Граф Карлштайн - Филип Пулман

Справа от дороги, ведущей к перевалу, высоко на склоне горы, среди деревьев поблескивал небольшой замерзший водопад. А рядом с ним, буквально в двух шагах, была, и я отлично знала это, небольшая пещера — «пещера отшельника», как ее обычно называли. Много лет назад в этой пещере жил один несчастный безумец, который все время разговаривал сам с собой, уверенный, что на самом деле является цирковым медведем, который из любви к Деве Марии покинул веселых зрителей и стал за них молиться. Но поскольку он считал себя медведем, то ему по-прежнему хотелось, чтобы ему отдавали команды, хвалили его и так далее. «Молодец, Бруно, хороший мальчик! — говорил он себе. — А теперь встань на колени и помолись. Вот молодец, хороший медведь! Сложи, сложи свои лапы… Вот так, умница, молодец, мишка… А теперь вставай…» Мы иногда приносили ему медовые пряники, которыми он с удовольствием угощался, считая их наградой за то, что он так хорошо молился, а потом шаркающей походкой, точно старый медведь, подходил к нам, падал на колени и нежно лизал нам руки, уговаривая самого себя еще лучше за нас молиться… Я знаю, самая нежная душа бывает как раз у тех, кто вроде бы не совсем от мира сего. Вот я и подумала: «Ничего, старый Бруно о нас позаботится». Я, конечно, имела в виду его добрую душу, потому что Бруно умер, когда мне всего семь лет было.

— Сюда, — сказала я, и мы стали подниматься по верхней дороге.

Добравшись до пересекавшего дорогу ручья, мы сошли с нее и двинулись вдоль извилистого русла, продираясь сквозь спутанный кустарник и сухие дикие травы, то и дело спотыкаясь о камни и проваливаясь в засыпанные снегом ямы. Но мы упорно продолжали подъем и наконец подошли к водопаду почти вплотную. Затем сняли башмаки (они и так уже были мокры насквозь) и чулки и осторожно ступили в темную воду. Ручей был не глубокий, по колено, и совсем неширокий. Если б Шарлотта легла поперек течения, то смогла бы положить голову на один берег, а ноги — на другой. Но камни на дне были острые и больно ранили ноги, а вода была такой студеной, что ноги у нас совершенно онемели. Мы с трудом брели по воде, держа чулки и башмаки в онемевших, дрожащих руках, пока хватало сил терпеть этот жуткий холод, а потом не выдержали и выскочили на берег, плача от боли. Потом мы долго растирали друг другу ноги и шлепали по ним ладошками, чтобы хоть немного разогнать кровь.

— Ничего, зато мы сбили дядиных гончих со следа! — с удовлетворением заметила Люси. Во всяком случае, сказать она хотела именно это, но зубы у нее так стучали, что можно было подумать, она говорит по-турецки.

При виде водопада у нас перехватило дыхание, но не от холода, потому что холода мы уже почти не чувствовали, а от удивления. Перед нами в лунном свете искрился водопад застывших на морозе остроконечных сахарно-белых сверкающих ломких копий, а над ним сияли миллионы ярких, похожих на крошечные бриллианты звездочек, и где-то в глубине этого сказочного царства приглушенно звенел и хныкал ручей, точно дитя, недовольное тем, что его слишком рано уложили спать. Залитые лунным светом пустынные горы вокруг могли показаться не только прекрасными, но и угрожающими, хотя сейчас небо совсем прояснилось, хищного вида темные облака умчались прочь, и окружавший нас мир выглядел почти безмятежным.

— Теперь уже совсем близко, — сказала я, стараясь немного подбодрить девочек.

Тропа к пещере Бруно немного заросла, так что я не сразу ее отыскала. Но уже минут через пять мы вышли на поляну перед пещерой, весело болтая о том, что скоро можно будет немного согреться и…

— Ш-ш-ш! — Люси предостерегающим жестом подняла руку.

Мы остановились.

— Что там такое? — шепотом спросила Шарлотта.

Я повернулась и прислушалась, потому что мне тоже показалось, что из пещеры доносятся какие-то необычные звуки.

Это был… храп! Ошибиться было невозможно… Мужской храп, и, надо сказать, весьма громкий. Мы опоздали! Пещера была занята. Люси в ужасе посмотрела на меня.

— Что же нам делать? — прошептала она.

Но ответить я не успела: стоило ей произнести эти слова, как храп прекратился, мужской голос проворчал что-то невнятное, и из пещеры послышался вопрос:

— Кто здесь?

Глава четвертая

Мы перепугались насмерть, даже дрожать перестали. Шарлотта стиснула мою руку, словно примерзла к ней, а мне уже мерещились разбойники, грабители, головорезы, которые, сверкая глазами и размахивая ножами и пистолетами, несутся к нам. Мы так и застыли на месте, точно каменные изваяния.

