Великий еси Господи… Жизнь и проповедь святого Гавриила Ургебадзе, исповедника и юродивого - Кирилл Черноризов

Отец Гавриил любил всех и обо всех молился, но подчеркивал, что, кто борется с Грузией, кто притесняет Грузию, тот борется с Пресвятой Богородицей, – не надо этого делать. Чудеса вокруг него происходили ежеминутно, было впечатление, что нет ничего такого, чего он не сможет сделать.

прот. Зураб Цховребадзе

Суть отца Гавриила мне трудно объяснить словами. Скажу так: когда человек бывал у него в гостях, рядом ли сидел или где-то поодаль, отец Гавриил мог действовать, как бы вынося из него все плохое и внося благо. Он мог изменить судьбу человека. У него была какая-то такая монашеская мощь. Когда ты был у отца Гавриила, особенно у него к келье, у тебя было восприятие, как у ребенка, ты не все мог воспринимать до конца. Думал, но не мог все анализировать. А когда выходил от него, все прояснялось.

Проповедовал отец Гавриил не хрестоматийно, слушать его – это был праздник. Приходили люди с тяжелыми проблемами, а уходили – улетали как на крыльях. Он был на ангельском уровне, для него не было преград, он все мог, потому что он полностью существовал в Боге. Я многих встречал, кто уверился в святости отца Гавриила, но каждый видел высоту его святости в своей мере. В полной мере никто не может это увидеть. Я уверен, что и на десять процентов не могу передать его святость. У лягушки есть такая особенность: она видит только серые краски. И вот когда насекомое перед ее глазами делает скачок, язык лягушки его ловит. В этот момент лягушка видит только это насекомое. Если она увидит еще хотя бы одну травинку, ее мозг не сможет переварить этот напор информации. Так и наш мозг – до какого-то уровня может переваривать информацию, а с какого-то уровня уже не может.

Существует много видов письменности: арабы пишут справа налево, мы пишем слева направо, китайцы пишут сверху вниз, но кто-нибудь слышал про то, чтобы писали снизу вверх? Сейчас расскажу, к чему я веду. Отец Гавриил во дворе своего дома абсолютно сам, в одиночку построил церковь. Три раза ее разрушали и три раза он опять строил. И он в ней написал: «Хвала Всевышнему Господу», но не как обычный человек написал бы слова – сверху вниз, и слово «Господь» оказалось бы внизу, – он написал эту фразу наоборот, так чтобы Господь оказался наверху, – это был его взгляд на все.

У отца Гавриила были такие манеры, что актеры союзного масштаба, народные артисты советского союза приходили на него посмотреть. Если бы ты его увидел, ты бы подумал: «С кем я нахожусь?..» Например, он с тобой разговаривает. Взял, допустим, книгу, отвернулся, повернулся – и облик у него уже другой. Он мог его менять каждую секунду, иногда даже шокировал.

Никогда не было такого, чтобы он кому-то сказал «сын мой». Его формой обращения было: «брат», «сестра», а дистанцированный вариант – «ближний». Например: «Брат мой, Кирилл, это так, так, так». А если ты не понимаешь, переспрашиваешь, то он уже обращался: «Ближний мой» – немного дистанцировался. И никогда не бывало такого, что: «Я тебя благословляю, чтобы ты сделал так, так и так». Он всегда обращался с просьбой, и просьба эта была такая, что ты не смог бы отказать. Как, например, когда маленький ребенок только начал разговаривать и что-нибудь просит – ты не сможешь отказать.

Однажды я отца Гавриила спросил: «Каков ваш крест?» Он по-юродивому по-своему сказал: «Грузия и половина России». Но сейчас слава о нем идет уже по всему миру. Иконы отца Гавриила мироточат.

Он во всем был победителем. Как в Псалтыри у Давида: «Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся?»

Звиад Ониани

По понедельникам мы ходили в Тбилиси в Сионский кафедральный собор на молебен, который служил Патриарх. Шел 1991 год, неспокойное время. Транспорт не ходил на улице было опасно. Мы возвращались из Тбилиси обратно в монастырь во Мцхету, и вдруг кто-то выскочил на дорогу: это были вооруженные люди, нам приказали остановить машину. Отец Гавриил, который был с нами, очень разозлился: как эти люди посмели нас остановить?! Он сказал, что, мол, сейчас я выйду и покажу им, как нас останавливать. Я испугалась, боялась, что будет только хуже из-за того, что отец Гавриил выйдет, вдруг будут стрелять. А он вышел из машины, что-то им сказал, те сразу успокоились и с миром нас отпустили.

Как он молился? Я с книгой его не видела, но он постоянно молился, все время молился или помогал людям. У него были четки, по которым он молился в келье. Всегда говорил словами из Евангелия, – других книг у него я не помню.

