Люди в местах - Дмитрий Данилов

Это место представляет собой долину, пологий, еле заметный желоб, тянущийся вдаль и там, в дали, исчезающий. Впрочем, и здесь, у чертановской, он, как уже было сказано, практически незаметен. Однако все же будем считать, что это долина.

Когда-то здесь, судя по всему, протекала река, величественная, полноводная, и по ней возможно скользили красивые парусные танкеры и контейнеровозы, выполнявшие опасные, но экономически выгодные рейсы по маршруту варяги — греки — варяги. А потом пришли технократически мыслящие менеджеры и упразднили реку, засыпали стройматериалами, и река прекратилась. Осталась только эта малозаметная, практически несуществующая долина.

В качестве транспортной компенсации было построено метро чертановская.

Просторное, раскидистое место. По краям призрачно-отсутствующе громоздятся дома. К беспорядочно разбросанным тут и там крупным предметам прилепились, как сакли к горным склонам, маленькие кургузые наглухо заколоченные магазинчики: ткани, гастроном, мир шурупов, подосиновики и другия колониальныя товары, птица, колбасы. Несколько действующих, полусломанных и полностью разрушенных неподвижных автомобилей. Если хорошо приглядеться, иногда в неясных закоулках этого широкого места можно увидеть полупрозрачное человеческое мелькание. А так — пусто, спокойно. В отдалении чернеет-зеленеет лес, простирающийся отсюда на многие тысячи километров, непроходимый, страшный, вечно-черно-зеленый. А вон там — конноспортивный комплекс, задуманный для смешивания коней и людей в равных пропорциях. Но, видимо, из этой затеи ничего не вышло. Потому что главные действующие (если так можно выразиться) лица здесь — трамваи.

Трамвайная линия пересекает долину поперек. Она начинается где-то очень далеко, среди шума больших городов, у океана. И убегает в дикие степи, к запаху трав, к восточным базарам, коврам и тюбетейкам, к высокоприбыльным нефтяным месторождениям. Все трамваи новые, блестящие, прошедшие техосмотр. На линии работает контроль. Проездные билеты можно приобрести у водителя в любом количестве. Проезд считается безбилетным в случае, если пассажир не прокомпостировал билет до следующей после посадки остановки. Впрочем, расстояния между остановками — не меньше двухсот километров, и даже самый нерасторопный, заторможенный, мечтательный пассажир успевает прокомпостировать свой прямоугольный клочок, делающий перемещение в пространстве законным и целесообразным. Хотя пассажиры в этих краях — большая редкость.

Вот на самом краю долины, на головокружительной высоте, показывается трамвай. С грохотом, с отчаянным восторгом свободного падения, с замиранием сердца и вестибулярного аппарата стремительно несется на дно долины. Томление, воздушная яма. Как если бы прыгнуть на землю с какой-нибудь высокой тумбы или выброситься из окна. Стоп, тормози. Приехали.

На дне долины, около метро, остановка. Трамвай замирает на месте. Теперь он будет неподвижно и беззвучно стоять здесь, тщетно дожидаясь хотя бы одного случайного пассажира, и это ожидание будет бесконечным, и больше ничего не произойдет.

Поэтому нам, оказавшимся случайными свидетелями всех этих так и не произошедших событий, остается только тихо уйти и углубиться в подземные хитросплетения метро чертановская. И вот мы уже сидим на удобной коричневой скамеечке, двери осторожно закрываются, следующая станция южная, и ни о чем не думая и ничего не видя вокруг себя, мы мчимся в мертвенном сиянии ламп дневного света.

2002

СОКОЛ

В городе два трамвайных маршрута: шестой и четвертый.

Четвертый прост. Сначала петляет по центру, по кривым узким улочкам, преследует пешеходов, крушит стоящие у тротуаров машины. Потом вырывается на простор и, закладывая крутые виражи вокруг болот и всхолмлений, с воем и скрежетом несется к далекой деревне Тубово. Деревня населена доверчивыми, вечно смущающимися ни от чего бабами и слегка диковатыми мужиками, квалифицированными, с опытом работы.

Мглистыми пригородными вечерами четвертый, распухший от давящихся пассажиров, скрипит в сторону города, везя тубовских баб и мужиков к огням отвратительных развлечений, на непонятные по своему содержанию ночные работы, в смрадные извивающиеся улочки. Горящие от предвкушения глаза освещают болотный путь, как лампы ночного света.

Утром, полумертвые от всего, что с ними случилось за ночь, покореженные работой, разгулом и тоской, возвращаются тем же четвертым в свое покосившееся от размеренной жизни Тубово. День проходит в тяжелом сонном забытьи, а вечером, томимые чувством вины, вялым ужасом и жгучим интересом, опять толпятся возле остановки четвертого, хрипят, залезают, едут.

