Идущий к свету - Сергей Голосовский

— Они не захотели прийти к тебе, Саул, и сказали, что никогда не придут и знать тебя не желают.

Саул молчал, лицо его приняло ожесточенное выражение. Андрей продолжил речь брата:

— Они сказали: ничто не мешает тем евреям, которые почитают справедливым и верным учение Иисуса, обратиться к любому из нас. И никто не получит от нас отказа всякий страждущий обретет у нас и знание, и надежду, и веру, и любовь.

Но понуждать даже словом вступать в наше братство мы не можем, ибо это противоречит основам и традициям нашей общей веры. Так сказали они, и так я передал. И еще они добавили, что не было нас сверх тех, что знают, да еще Иуды Искариота, который исчез тогда же, когда и ушел от нас наш учитель, и разные о том есть слухи, но правды не знает никто.

А римского гражданина иудейской веры Саула они не знают, и учитель его нам не называл, а потому: что бы ни проповедовал тот Саул, мы тому не свидетели.

— Ну что же, дурная весть тоже весть! Спасибо и на том. Присядем же к столу!

Саул жестом пригласил своих гостей к роскошному, накрытому на полтора десятка людей, столу. Великолепный ужин явно не входил в их изменившиеся планы, но они… были попросту голодны и потому робко присели у самого краешка стола. Саул, чтобы успокоиться, вращал поочередно перстни на пальцах вначале левой, потом правой руки. Два раза он широким шагом прошелся из конца в конец большой этой комнаты, глядя перед собой и сверкая своими темными очами в пустоту. Симон с братом затравленно следили за ним, но взоры их то и дело сами собой возвращались к блюдам с яствами.

— Да, да, прошу вас! — Саул тоже подошел к столу, на удивление легко поднял большой кувшин с терпким красным вином, разлил его по чашам, громко прочитал молитвы на вино и хлеб, и они приступили к трапезе.

Первым после паузы заговорил опять Саул.

— Значит, они готовы встретиться с любым евреем, пожелавшим стать последователем рави Иисуса, но только не со мной…

— Но ты же, Саул, утверждаешь, что ты не только равный с ними ученик рави, но и старший надо всеми.

— Да при чем здесь старшинство мне безразлично это. Деньги, власть, образование у меня есть и так. Не о том я пытаюсь до вас… — он махнул рукой, увидев испуганные лица собеседников, — ну, до них… докричаться, чтобы занять какое-то место у престола учителя, да будет ему Царствие небесное. Нет! Сколько вас было, когда покинул нас рави Иисус? А? А сколько новых еврейских душ обрело до сего дня истинную веру? Хорошо, если сотня. А я им предложил все силы свои и все влияние свое обратить в помощь, чтобы восславить имя Иисуса Учителя вашего, я хотел воспитать уже грядущее поколение так, чтобы земля Израиля превратилась в земную ступень к престолу Царствия небесного…

— Но наш обычай запрещает насильно обращать в свою веру, каждый должен сам выбрать!.. — еще раз напомнил Андрей после того, как едва не подавился слишком большим куском белого овечьего сыра.

— Да! Я вижу, что спор наш беспредметен. Скажите друзьям вашим, что нанесли они оскорбление и мне, и вере, причем вере своей собственной. Я мог бы покарать их, но моя совесть и вера не позволят мне причинить даже малейшее зло этим жестоковыйным людям. А вам я скажу так: если мои собратья слишком слабы и нерешительны, чтобы наставить на путь истинный Израиль, то я брошу к ногам рави Иисуса великий Рим.

Братья замерли и вмиг проглотили недожеванное. А Саул продолжал:

— Я вас приглашаю с собой, братья, и если вы знаете Ерушалаим, то я знаю и Рим, и мы взойдем на его престол, мы покорим его, вы своим знанием, ибо вы видевшие Учителя в земной его жизни, а я своей верой в Учителя и в каждое его слово. Вы со мной?

— Ты что, хочешь обрезать весь Рим, ты считаешь, что сможешь превратить это языческое капище в иудейский город? — вопросил Андрей.

— Нет! Я поведу людей напрямую к Иисусу!

— Но он проповедовал евреям…

— А услышать должен весь мир, и я буду гласом его.

— Саул! Это безумие! Как можно говорить слова Учителя тем, кто не знаком с законом Моисеевым?!

— Ну и что!

— Саул! Даже если тебя не распнут как осквернителя их богов и устоев и не посадят в клетку для безумцев, даже если они услышат слова твои, они их не поймут, они настроят капищ рави Иисусу и будут в жертву ему сжигать на кострах тех, кто верит по-иному — это будет новая страшная языческая вера…

— Как взбрела тебе на ум такая глупость, Андрей?! Неужели я так слаб умом или так хил здоровьем, что за те пятнадцать-двадцать лет, какие мне наверняка еще осталось прожить, я не выполню своей задачи и не втолкую людям, что есть добро, а что зло?

