Коридоры сознания - Борис Пшеничный

Никогда я не уговаривал брата, а тут заканючил:

— Не ходи к ним больше, слышишь? Ни под каким предлогом. Они тебя идиотом сделают. Скажи, что передумал, некогда тебе, запарка. Хочешь, я сам скажу? От твоего имени.

Федор прервал меня:

— Пока не забыл. Ольга просила, чтобы ты позвонил, желательно утром.

За окном уже занималось утро.

— Позвоню, — я соглашался на все. — Весь день буду звонить. Только не связывайся с ними, отшей их.

Опоздал я со своими уговорами. Уходя на работу, брат оставил записку: возможно, несколько дней его не будет дома.

Звонить Ольге я не стал, решил заехать. Без предупреждения. Хотел застать ее врасплох. Инициатива за тобой, когда тебя не ждут.

Врасплох не получилось. Не учел, с кем имею дело. Ведьма, ведь.

Подъезжаю на такси, бегом на крыльцо, звоню. Не успеет думаю, даже космы подобрать, если распатлана. Мне и надо, чтобы предстала такой, какая есть, без глянца. Может, хоть так заставлю ее смутиться.

Сигналю и раз, и два. За дверью никакого движения. Потом постучал, забарабанил. Мертво. Решил, что дома никого нет, собрался уходить. И уже выбрался за ограду на улицу, но вернулся. Что если, подумал, Ольга на задней веранде или в палисаде садовничает?

Обошел вокруг дома, проверил и опять оказался на крыльце. Ноги сами привели. Ясно же — Ольги нет, а уйти не могу. Тянет в дверь, хоть ты тресни. На всякий случай потрогал дверную ручку, повернул — открыто! Я через порог.

Вошел в прихожую, прислушался. Ощущение пакостное. Вор не вор, а крадешься. И будто кто подталкивает: «Иди, иди. Видишь дверь в конце коридора? Тебе туда надо».

Подбираюсь на цыпочках, открываю. В комнате — она. Сидит напротив у стены, нога на ногу, руки расшвыряла по спинке дивана и смотрит на меня во все глаза.

— Наконец-то! — говорит. — Едва затащила. Ты чего упирался?

Надо понимать, что это она каким-то образом не дала мне уйти. Поверить трудно, но и отрицать не могу. Что-то же меня сюда влекло, направляло — это факт.

— Садись, — она обозначила ладонью место на диване рядом с собой. — Ты чем-то обеспокоен? Чем? Рассказывай.

— А как ты узнала, — спрашиваю, — что я приехал?

— Никак, — она рассмеялась. — Из окна увидела.

Увидеть она не могла. Со стороны крыльца окон нет. А если увидела, почему не вышла?

— Я звонил, стучал.

— Слышала. Хотела, чтобы сам дорогу нашел. — И снова рассмеялась. Не скрывает, как довольна собой. — В следующий раз, когда почувствуешь, не противься. Договорились?

Ловлю себя на том, что не совсем понимаю ее. Слова вроде бы обычные, а смысл ускользает. Что значит «почувствуешь»? Она догадывается, что я не врубаюсь, посмеивается, но объяснять не собирается.

— Говори же, — настаивает, — зачем пришел?

— Ты просила позвонить.

— Ну и позвонил бы. Или соскучился, повидать захотел?

Опять она со мной, как лиса с курчонком. В зубах держит, слегка прикусывает, чтобы не трепыхался. Но о Федоре я помню. Мне брата спасать надо. Начинаю спасать. Мы с ним, говорю, всю ночь протрепались. Одного кофе на неделю вперед выпили. Он кое-что рассказал о вашей затее. Не нравится мне она. Ни изнутри, ни снаружи. И запашок от нее сомнительный, психушкой попахивает. Поэтому я и прискакал с утра пораньше. По телефону о таких вещах всего не скажешь. А сказать хочу следующее, вы с папашей моего брата не трогайте, не впутывайте. Поищите для ваших экспериментов кого-нибудь другого. Федора я вам все равно не дам. Лучше по-хорошему отстаньте, иначе я... Что «иначе», уточнять не стал. Сам еще не решил, как поступлю, если с наскока ничего не добьюсь. Лабораторию крушить было легче. Сейчас физкультурой не возьмешь.

Выслушала она меня, ни разу не перебила. А когда я весь пар выпустил, подвела итог.

— Значит, в парасвязь ты не веришь. И помогать, как я поняла, не будешь. Жаль. Отец на тебя рассчитывал.

— При чем тут «веришь - не веришь», — взъерошился я и вновь горой за брата. Не столько Ольгу, сколько себя убеждал. Мол, дело не в парасвязи и не во мне. Я могу ошибаться, допускаю даже, что идея ваша стоящая. Пусть гениальная. Ради нее можно на все пойти. Пусть. Но почему обязательно Федора втягивать? Он же не один летит к Р-облаку. Целая экспедиция. Ловите любого.

— Вам же, — добавляю с нажимом, — ничего не стоит человека поймать.

Ольга поморщилась.

— Поймать?

— Ну, уговорить, уломать — какая разница?

Кажется, я перегнул палку. Палка взвизгнула.

— Послушай, что ты обо мне думаешь? Кто я, по-твоему?

— Ты? Ведьма, — вырвалось у меня.

— Ведьма? Почему ведьма?

Я не ожидал, что мое нечаянное откровение вызовет переполох. Вскочив с дивана, она бросилась к туалетному столику, уставилась в зеркало. Зеркало было со знаком качества. Оно не умело лгать.

— Страшная, — согласилась Ольга. — Сущая ведьма.

Выглядела она действительно неважнецки. Как после тяжких ночных трудов. Щеки запали, нос струной, под глазами голубые разводы. «Что это тебя, — отмечаю не без злорадства, — так вымотало? Уж, не с моим ли братцем вы этой ночью «сживались»? С благословения и под присмотром папаши».

Она перехватила в зеркале мой взгляд. Догадалась, какие мысли меня развлекают.

— Пройди, — попросила, — в гостиную. На пианино — альбом. Можешь посмотреть.

У Долиных — и это я уже усвоил — просто так, спонтанно, ничего не делается и не говорится. Если «можешь посмотреть», то надо смотреть. Для того тебе альбом и подсовывают.

Поначалу я решил, что это ноты или репродукции. Нет с фотографиями. Обычный семейный фотоальбом. Домашний иконостас. Папа, мама и чадо.

Устроившись в кресле, листаю.

На первой странице парный портрет. Он и она. Молодую женщину я принял за Ольгу — так похожи. Потом разобрался — родительница. Труднее было поверить, что стоявший с ней в обнимку безбородый лощеный красавец — старик Долин, мой шеф. У него на вершине некогда произрастали густые волосы. Когда же, ахаю, он променял шевелюру на бороду?.. Стоят голубки, сияют. Хоть тащи на обложку журнала для молодоженов — вот оно, семейное счастье!

Листаю дальше. Они же. На море, в горах, среди каких-то развалин. Любили, видимо, передвигаться. По странам и континентам. И все вдвоем, вдвоем. А вот и беби. Обзавелись, значит наследницей. Она на руках, на коленях, сама по себе. От недели и старше. Лежит, ползает, сидит. Наконец, встала, пошла. Вырасти, однако, не успела, альбом кончился. На последней странице невнятный любительский снимок: уличный перекресток, автомашины, толпа. Непонятно, зачем он в альбоме.

Хотел захлопнуть. Ольга попридержала рукой. Когда-то вошла и стояла у меня за спиной. Ее не узнать, сама свежесть. Должно быть, пока меня не было, отключалась. Ей это раз плюнуть, она на медитации собаку съела.