Темная дикая ночь - Кристина Лорен

Словно почувствовав это, она отмахивается и говорит:

— Заткнитесь уже. В следующий раз так и сделаю.

Все приподнимают свои стаканы, и Харлоу провозглашает тост:

— За самую офигенную крутышку на свете: Лорелей Луизу Кастл! Положи на лопатки этих засранцев, девочка.

— Точно-точно! — говорю я, и, поймав мой взгляд, Лола снова улыбается своей заговорщической улыбочкой.

Все вместе подняв бокалы — Харлоу, Миа, Джо, Лола, Лондон и я — мы опустошили их, и всех нас одновременно передернуло.

Лондон, соседка Лолы, чуть не подавившись, говорит:

— Этот зеленый шартрез[10], — она кашляет, и ее светлые волосы, собранные на макушке в растрепанный пучок, чуть не рассыпаются, когда она качает головой, — должен быть запрещен.

— Он чудовищный, — соглашаюсь я.

— Я попросила бармена сделать что-нибудь, что можно было назвать Празднованием, — морщась и вытирая рот тыльной стороной ладони, говорит Лола. — Простите. У меня сейчас ощущение, что нужно в туалет.

Миа кашляет.

— Этот парень спутал праздник со страданием, — стащив мое пиво, она делает глоток и снова поворачивается к Лоле. Я так редко вижу Миа без прилипшего к ней Анселя; общаться с ней очень приятно. Она милая и нежная, как младшая сестренка. — Ну давай рассказывай, мисс Крутышка. Что там произошло утром.

Сделав глоток воды, Лола вздыхает и, широко раскрыв глаза, с ужасом вздрагивает.

— Ну вот честно, что это за жизнь, ребятки?

Прислонившись к спинке, я начинаю внимательно слушать, как Лола рассказывает все то, что по большей части я уже слышал. По правде, думаю, я бы послушал еще сотню раз, это бы не надоело. А еще я не представляю, каково ей от всего этого.

Лола, кто, по ее собственному признанию, тратит больше времени на разговоры с воображаемыми людьми, нежели с теми, кто вокруг нее, была поистине блестящей. Насколько могу, я стараюсь умерить собственную реакцию на новости о ее работе, потому что в этом отчасти заключается моя любовь к ней. Но в любом случае, не похоже, что я могу ей проболтаться, каков гений Творец, что создал эту самую сексуальную и умную девушку из всех, кого я знал. Еще так часто, как только могу, я подчеркиваю в разговоре с клиентами, что ее книга сама по себе необычная и ни на какую другою не похожая, но при этом ощущается знакомой.

От «Рыбы Рэйзор» я чувствовал такой же головокружительный восторг, что и ребенок, впервые покупающий комикс в маленьком газетном киоске. Я был одержим силой, сражениями и мощью истории, рассказанной словом и цветом. Когда мне было одиннадцать, я был самым высоким и худым ребенком в Year Seven[11] — в наш первый год средней школы — и местные засранцы меня метко прозвали Длинный. И даже когда к Year Eleven[12] мои друзья меня догнали, имя все равно осталось. Долгое время я возвышался над остальными и занялся велоспортом. А потом я перестал быть тощим — стал сильным и побеждал во всех школьных соревнованиях. И Длинный стало именем супергероя, а не слабака.

Глядя на Лолу, я поражаюсь, насколько мы похожи — предоставленные сами себе в детстве, мы превратились в амбициозных интровертов — и насколько важное место занимают комиксы в жизни каждого.

А пока она витала в идеях ее нового дела, болтая о нереальных офисах и смеясь над малоприятным началом встречи и тем, как в комнату ворвался Остин, я почувствовал, что мне нужно немного успокоиться и, забрав свое пиво, сделать глоток. Мне нужно подавить свои чувства, чтобы ощущать себя комфортно. Ведь на самом деле жизнь Лолы изменится. Туда, где поначалу была только страсть, стремительно врывается бизнес — который принесет напряженность и проблемы, которые я предвижу в большей степени, чем понимает она. Кроме того, Лола невероятно талантлива, но по-прежнему немного наивная: Голливуд воплощает мечты, но так же может быть суровым и безжалостным. Я хочу отбросить в сторону свой беспокойный рефлекс, из-за которого меня тянет немного суетиться с ней и переживать, что это ее сломает или, например, уничтожит ее искрящееся идеями творческое начало — благодаря которому она сочиняет и рисует — и я не уверен, что стоит жертвовать этим ради кусочка жизни, о которой я мечтал.

Это заставляет меня хотеть ее защитить, сказать ей, чтобы слушала свой внутренний голос, потому что для Лолы он куда реальней, чем те, что окружают ее бóльшую часть жизни, начиная с детства. Так же, как и для меня. У меня нет ни братьев, ни сестер, ни родителей. Когда я был ребенком, опеку надо мной взяли бабушка с дедушкой, и лет в восемь мне стали больше интересны Супермен и Бэтмен, нежели то, что бабуля смотрела по телевизору, или те люди, которые приходили в магазин деда.

Когда Лола подходит к концу рассказа — и когда технические подробности стали малопонятными из-за специфического сленга — начинает светиться экран ее лежащего на столе телефона, и она, мельком глянув на него, снова отодвигается ближе к спинке, не сводя с меня глаз.

— Это Остин.

Из-за того, что она смотрит прямо на меня — не на Харлоу, Лондон или Миа — мое сердце оживляется и искрит в груди.

— Ответь, — предлагаю я, кивком показывая на телефон.

Она неловко хватает его, чуть не сбросив со стола, и торопливо отвечает:

— Алло?

Не слыша разговор на той стороне, я не могу понять, почему она краснеет и улыбается, после чего говорит:

— Привет, Остин. Нет, извини. Просто только сейчас добралась до телефона.

Она внимательно слушает, а мы так же внимательно следим за ней, слушая односторонний разговор:

— Я все еще немного в шоке, — говорит она ему, — но в порядке… — она поднимает взгляд и, оглядев стол, продолжает: — Да, я вышла развеяться с друзьями… Просто местный бар… в Сан-Диего, — смеется она. — Это была сумасшедшая и долгая дорога, Остин!

Какого хера?

Я смотрю на Харлоу, которая в этот момент поворачивается ко мне, видимо, думая о том же.

Блин, он же не едет сюда? Я смотрю на часы: сейчас почти десять, плюс два часа дороги.

— Я тоже до сих пор взволнована, — говорит она, поигрывая с сережкой. — Ну, я же никогда еще не писала сценарии, так что хорошо, если буду хоть чем-то полезна… — она хихикает ему в ответ.

Хихикает.

Я снова бросаю взгляд на Харлоу.

Лола хихикает только в нашей компании. И никогда — с людьми, которых знает всего пару часов. Кроме меня в Вегасе — и я предпочитаю считать ту ситуацию чертовски уникальной.

— Не могу дождаться с ними поговорить… Нет, не буду, заключения неплохие… Я знаю, извини. Здесь шумно… Хорошо, буду, — она кивает. — Буду! Обещаю! — очередное гребаное хихиканье. — Ладно… Хорошо. Пока.