Первые люди на Луне - Герберт Уэллс

Я повторил Кавору мое предложение вернуться в бенгало, и на этот раз он расслышал. Мы пошли под-руку искать приюта под остатками моей крыши. Оказалось, что все окна у меня были разбиты и более легкие предметы обстановки разбросаны в беспорядке, но непоправимого вреда не было причинено. По счастью, кухонная дверь устояла против действовавшего на нее давления, так что вся моя посуда и утварь уцелели. Керосиновая печка еще горела, и я поставил на нее воду для чая. Сделав все нужные приготовления, я вернулся к Кавору слушать его объяснения.

— Совершенно верно, — настаивал он, — совершенно верно. Я сделал это, и все идет превосходно.

— Но, — возразил я, — как все идет превосходно? Ведь, наверное, нет ни одного стога сена, ни одного забора, ни одной соломенной кровли, которые бы не сгорели или не были повреждены на двадцать миль кругом.

— Ей Богу же, все идет превосходно! Я конечно, не предвидел этого маленького разгрома. Мой ум был занят другой проблемой, и я способен не обращать внимания на эти побочные практические результаты. Но все идет превосходно!

— Но, дорогой сэр, — воскликнул я, — разве вы не видите, что вы причинили убытков на тысячи фунтов стерлингов?

— Конечно, я не практик; но не думаете ли вы, что они посмотрят на это как на циклон?

— Однако, взрыв?

— Это был не взрыв. Дело произошло очень просто. Только, как я сказал, я способен не досмотреть таких мелочей. Это тоже «гуденье» в широких размерах. По недосмотру, я приготовил это новое вещество, этот каворит, в виде тонкого и большого листа… — Он остановился на минуту. — Вам вполне ясно, что вещество это непрозрачно для тяготения, что оно преграждает взаимное притяжение между телами?..

— Да, — промолвил я, — да.

— Так вот, как только оно достигает температуры 60° Фаренгейта и процесс его выработки заканчивается, воздух, часть кровли и потолок, и пол над ним перестают иметь вес. Предполагаю, что вам известно, это теперь всякий знает, что воздух имеет вес, что он производит давление на всякий предмет, находящийся на поверхности земли, производит давление по всем направлениям с тяжестью, равной 14 ½ английским фунтам на квадратный дюйм?

— Знаю, — сказал я. — Продолжайте!

— И я тоже знаю, — заметил он. — Только это показывает нам, как бесполезно знание, если вы не применяете его на практике. Вы видите, над нашим каворитом это действие прекратилось; воздух тут перестал производить какое бы то ни было давление, воздух же, находящийся по сторонам каворита, продолжал производить давление, равное 14 ½ фунтам на каждый квадратный дюйм того воздуха, вдруг сделавшегося невесомым. Ага, вы начинаете соображать! Воздух, окружающий каворит, сдавливал воздух над ним с непреодолимой силой. Воздух над каворитом, насильственно вытесняемый, должен был подниматься, притекавший же ему на смену воздух с боков тотчас же терял вес, переставал производить давление, следовал за предыдущим кверху, пробил потолок, сбросил крышу… Вы понимаете, — продолжал он, — образовался своего рода атмосферный фонтан, какая-то печная труба в атмосфере. И если бы сам каворит не был подвижным, неприкрепленным, а воздух продолжал бы все время втягиваться в трубу, то как вы думаете, что произошло бы?

Я подумал.

— Полагаю, что воздух устремлялся бы все выше и выше над этим адским листом, уничтожающим притяжение вещества.

— Именно так, — подтвердил он, — исполинский фонтан…

— Бьющий в небесное пространство! Ведь через него улетучилась бы вся земная атмосфера! Он лишил бы мир воздуха. Последствием была бы смерть всего человеческого рода! И все это наделал бы кусок этого вещества.

— Не совсем так: атмосфера не рассеялась бы в небесном пространстве, — сказал Кавор, — но все равно было бы нехорошо. Воздух был бы прогнан с земли и улетел бы за тысячи миль, потом он вернулся бы обратно, но уже на задохшийся мир! С нашей точки зрения, это было бы немногим лучше, чем если бы он вовсе не вернулся.

Я был пока еще слишком ошеломлен, чтобы ясно осознавать, что все мои надежды разрушены.

— Что вы намерены делать теперь? — спросил я.

— Прежде всего хорошо бы достать садовую лопату; я бы немного очистил облепившую меня грязь, а потом, если позволите воспользоваться вашими домашними удобствами, мне бы хотелось взять ванну. После этой операции нам будет привольней побеседовать. Мне кажется, — продолжал он, положив свою грязную руку мне на плечо, — не следует ничего говорить об этом деле посторонним. Знаю, что я причинил много вреда — вероятно, даже и жилые дома пострадали кое-где тут в окрестностях. Но, с другой стороны, я не в состоянии заплатить за сделанный мною вред, и если действительная причина катастрофы будет оглашена, это поведет только к озлоблению и к остановке в моей работе. Человек не может предвидеть всего, а я ни на минуту не могу согласиться прибавить бремя практических соображений к моим теоретическим исследованиям. Впоследствии, когда вы примете участие в деле с вашим практическим умом, когда каворит пойдет в ход и осуществятся все наши предположения, мы в состоянии будем уладить дело с этими людьми. Но не теперь, не теперь. Если не будет предложено никакого иного объяснения, публика при современном неудовлетворительном состоянии метеорологии припишет все циклону; быть может, устроят еще публичную подписку, и так как мой дом сгорел, то я должен буду получить порядочную долю вознаграждения, которая очень пригодится для продолжения наших опытов. Но если узнают, что именно я виновник, то, конечно, не будет никакой подписки, и у меня уже никогда не явится шансов работать спокойно. Мои три помощника могли погибнуть или не погибнуть. Это — деталь. Если погибли — не велика потеря; они были более усердны, чем способны, и преждевременное событие должно быть в значительной мере приписано их совместной небрежности в уходе за печью. Если же не погибли, то едва ли они настолько сведущи, чтобы могли объяснить дело. Они поверят россказням о циклоне. И если бы на время непригодности моего дома для занятий мне можно было поселиться в одной из несданных еще комнат этого бенгало…

Он приостановился и посмотрел на меня вопросительно.

«Человек с такими способностями, — подумал я, — был бы не совсем обыкновенным жильцом».

— Может быть, — сказал я, вставая, — нам лучше всего будет начать с приискания лопаты, — и я повел его к разбросанным обломкам оранжереи.

Пока он брал ванну, я обдумывал и разбирал весь вопрос. Ясно было, что общество мистера Кавора имеет свои неудобства, которых я не предвидел. Рассеянность, которая чуть было не обезлюдила земной шар, может во всякую минуту привести к какой-нибудь новой беде. С другой стороны, я был молод, мои дела крайне запутаны, и я склонялся в пользу смелого предприятия, с шансом хорошего исхода. Я твердо решил в своем уме, что мне должна достаться, по крайней мере, половина выгоды в случае благоприятного окончания дела. К счастью, я снял в наймы мой бенгало на три года, не будучи ответственным за поправки, а моя мебель была куплена на скорую руку, в долг, и вся застрахована. В конце концов я решил продолжать мои сношения с Кавором и посмотреть, чем все это кончится.