Белые терема - Владимир Константинович Арро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вы в монастыре были? — спрашивает Ксеня.
— Не был.
— И близко не подходили?
— Не подходил.
Ксеня улыбается.
Чему улыбаться. Толик-то внизу один.
25
А весной она была в монастыре с Толиком. Березы голые стояли на мокрой земле. Грачи кричали, налаживали гнезда. Возле стены трава зеленела — прошлогодняя или новая. А по канавам еще лежал снег. Монастырские башни нагрелись на солнце.
Ксеня с Толиком просовывали головы в разбитые окна и кричали.
Он:
— Ксе-ня!
Она:
— То-лик!
Он ей руки грел своими руками. Потом шарф свой поверх ее воротника завязал.
А под конец написал карандашом на стене возле амбразуры: «Ксеня и Толя. Восемнадцатое апреля».
Вот какой это был день.
А Сережа рядом о чем-то говорит.
— Что? — спрашивает Ксеня.
— Я говорю, вечерком сводите монастырь посмотреть?
Ксеня качает головой:
— Нет…
«Я гадкая, — думает Ксеня. — Что это я затеяла? Зачем нарядилась? Зачем иду с ним? Ведь все видят. Как же я теперь буду здесь жить?»
— До свиданья, — говорит Ксеня в третий раз. Мне туда.
— Куда?
— На колокольню.
— Зачем?
— Отец там работает, — говорит Ксеня. А сама ведь ждет.
— Звонарем?
— Нет, слесарем. Куранты чинит.
— Ксеня, — говорит Сережа и падает на колено. — Марфута — воеводская дочь, возьмите!
— Да что вам там делать-то? — спрашивает Ксеня.
— Да никогда не был на колокольне, понимаете? И вряд ли когда доведется.
Ксеня колеблется.
— Ну, хорошо, идемте, — говорит она. — Только быстрее. У меня там дело.
А сама рада. Вот ведь какой сюрприз.
26
Колокольня уходит в небо в два яруса. Выше только птицы летают. А там уж и облака.
А внизу двор, мощенный белыми плитами. Между ними пробивается зеленая травка. Здесь пробьется, там пробьется. Сама по себе растет.
Смотри, Ксеня, может, походить понизу, не заноситься так высоко?
— Вот сюда, — говорит Ксеня. — Осторожно, тут начинается лестница.
Под сводами после солнца прохладно и темно.
— Иду, иду, — говорит Сережа. — Где вы тут? Дайте-ка руку.
Ой, Ксеня, не давай руки!
— Вот я! Осторожно, тут поворот, — говорит Ксеня.
Руку-то она ему отдала. Ну, бог с ней, с рукой. Ведь не навеки. Подержит и обратно отдаст.
Вот уже и светлеет. Полукружьем окна.
— Пришли, что ли? — спрашивает Сережа.
— Да нет, первый ярус. Куранты-то на втором.
С первого яруса двор как на ладони. По двору ходят туристы. Кто фотографирует друг дружку, кто книжку листает, кто рисует, забившись в тень.
— Благодать! — говорит Сережа и вздыхает. А руку не отдает.
Отдай руку-то! Чего вцепился? Ксеня, потяни!
— Выше, выше! — говорит Ксеня и тянет Сережу.
И снова они в темноте.
— Поворот! — говорит Ксеня. — Еще поворот!
Вдруг голуби вспорхнули, забили крыльями.
— И еще поворот! — говорит Сережа. И поворачивает Ксеню к себе.
— Ну уж это вы… — говорит Ксеня.
Да оттолкни ты его, оттолкни!
«Не смейте!» — хочет сказать Ксеня.
Но он уж и слово смял своими губами. Ах ты, какая оказия! Да ты беги, беги!
Ксеня вырвалась и побежала. Но не вниз, а вверх, по лестнице.
Выбежала на светлый ярус, на солнечный луч.
Где же отец?
На полу газета с недоеденными огурцами. На дощечке углем написано: «Обед».
