Солдат трех армий - Бруно Винцер

Через открытое окошко пахнуло утренним холодком, отчего мой сын проснулся в столь ранний час — к своему неудовольствию. Он залился душераздирающим ревом. Должно быть, это тоже побудило контролеров, бросив беглый взгляд на наши удостоверения, пожелать нам доброго пути и перейти к следующей по порядку машине.

Спустя короткое время моя машина остановилась у контрольного пункта Германской Демократической Республики.

Наконец-то мы могли перевести дух, а я — впервые за много часов — позволить себе выйти из машины и подышать вольным воздухом. Вот почему, когда моя машина прошла контроль и я уплатил пошлину за проезд по автостраде до Берлина, я вывел машину направо, за караульное помещение, и выключил мотор.

Однако мой сын не только раскричался, но с досады, что ему не дали выспаться, еще кое-что натворил. Изящная и к тому же очень милая таможенница отвела мою жену в соседнюю комнату, где она перепеленала малыша.

Доброжелательный прием, оказанный нам пограничными инстанциями ГДР, едва не побудил меня объявить уже там о своем переходе из ФРГ. Однако я этого не сделал, опасаясь крикливо-мелодраматических комментариев прессы.

Иной западногерманский чиновник, оказавшись в подобном положении, непременно позвонил бы по телефону знакомому журналисту, обеспечив себе таким способом комиссионные за информацию. Многие западногерманские репортеры работают, прибегая к такой «смазке», чтобы первыми опубликовать сенсационные фото и материал с завлекательными «шапками», за который им платят дороже. Я тогда еще не знал, что в прессе ГДР, такие приемы не в ходу. Впрочем, я надеялся, что сумею в Берлине попасть в одно авторитетное учреждение, где будет целесообразнее всего изложить мою просьбу; да, наконец, теперь, когда я чувствовал себя в безопасности, мне доставляло необыкновенное удовольствие держать подольше в неведении относительно моей судьбы министра Штрауса с его ищейками и представлять себе, как они меня разыскивают.

И в самом деле, вдогонку мне был объявлен розыск, а вслед за тем в западногерманской печати появились вопрошающие заголовки: "Взял ли с собой майор Винцер магнитофонные записи? "

Нет, я не взял их с собой, но позднее их прислал мне по моей просьбе мой друг. Франц Йозеф Штраус и посейчас тщетно ждет доноса с именами его «друзей», тщетно надеется услышать их голоса в какой-нибудь из наших радиопередач.

Он отлично знал, для чего он затребовал магнитофонные записи; он знал достоверно, что мне известно все о нем и его замыслах из его совещаний с офицерами связи с прессой, что я располагаю весьма наглядным разоблачительным материалом.

Меня разыскивали почти два месяца — в Швейцарии, Швеции, Австрии, Египте и Аргентине. Разумеется, в ФРГ тоже. Им, наверное, легче было бы спустить воду из Женевского озера в надежде найти на его дне утонувшего Винцера, чем допустить мысль, что он выбрал самый простой и естественный путь.

Когда наконец 8 июля 1960 года я предстал на пресс-конференции для немецких и иностранных журналистов в качестве бывшего бундесверовского офицера, чтобы подтвердить — и по существу дела и приведя многие детали — все, о чем давным-давно предостерегало правительство ГДР, то едва я переступил порог зала, как многие западногерманские журналисты кинулись к телефону, торопясь сообщить своим редакциям о моем появлении.

Вот эти-то репортерские приемы, знакомые мне как нельзя лучше по собственному опыту, и помешали мне положить мое бундесверовское удостоверение сразу же на стол перед пограничниками ГДР.

На контрольном пункте мы пробыли недолго и отправились дальше — теперь по автостраде — в Берлин. Я вел машину очень медленно. Дождь перестал, ветер разогнал последние тучи. Мало-помалу рассвело Там, куда я ехал, взошло солнце. Начинался новый день.

Что он принесет? Мое будущее еще таилось во мраке неизвестности; но я смотрел вперед с надеждой, с твердой верой в другое германское государство, которое должно будет мне помочь обрести наконец смысл жизни.

Рейхсвер

Три имени

К тому времени, когда я родился, отец уже трижды регистрировал в ратуше троих детей. Первой была дочь, нареченная Маргаритой, и ей тогда исполнилось двенадцать лет. Вторым по порядку и моложе ее на два года был наследник фамилии, получивший имя Фридрих Вильгельм, чем он обязан преклонению моих родителей перед правящей династией и отчего у нас дома его иначе как «кронпринцем» не называли. После него с интервалом в два года шел «замыкающим» брат Эрих.

Вряд ли мой отец был в восторге, когда после восьмилетнего перерыва моя мать попросила его принести с чердака детскую кроватку. Прокормить и одеть троих детей считалось в среде моего отца пределом того, что может позволить себе мелкий чиновник.

Но с фактом пришлось считаться. 15 октября 1912 года я явился на свет я, четвертый ребенок почтового служащего Германа Винцера и его жены Анны.

На моих крестинах, которые праздновались в нашей квартире в Берлин-Вильмерсдорфе, собралось много родственников. Я, конечно, не могу поделиться впечатлениями об этом торжестве, потому что даже воспоминания вундеркинда не простираются так далеко. Но по рассказам родителей, братьев и сестер у меня впоследствии составилось некоторое представление о родственниках.

Тетя Мария, старшая сестра моего отца, носила платья из шуршащего шелка, стоячий воротничок с «косточками», мало ела и была весьма тонкая дама. Ее муж, дядя Бруно, заведовал чем-то в каком-то учреждении, и высказываемые им взгляды воспринимались родственниками беспрекословно, как мнение официального лица, исходившее чуть ли не от его величества кайзера. Вильгельм II тоже присутствовал при этом семейном торжестве — разумеется, не собственной персоной, а па портрете, с лихо закрученными усами, откуда и взирал на собравшееся общество голубыми со стальным блеском глазами.

Была там и тетя Эмма, наводившая страх на всю родню: в противоположность тете Марии она не только невероятно много ела, но и совалась во все, что ее явно не касалось. Так, показав на меня, говорят, она сказала: "Неужели же и это было необходимо? " Укоризненный вопрос тети Эммы вызвал немало двусмысленных замечаний мужчин по поводу запоздалого «божьего благословения». И моя бедная мать в смущении убежала на кухню — за добавочной порцией для тети Эммы. Ее муж, дядя Вильгельм, был унтер-офицером полиции. Он гордо восседал за столом в своем синем мундире, пропуская рюмку за рюмкой и втайне благодаря меня за представившуюся возможность выпить. Он крайне серьезно относился к своим служебным обязанностям, и когда шествовал по улице в своей остроконечной каске и с широкой шашкой на боку, то каждый, за кем числились старые или новые грехи, делал большой крюк, чтобы с ним не столкнуться. Дядя снисходительно отвечал отдававшим ему честь новобранцам в разноцветных гвардейских, уланских и гусарских мундирах, переполнявшим берлинские пивные, благосклонно приветствовал унтер-офицеров как равных себе, зато, когда навстречу попадался офицер, дядя вытягивался в струнку, насколько позволял ему внушительный живот.