Датчанин Ферн - Лейф Пандуро

С минуту доктор рассматривает мой рисунок.

— Да, — говорит он, — очень мило!

— Но ведь вы держите лист вверх ногами!

— Ах, простите!

Он переворачивает лист. Еще с минуту разглядывает его. Затем приветливо оборачивается ко мне. Бумагу он откладывает в сторону.

— Ну, господин Ферн, что вам удалось вспомнить?

— А ничего!

— Так. Ну, а хоть что-нибудь вы помните?

— Вчера, после обеда, в половине третьего я вдруг очнулся в комнате на втором этаже этого дома! Это единственное, что я помню.

Доктор кивает. Посматривает на меня. Все для него важно. Поведение Мартина Ферна, выражение его лица, интонации. В моем распоряжении огромный аксессуар средств. Вот только не знаю, для чего они мне нужны.

— Рассказать вам, кто вы такой?

— Не знаю, стоит ли…

— Вас это совсем не интересует?

— Нет, почему же! Я уже знаю, что мое имя — Мартин Ферн и что мне сорок лет! Вероятно, этого хватит.

— М-мда!

С удовлетворением отмечаю, что он складывает ладони и глубокомысленно кивает. В точности как я ожидал.

— Доктор, — трагически восклицаю я, — неужели я негодяй?

— Перестаньте паясничать, господин Ферн.

— Доктор, умоляю, одно только слово: да или нет?

— Послушайте, господин Ферн, в какой-то мере я вас понимаю, но…

Мартин Ферн исступленно ломает руки.

— Я все вынесу, доктор, — хнычу я, — все, кроме страшной правды.

Он закрывает глаза. Между его бровями ложится строгая вертикальная складка. Рот у него маленький, чувственный, детский. Наверно, он очень обидчив.

— Вам следовало бы отнестись к этому серьезно, господин Ферн!

— Но я серьезен, как могила, уверяю вас! Подавлен раскаянием, дрожу от страха! Интересно, какое преступление я совершил.

— Собственно говоря, вы не совершили никакого преступления, господин Ферн!

— Так! — говорю я. — Сейчас вы откроете мне страшную правду! Имейте в виду, доктор, что всю ответственность за последствия несете вы.

— Спокойнее, господин Ферн! Не будем спешить! Все придет в свое время. А покамест я расскажу вам не больше того, что вы сами хотите узнать… Ознакомлю вас лишь с двумя-тремя фактами… Итак, место действия — Грибсков. Начало марта. Мартин Ферн едет в своей машине.

— Какой марки машина, доктор? Нет, не говорите, я хочу угадать!

Закрываю глаза и напрягаю мозг.

— «Роллс-ройс!» — объявляю я с торжеством в голосе.

Доктор предостерегающе поднимает руку.

— Господин Ферн…

— Мы говорили о марке машины!..

— Марка не имеет значения!..

— Что вы, доктор, для меня имеет! Позвольте, я вторично попробую угадать!

Доктор заглядывает в какие-то бумаги.

— Автомобиль марки «мерседес», господин Ферн!

— Так я и думал. Молодчина Ферн! А какая модель?

— Вот уж не знаю! — с раздражением отвечает доктор.

— Наверно, 219!

— Не знаю. Поговорим о деле…

А дело касается этого злополучного Мартина Ферна — он, видите ли, ехал через Грибсков. В районе Маарума. В своем «мерседесе» неизвестной модели. Была у него с собой бутылка виски.

— Подумать только!

— Да что уж там, — отмахивается доктор, — послушайте, что было дальше.

Была гололедица. Днем лед растаял, но к вечеру снова подморозило. А Мартин Ферн, значит, едет себе на своей машине. Попробуем представить себе этого Мартина Ферна в его «мерседесе». Что случилось на самом деле, никто не знает. Но пока он, значит, едет по скользкой от гололедицы дороге. Едет.

— Ту-ту! Ту-ту! Ту-ту!

— Господин Ферн!

На другое утро сельский почтальон обнаружил машину в лесу, метрах в тридцати от дороги. Он сообщил об этом полиции, которая со свойственной ей проницательностью установила, что владелец машины не кто иной, как…

— Мартин Ферн! — торжествующе провозглашает Мартин Ферн.

— Совершенно верно. Полиция обратилась по месту жительства пострадавшего. Странным образом, никто… Но тсс!.. Об этом сейчас еще рано говорить. — Сделав ловкий вираж, доктор Эббесен продолжает рассказ. — Спустя сутки лесной обходчик обнаружил Мартина Ферна под развесистым деревом. Его отвезли в больницу. Сотрясение мозга. Потеря памяти. В остальном Мартин Ферн был цел и невредим, если не считать вывиха руки.

— Какой руки?

Доктор снова заглядывает в свои бумаги.