Шестой от полуразрушенного вестибюля метро на затертой, барачно-избяной окраине устремляется в пустынное место за городом. Здесь когда-то хотели построить огромный микрорайон с, как тогда говорили, развитой инфраструктурой: детскими садиками, банками, тюрьмой, школами, заведениями. Разровняли многокилометровую земляную плоскость, кое-где продырявили ее котлованами, подвезли рассыпающиеся на ходу плиты. Проложили трамвайную линию, современную, бесшумную, пустили по ней последней модели, молниеносные, близкие к совершенству трамваи. Конечная остановка разместилась посреди предполагаемого микрорайона, ветвясь запасными путями.

Однако строить микрорайон не стали. Предназначенные для возведения и обустройства деньги пошли на пошив портянок для действующей армии, на закупку пластмассовых дудок и ластиков для учащейся молодежи, на модернизацию завода по утилизации бесполезных веществ.

А шестой остался. Оказалось, что для принятия решения о дематериализации трамвайного хозяйства требуется гораздо больше усилий, чем для его бесперебойной эксплуатации в течение пятисот лет.

По прямой линии, среди развороченной пустоты, с пятиминутными интервалами неслышно скользят сверкающие трамваи. По пути попадаются остановки, учрежденные вблизи так и не рожденных объектов. Красивый, записанный на магнитном носителе, женский голос объявляет названия остановок в стеклянном безмолвии.

«Дом быта» — жидкая осенняя грязь до горизонта. Бревна. Несколько худосочных скорбных деревьев на ветру.

«Районная администрация» — стопка бетонных плит. Жидкая осенняя грязь до горизонта. Гигантский, неподвижный мусор.

«Улица команданте Зеленчука» — одинокий обрывающийся забор. Горизонт. Осень.

«Магазин „Ткани“» — поваленный башенный кран, летающие и валяющиеся на земле воробьи, жидкая осенняя грязь внизу и сбоку.

«Улица Марины Расковой» — плоскость от края и до края, продуваемая ветром. На горизонте — сообщество сараев, немного перекошенных, как судьбы долго живущих на Земле людей.

«Микрорайон. Конечная. Трамвай дальше пойдет без вас. Просьба исчезнуть.» — рельсы, много трамваев, павильон для отдыха водителей. Жидкая осенняя грязь начинается сразу за павильоном и простирается до горизонта.

На каждой остановке — обязательно остановиться и открыть двери. Под видом безумных, отчаявшихся пассажиров часто ездят ревизоры, проверяют, чтобы останавливались.

На линии работает контроль — ловят безбилетников. Бригады из пяти человек. Как-то раз поймали одного — ездил просто так, озираясь по сторонам, от конечной до конечной, улыбался, что-то бормотал. Без билета — билеты не продавались из-за отсутствия рыночного спроса. Ударили, сбили с ног. Пинали, требовали штраф. Заплатил. Выписали штрафную квитанцию. Проломили череп. Похоронили тут же, рядом с отвалившейся от чего-то цельного бетонной глыбой. Поставили крест из ржавой арматуры, как положено.

Улизнуть от контролеров трудно, но некоторые пытаются. Чтобы прокатиться, сбиваются в стаи, дерутся с контролерами железными прутьями, контролеры отступают, спотыкаются, падают форменными лацканами в осеннюю грязь. И победившая орава, с воплями и разбитыми стеклами, гордо едет, призадумавшись, по глинисто-бетонной пустыне.

Стекла потом вставляют, все приводят в порядок, чтобы не пострадала красота, чтобы все сияло совершенством.

Однажды в трамвай набилось бесконечное множество баб, в пальто, с кошелками. На остановке «Магазин „Ткани“» гурьбой, толкаясь, стали вытряхиваться наружу.

— Эй, бабы, вы куда это, — незаинтересованно спросил водитель.

— Тюль привезли, — коллективно взвизгнули бабы и поковыляли по осенней грязи, утопая по колено, с песнями, по-доброму кидаясь комьями родной земли.

Трамваи управляются как-то сами собой, собственными силами, автоматически останавливаются на остановках, прибавляют скорость, где надо. Водитель нужен только для неподвижного сидения с застывшим, устремленным за горизонт взглядом. Некоторые водители специально все ломают и пытаются управлять сами, чтобы не останавливаться на пустынных, как им кажется, остановках. Но ревизоры бдительно ездят, проверяют, увольняют, ссылают в штрафной батальон. Другие водители норовят незаметно выскочить на остановке, поваляться в грязи, поспать, поплакать, пока трамвай сам едет установленным маршрутом. Таких, поймав, убивают на месте.