Сережа за спиной говорит:
— Послушайте, Ксеня…
А она и не слушает.
Обернулась, взялась за веревки:
— Если тронете, ударю в колокола.
А со второго яруса видны купола. Вот они, синие, стоят перед глазами. Ласточки парят между ними. А дальше — желтые равнины, редкие деревеньки, прозрачные рощицы и снова поля.
— Ах, — говорит Сережа, — как хорошо! Хотел бы я жить на этой колокольне.
— Ну и живите, — говорит Ксеня. А сама глазами улыбается.
Полно улыбаться-то, ты улыбаться еще погоди.
— Ксеня! Не сердитесь, — говорит Сережа. — Мне самому мерзко. Отпустите веревки.
Ну уж небось схватишь, если нужно будет, отпусти.
— Плохо вы поступили, — говорит Ксеня. — А теперь дайте дорогу.
— Куда вы, Ксеня, постоим еще!
А она уж из гулкой темноты кричит:
— Нет!..
27
Нет Ксениного отца, это худо. Теперь уж она совсем одна. Домой отец пошел, на обед.
Мать будет кормить отца и греметь кастрюлями. Это значит, вот, постылый, в тебя дочь пошла. Деньгам стоимости не знаете. Времени вам не жалко. Сам пользы от жизни не понимаешь и дочь тому научил. Это значит, мы с бабкой больные, а целый день по хозяйству крутимся. А вам бы только добро татарить да свое удовольствие справлять. И там тебя не держат, и здесь не принимают. Никто таким работником не дорожит. А все почему?
И почему — Ксеня знает. Все знает. И жалеет, и стыдится она своего отца. Много с ним приключалось разных историй, о которых полгорода говорит.
Приехали в прошлом году археологи. Искали землекопа. Отец работу в топливной конторе бросил и пошел к ним. Рыл курган в девяти километрах от города. Каждый день ездил на велосипеде. Мать бранилась, соседи головами качали, а он только посмеивался. Да погодите, говорил, вот докопаюсь до девятого века. Погляжу, что там и как. Докопался, поглядел. А на работу обратно не принимают. Ты теперь ученый, говорят, куда уж тебе к нам.
Только устроился в бытовой комбинат слесарем — столичные художники сманили его в экспедицию по области. Старинные иконы с серебряными окладами на себе таскал.
А весной, когда шофером работал, познакомился на дороге с туристами. По карте им что-то показывал, показывал. Те не понимают. Сел в машину. Поехали, говорит. Там на месте разберемся. Мне лишние десять километров проблемы не составляют. Вернулся только через два дня и права отдал.
Мать на него чуть не с кулаками. Иди, говорит, в ногах валяйся у начальства! Ушел. Вернулся за полночь, но трезвый.
«Ну, взяли?» — спрашивает мать. — «Нет, не взяли». — «А где ж ты болтался столько времени?» — «Да я, мать, ты уж не бранись, покуда в библиотеке сидел».
28
— Вы уж не сердитесь, Ксеня, — говорит Сережа. — Мне самому стыдно.
— Я не сержусь.
— А о чем же задумались?
— А я о другом.
Прохожие их взглядами провожают. Со многими Ксеня знакома, здоровается. Остальных просто знает в лицо.
На перекрестке, у гостиницы, вдруг столкнулась с ребятами из класса. Вот встреча! Возвращаются с практики.
— У-у, Ксеня! А мы уже слышали, слышали! Картина-то как будет называться?
Толика нет меж ними, нет.
— А сарафан-то какой длинный!
— Ксенька, а теперь что, в Москву?
— Кто это ждет тебя? Артист? Какой симпатичный!
— Девчонки, а мы, кроме капусты, ничего с вами не можем!
— Да ладно тебе, Клава.
— Ну, девочки, не обижайтесь, — просит Ксеня. — Я завтра отработаю…
Ей поскорей бы уйти от их дружелюбия, от