— Правой.

Затем доктор объясняет: сотрясение мозга не очень опасно, если только оно своевременно распознано и пациент избавлен от какого бы то ни было напряжения, будь то физическое или душевное. Все условия были соблюдены. Со временем память вернется, хотя есть основания предполагать, что пациенту так и не удастся вспомнить обстоятельств, непосредственно предшествовавших катастрофе.

— Он что, был пьян?

— Кто?

— Мартин! Наш добрый друг Мартин!

— Нет, представьте себе! Как ни странно, у него не было никаких признаков опьянения!

Значит, мартинфернская память непременно должна вернуться. Но это не все. Кое-что в этом деле представляет психологический интерес. Дело в том, что, как правило, память возвращается к больному гораздо быстрее, чем в случае с Мартином Ферном.

Доктор проникновенно глядит на меня, и я понимаю, что теперь для Мартина Ферна настало время всерьез взять себя в руки и вспомнить все по порядку.

Дальше. Когда Ферна выписали из больницы, он по-прежнему ничего не желал вспоминать. Поэтому его поместили в санаторий.

— Кто принял решение поместить его в санаторий?

— Семья.

Значит, есть семья.

— Где мой дом?

— В Гентофте.

Недурно.

— Он что, женат?

— Да, вы женаты!

Уставившись на меня, он слегка выпячивает нижнюю губу. Значит, у Мартина Ферна есть жена. Может, и дети есть?

— Двое детей. Мальчик и девочка.

— А еще есть родные? Отец? Мать?

— Ваш отец еще жив.

Семья. Жена. Дети. Отец. Любовница. На пустынной равнине возникают безликие тени. Тени, именуемые женой, сыном, дочерью. Ответственность, долг, мигание маяка, глухое тиканье часов.

Протягиваю доктору снимок женщины у окна — тот, что лежал у меня в бумажнике.

— Наверно, это и есть жена Мартина Ферна?

Доктор внимательно разглядывает снимок.

— Нет… — говорит он, — непохоже. Нет! Это не госпожа Ферн…

Следующая на очереди — карточка Гудрун.

— Нет… что вы… это же молоденькая девушка!

— Может быть, это старый снимок?

— Но ведь на девушке модный купальник!

Какое-то напряжение в воздухе. Подумайте, этот Мартин Ферн таскает в своем бумажнике фотографии чужих женщин. Впрочем, что ж тут такого, мы, мужчины, понимаем друг друга, не так ли?

— Как вам нравится ваш пасьянс?

— Надоел!

Переходим к определению психологического типажа Мартина Ферна. Доктор раскладывает передо мной на столе картинки со сценами семейной жизни. Я должен по очереди брать их в руки и говорить, какие мысли они во мне возбуждают.

В дверях стоит мужчина. В глубине комнаты видна женщина, она тупо глядит в пространство. Другая женщина сидит у стола. Над ним широкий бесформенный абажур. Стол покрыт скатертью с бахромой.

Доктор профессионально молчит. Идет осмысление мимики Мартина Ферна, изучение его психики. На той же картинке мальчик. Он держит в руках скрипку. Скулы сводит тяжкая скука. Доктор наблюдает за тем, как Мартин Ферн реагирует на символы. А пациент знает свое дело и ведет себя, как умело дрессированная собачка. Да-да, он будет слушаться доктора и постарается вскоре обрести память. Опротивел мне этот Мартин Ферн. Но я вынужден мириться с его обществом.

— Почему вы полагаете, что мальчик скверно играет на скрипке, господин Ферн?

— А вы поглядите, как он держит смычок!

— А сами вы, господин Ферн, играете на скрипке?

— Откуда мне знать! Впрочем, может, этот мальчик — отличный скрипач.

— Но все же что, на ваш взгляд, вероятней?

— Трудно сказать — мальчик молчит как рыба! А чем он так недоволен?

— Вам кажется, он чем-то недоволен, господин Ферн?

— А вы поглядите на его лицо! Может, он стыдится, что так скверно играет на скрипке?

— Значит, по вашему мнению, его лицо выражает отчаяние?

И пошло, и пошло. Каждый пустяк несообразно раздувается, и все для того, чтобы Мартин Ферн снова обрел себя. Своего рода насилие над личностью. Вся эта возня нагоняет на меня тоску. Я отказываюсь комментировать картинки, но и мой отказ осмысливается соответственным образом. Так, значит, это вас не интересует, господин Ферн. Постараемся установить, почему это вас не интересует. Благоговейное углубление в прошлое. Безвестное прошлое Мартина Ферна. Может, он пережил какие-то огорчения. Может, в детстве он был недоволен подарками, которые родители преподносили ему к рождеству. Ворох мелких реминисценций. Может, покопаемся в нем?