Через некоторое время в пещере кто-то завозился, шурша подстилкой из сухих листьев, и еще один мужской голос спросил:

— Ну, что там еще случилось, дубина ты стоеросовая? — Голос был ясный, звучный, так обычно говорят актеры со сцены. В общем, очень выразительный голос. И довольно добродушный, в нем даже слышался затаенный смех. — Тебя что, блохи заели? Чтобы справиться с блохой, дорогой мой Макс, ее нужно всего лишь раздавить ногтями. И она тут же беззвучно отбудет в мир иной. Даже надгробных речей произносить не потребуется. Так что не стоит вызывать блох на поединок или грозить им арестом.

— Но, доктор, я слышал чей-то голос, — возразил его собеседник. — Там кто-то есть, кто-то крадется к нашей пещере!

— Чепуха! Я уже несколько часов лежу без сна и размышляю о собственной судьбе, но ничего за это время не слышал, кроме твоего мелодичного храпа, похожего, кстати, на звуки тромбона. Тебе, видно, снились аплодисменты, крики «браво» и «бис», которыми завершится завтра наше представление? Ложись-ка лучше снова спать, Макс, да похрапи еще немного.

— Что ж, возможно, вы и правы, доктор, но я действительно слышал, как…

И в пещере вновь стало тихо, затем опять послышался громкий храп, и мы вздохнули с облегчением. На цыпочках мы убрались с поляны и вернулись на тропу у водопада. Там мы уселись на здоровенный (хотя и совершенно ледяной) валун и принялись шепотом обсуждать сложившееся положение.

— Что же нам теперь делать? — спросила Люси.

— Кто они такие? — спросила Шарлотта.

— Откуда же Хильди знать, кто они такие, глупышка? — возразила сестре Люси. — Очевидно, разбойники.

— А второй говорил о каком-то представлении, — заметила Шарлотта. — Так, может, они просто актеры? Тогда они не причинят нам вреда и даже, возможно, позволят остаться вместе с ними в пещере!

Я тоже так думала. Но разве можно знать заранее? Да и актеры, странствующие комедианты, циркачи — народ ненадежный; у них все сплошные фокусы и смена обличий. Они у нас часто останавливались в «Веселом охотнике» и порой платили нам фальшивыми монетами, с которых слезала вся позолота, стоило повозке этих трюкачей скрыться из виду. А иной раз мы обнаруживали, что наши добротные льняные простыни в результате какого-то ловкого фокуса за одну ночь превратились в латаные ситцевые тряпки. Нет, голоса тех людей в пещере звучали вполне безобидно, но я им все равно не доверяла.

— Придется нам подняться в хижину горных егерей, мисс Люси, — сказала я. — Это еще час ходьбы… Зато там значительно выше, а значит, и безопаснее.

— Еще целый час идти? — в ужасе переспросила Шарлотта.

Она и правда чуть не падала от усталости. Все возбуждение прошло, и, по-моему, сейчас она предпочла бы встретиться лицом к лицу даже с самим Диким Охотником, лишь бы снова оказаться в мягкой, теплой кроватке.

— Ничего не поделаешь, придется потерпеть, — с нарочитой суровостью заявила я ей. — И вам, и мисс Люси. Не забудьте: мне-то завтра утром обязательно нужно быть в замке и сделать вид, будто я понятия не имею, что вы куда-то пропали. А вам можно хоть весь день валяться в хижине и спать сколько угодно. Ладно, пошли, а то уже совсем поздно.

Я рывком поставила Шарлотту на ноги, и мы снова принялись карабкаться по склону горы, продираясь сквозь заросли кустарника и спутанную жесткую траву, росшую вдоль ручья, пока не вышли на совершенно голый каменистый участок значительно выше пещеры. За все это время мы не сказали друг другу ни слова, но не потому, что так уж необходимо было хранить молчание, нет. Мы настолько устали, что у нас просто не хватало дыхания, чтобы вытолкнуть слова изо рта.

Наконец мы добрались до хижины горных егерей. Она, как и всегда, стояла незапертой. У очага лежала охапка сухих дров (совершенно, впрочем, для нас бесполезных, потому что трутницы у нас с собой не было), а на деревянных кроватях имелись даже соломенные тюфяки, на которых вполне мог отдохнуть любой путник, случайно застигнутый в горах пургой. Люси даже вскрикнула от восторга, такой уютной показалась ей эта хижина, а вот Шарлотта ни слова вымолвить не смогла, настолько она была измотана, бедная девочка. Я поскорее уложила ее на одну из кроватей, сняла с нее башмаки и чулки (которые так и не успели высохнуть после нашей ходьбы по ледяной воде), как следует растерла ей ноги и надела сухие чулочки. Потом я накрыла ее сверху еще одним тюфяком, и теперь она стала похожа на небольшой холм шуршащей соломы. Но она об этом и не подозревала: сразу заснула, а через минуту спала и Люси. Потом заснула и я, сперва заставив себя представить, сколько драгоценных мгновений сна мне будет отпущено, прежде чем наступит рассвет и разбудит меня.