— Да проживи ты еще хоть тысячу лет, ты не изменишь людей; они как творили чудовищное, так и продолжат творить его пусть не именем Зевса или Юпитера, так именем твоим, его, — он ткнул пальцем в молчаливого понурого Симона, — моим именем или именем Учителя.

— Так Учитель к вам и пришел для того, чтобы изменить все это, изменить людей, а вы не хотите помочь мне. А вы так мне нужны! — Он положил руку на плечо Симона.

— Ведь тебя Иисус назвал Петром, камнем веры своей, и тебе предназначен Римский престол, а не мне и не прочим из учеников. Может, потому и ревнуют они! А я, Саул, призываю тебя и брата твоего, призываю вас исполнить волю Учителя вашего. Яготов своими руками поднять ваши стопы к сиянию всемирного Царствия небесного.

— Нет, Саул, спасибо тебе, но мы не так понимаем предназначение свое. Дай тебе Бог быть правым во всем! — с этими словами Андрей встал и протянул руку Симону, но тот остался сидеть.

— Иди, брат! У тебя правда своя! А я верю этому человеку! У меня с ним будет один путь. Не сердись! У тебя есть жена и дочь. Ты начал читать книги и становишься ученым. А я стар уже и для книг, и для жен. Учитель это все, что у меня было. Кроме Учителя да вот Саула, я не нужен никому. Даже тебе, Андрей…

— Это неправда! Ты вспомни, что творилось на небе и на соленом озере перед землетрясением! Это знамение, Симон. Остановись!

— Ступай к жене. Я никуда не денусь. Свидимся еще, брат, поговорим. Но я остаюсь с Саулом!

— Одумайся, брат, ты никогда уже не сможешь после этого говорить от имени учеников рави Иисуса…

Симон хотел сказать что-то, но вместо него ответил Саул:

— Нам этого не надо! Мы теперь будем говорить от имени Господа.

— Прощай, Саул! — печально проговорил Андрей.

— Павел! В Риме зовут меня Павел это имя легче произносится на латыни!

— Прощай, Павел, и ты, брат мой Симон!

— Петр! Петр будут звать брата твоего, ибо камнем фундамента веры и школы своей назвал его Иисус!

— Петр! — еще раз воскликнул Андрей. — Помни, что для меня ты всегда мой старший и возлюбленный единоутробный брат Симон! И что бы ни случилось, ты и друзья твои, он указал ладонью на Саула, вы найдете приют в моем доме.

Саул и Симон наклонили головы, и Андрей вышел за дверь. За окном небо осветилось первыми утренними лучами солнца.

Павел Ильич разделся и прошел в туалет. Он хотел умыться, но воды не было. Он достал из сумки лосьон, обтер лицо и руки и лег на скрипучую, с панцирной сеткой, кровать.

В это время возле BMW на улице остановился потрепанный серебристый «мерседес». Сидящий за рулем человек обратился к своему соседу справа:

— Ну, Гундя обнаглел! — говорил он с сильным кавказским акцентом. — Ничего, падла, не боится. Ну ладно! Этот подарочек мы примем! Я больше не потерплю, чтобы какой-то бывший таксист перебегал нам дорогу. Утебя хороший заряд есть, Василь?

— Найдем. — Человек внимательно и со знанием дела из окна осмотрел BMW. — Две минуты поставить. Сделаем на вибрацию. Движок запустит и в небо взлетит.

Акцент этого человека был скорее белорусским.

— Весь город перетряхнем к чертовой матери.

— Так что, сейчас в контору? — спросил первый.

— Угу! За куколкой! А что твоя баба?

— Так она знает, что я в казино. Дрыхнет. Я что, когда раньше приходил?

— Добро! А он не сбегет? Пока ездим, а?

— Да нет! Гундя не из суетливых. Он какую-нибудь курву здесь в клоповнике волынит, вернее, уже отволынил и дрыхнет.

— А к нам что, днем наладился?

— А то! Он мое расписание знает, падла.

— Тачка точно его? Ты не путаешь?!

— Уж его-то тачку я ни с какой другой не спутаю. Скорее свою спутаю, чем его!

Машина отъехала, но уже через несколько минут на том же месте появился мотоцикл, ведомый бывшим пассажиром мерседеса. Он остановился, вынул из багажника небольшой сверток и с удивительной ловкостью нырнул с ним между передними колесами BMW. Через несколько секунд он вылез назад уже без свертка, быстро сел на свой мотоцикл и укатил. Но едва он скрылся за поворотом, утреннюю тишину нарушил шум подъезжающего автобуса.

Это был тот самый автобус, что направлялся за люстрами в Варшаву. После известных событий он продолжил свой путь по объездной грунтовой дороге. За рулем сидел Петрович, а тот водитель, что вел его раньше, собирался выйти как раз возле гостиницы.