудобство, а во-вторых, телеграмма эта показала, что невозможно от любящей женщины выключением телефона отделаться. Телеграмму эту я храню до сих пор. Случайно вышло, что не выбросил. Но теперь-то уж и не выброшу. Там всего только несколько слов: «Муся люблю потеряла когда приезжать». Очень уж ей приехать хотелось. Так я думаю: это чтобы с роднёй моей познакомиться. Женой моей стать мечтала. Только до этих ли мне глупостей тогда было? Позвонил ей в ответ на телеграмму, сказал, что родители ремонт затеяли, так что даже и разместить-то её негде. Обещался звонить и звонком вызвать. А пока ещё велел подождать. Надеялся, помню, что любовница моя к мужу вскоре уедет, тут-то я на её место другую вызову. Но той, первой, то ли понравилось, то ли вину свою утолить не могла. Пришлось мне всё лето с ней развлекаться, так что уж и надоело. А подруге своей так и врал, пока сам в Москву не явился.

Явился уже в конце августа, не предупредив, сюрпризом. И, конечно, поцелуями да слезами был встречен. Подруга моя без меня сильно истосковалась и так искренно радовалась, что я даже и устыдился про себя за обман свой. Но потом подумал, что и там я кое-чего достиг, нужно же было дела разрешить. Ведь привёл я месть в исполнение, заплатил за унижения и несчастным себя чувствовать перестал. Добился-таки душевного комфорта. А мой душевный комфорт – это и комфорт моей подруги, это мир в доме. И насчёт верности, что я давеча-то распространялся, это ведь как посмотреть: с одной стороны, вроде бы измена. А с другой – залог спокойствия. Ведь если я всем доволен, то и подруга моя довольна. И нет у нас повода раздражение мелкое, на стороне полученное, в дом нести, чтобы друг на друга выплёскивать. Потому что если довольны друг другом, то всякую злобу за порогом оставим, и дом свой храмом отдохновения сделаем!

Вот так-то я и рассудил. А, рассудив, перестал терзаться. Зажили мы после разлуки лучше прежнего. Днём учились, вечером сходились в нашей комнатке. Вместе готовили ужины, потом за стол вместе садились. Я очень любил эти наши ужины. Каких-то особенных деликатесов мы не позволяли себе, но жареный в масле картофель, хороший кусок мяса, суп, закуски, фрукты, чай, что-нибудь сладкое – это уж непременно. Притом всё самое скромное и недорогое. Не могу про себя сказать, что ем много – следовало бы и побольше съедать, потому что, как я уже говорил, единственный недостаток моей внешности это излишняя худоба. Но без полноценного ужина обойтись невозможно. Это, если хотите, с психологической точки зрения важно. Своими глазами всё то увидеть, что на стол можешь выставить. Ведь у кого стол не пуст, тот будущего не боится. Я, бывало, не столько ем, сколько на изобилие своё любуюсь. Еда хоть и простая у нас была, но разнообразная. Всё, что нужно, всё на столе стояло. И вот, представьте, как с моей-то философией у пустого стола вдруг оказаться. Да ведь это в некотором роде подрыв основ, потеря ориентиров. Это я теперь, по прошествии времени, усмехаться себе позволяю. А тогда, доложу вам, не до смеха мне было.

А случилось вот что. Брат мой, обязавшийся поддерживать меня во всё время учёбы, сам вдруг оказался в неприятнейшем положении. И деньги высылать перестал. Остались мы с подругой на две стипендии, которых нам и на месяц-то недоставало. А ведь предстояло ещё платить за квартиру. И в этом мой главный кошмар заключался. Поначалу-то я стоически переносил свою бедность. Но уже очень скоро терпение моё растаяло, и для меня начались ужасные времена.