Как он спал? Один раз я зашла к нему в келью; стояла поздняя осень или зима, уже было очень холодно. Отец Гавриил лежал в тахте: откидная крышка кровати была открыта, он лежал внутри и говорил, что ему очень холодно. Может быть, ему правда было холодно, но скорее он спал так, чтобы почувствовать себя в гробу. Не знаю, насколько это помогало от холода.

Отец Гавриил часто говорил: «Я голоден!», «Не накормили меня! Срочно мне лобио сварите!». Но, когда ему готовили, он потом этим угощал гостей, говорил: «О, ко мне гости идут! Приготовьте еду для гостей!» Я ни разу не видела, чтобы он сам ел. Еду ему приносила, но за едой я его никогда не видела. Вино немного пил, это видела.

Еще он учил послушанию и очень не любил формализм, раздражался, когда матушки вечером приходили к нему и хоть и по старой монашеской традиции, но по сути формально говорили: «Прости, отче». Он спрашивал: «За что тебя простить? Что ты мне сделала?»

По имени никогда меня не называл, звал «Кутаисо»[10]. А потом, много лет спустя, я как-то пришла к нему, ему было уже очень плохо, он лежал, щеки были красными от жара. Я спросила: «Ты не узнал меня?», потому что он всегдавстречал меня с большой теплотой и любовью, а сейчас просто благословил и ничего не сказал. И он ответил: «Кутаисо», мол, как это не узнал. Больше ничего не сказал.

У него была очень большая любовь к людям.

мон. Евдокия

Старец Гавриил среди святых особенно любил святителя Нектария Пентапольского (Эгинского), фотография которого находилась у него среди икон в башне св. Мириана. На этой фотографии было изображено нетленное тело святого в гробу. Как-то раз, еще в студенческие годы, я спросил отца Гавриила о том, кто изображен на этой фотографии и почему она находится среди икон. Он с некоторой печалью рассказал мне о жизни святого Нектария и в заключение добавил: «У нас с ним была похожая жизнь, и по смерти мы тоже будем похожи». Этим он, с одной стороны, хотел сказать о гонениях в течение жизни, а с другой – о нетлении после смерти. «Он окончил свою многострадальную жизнь в женском монастыре – и со мной так же будет».

Многие отмечают сочетающиеся в характере отца Гавриила мягкость и строгость. Он был необыкновенно мягок даже с большими грешниками, в которых видел покаяние, и в то же время неприступно строг с нераскаявшимися гордецами, чем многих из них склонил к покаянию. Он плакал с плачущими и радовался с радующимися.

Все, кто знал отца Гавриила, могут подтвердить, что это был необыкновенно простой, смиренный, любящий и в то же время грозный и прямой в обличении гордых и нераскаявшихся грешников человек. Когда он гневался или обличал тебя, чувствовалось, что его устами говорит Сам Господь, – такой Божественной властью и силой обладали его слова. Но, если он замечал, что ты раскаиваешься, он обнимал тебя, прижимал к своей груди и вселял в твое сердце надежду на спасении.

Ближе к смерти отец Гавриил из-за сильной слабости уже не мог вставать с постели. Из монастыря Светицховели пришел иеромонах для совершения над ним таинства соборования. В это время во дворе монастыря Самтавро кинорежиссер Чохонелидзе снимал фильм о великом подвижнике Антимозе Иверийском. Увидев прикованного к постели умирающего монаха Гавриила, он с болью сказал: «Эх, какой монах умирает». Узнав, что таинство соборования помогло отцу Гавриилу подняться, режиссер очень удивился и попросил его: «Может быть, вы разрешите снять крестный ход с вами?» Во время крестного хода впереди шел старец Гавриил, кропя святой водой, а за ним с пением и иконами шла игуменья и матушки. После этого кинорежиссер попросил отца Гавриила принять участие в фильме, в котором была сцена перенесения преподобным Гавриилом[11] Иверской иконы Божьей Матери в Иверский монастырь на Святой Горе Афон. Тот ответил: «А как же! Но со мной вместе должны быть семь настоящих монахов!» – и он перечислил настоятелей монастырей. Через некоторое время батюшка начал юродствовать. Он красиво воздел руки вверх и спросил режиссера с улыбкой: «А как же мне пройти по воде? Авось буду пьяным, да и упаду?»

Режиссер начал объяснять ему: «Не бойтесь, отец Гавриил, мы внизу постелем доски, которых не будет видно, и вы сможете пройти». Отец Гавриил встал, прошелся из стороны в сторону, нахмурил брови и произнес: «Какой же я тогда Гавриил, если мне понадобятся доски и я сам не смогу пройти по воде?»