Семья как семья - Давид Фонкинос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня утром Дежюайо вызвал Патрика к себе и назначил ему встречу через три дня. Какая пытка! Почему сразу не сказать, в чем дело? Теперь он проживет эти три дня с комком в горле. Лицо Дежюайо было непроницаемым, взгляд ровным счетом ничего не выражал. Высшая степень мучений – с вежливой холодностью морально уничтожить сотрудника. Настоящий садизм: в сложившейся ситуации начальник не мог не понимать, что, отсрочивая разговор на три дня, заставляет подчиненного страдать; хуже того: он добавил, что Патрик должен прийти в обязательном порядке. Каждое слово имеет определенный смысл. «Обязательный» значит «важный», «решающий». Все это звучало как приговор.
В день нашей встречи Патрик ужинал с семьей, думая о том, что, возможно, скоро станет безработным. Как Ламбер: того уволили буквально в один день. Сокращение штата. «Не страшно, – сказали ему, – вы молодой, у вас нет детей, вам легко будет сменить место». Никому сегодня не легко, тем более если надо сменить место. Две недели назад Патрик случайно встретил Ламбера на улице; вид у того был изнуренный. Ламбер утверждал, что у него все в порядке, но Патрик ему не поверил. Правда, притворился, будто поверил, чтобы не ставить Ламбера в неловкое положение, а теперь сам себя упрекал. Надо было сказать что-нибудь вроде: «Послушай, сразу видно, что дела у тебя не очень. Давай посидим в кафе, подумаем, как это поправить». Но Патрик ничего не сказал, только смотрел, как Ламбер заходит в метро и смешивается с толпой.
Позже Патрик позвонил Ламберу, но услышал, что этот номер ни за кем не значится. В каких случаях такое может произойти? Обычно люди хотят сохранить свой номер. Всегда оставаться на связи – лозунг нашей эпохи. Должно быть, Ламбер перестал оплачивать счета, и телефон ему отключили. У Патрика больше не было шанса с ним связаться, обменяться мыслями более серьезными, чем поверхностные банальности двух бывших коллег, которые, случайно встретившись на улице, с фальшивыми улыбками лгут друг другу. Вот о чем думал Патрик. Возможно, через три дня наступит его очередь. Возможно, и он лишится своего телефонного номера и никто не сумеет с ним связаться. Через три дня этот извращенец Дежюайо объяснит, зачем хотел видеть его в обязательном порядке.
Разумеется, я не сразу узнал все это, кое-что Патрик рассказал мне позже. Но и в первый вечер он был весьма откровенен. Валери явно удивлялась, тем более что вначале ничто не предвещало подобного потока красноречия. Да и я недооценил потребность людей довериться кому-то, высказать то, что носишь в себе до тех пор, пока не найдется чуткое ухо, готовое тебя выслушать. Мне не следовало ни комментировать, ни давать советы, по крайней мере, сейчас. Я ограничился несколькими проявлениями сочувствия – впрочем, довольно слабыми. Для описания того, что я видел и слышал, нужен был взгляд со стороны, я не мог поддаваться эмоциям. Патрик наверняка это понял и потому спросил:
– Вас правда интересуют эти мои дела с Дежюайо?
– Правда. И я думаю, что читателям тоже будет очень интересно. У каждого из нас есть свой Дежюайо, – ответил я как можно серьезнее.
Я и в самом деле так считал. Не то чтобы у каждого есть начальник-психопат, но любая история вызывает тот или иной отклик. Меня часто удивляло, до какой степени читатели узнают себя в романах даже с самыми неприятными сюжетами. Люди жадно ищут повсюду отражение своего внутреннего мира. Поэтому я не сомневался, что Дежюайо привлечет внимание как символ дурного обращения, которому в тот или иной момент подвергался каждый. И в то же время читатели, скорее всего, отнесутся с симпатией к человеку, обиженному жизнью, к тому, кто старается выстоять, несмотря на сознательное унижение. По крайней мере, я так думаю.
11
Патрик замолчал. Он рассказывал довольно долго, и я его поблагодарил. Снова повисла пауза. Кто теперь займется моим романом? Я вспомнил пьесу Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора». Мне нравится менять местами творца и объект творчества, как если бы цвет отправился на поиски художника. Поскольку автор сидит за одним столом с персонажами, им и следует его питать.
Мой энтузиазм несколько охлаждали дети. Они не проявляли ко мне ни малейшего интереса. Впрочем, мы живем в эпоху, когда уже ничто не удивляет. Скорее всего, из-за телевидения, где без конца передаются репортажи с места событий и можно увидеть самые невообразимые вещи – от прихода полиции в лагерь нудистов до ссоры мужа и жены на необитаемом острове. Наверно, из-за того, что можно все увидеть и все узнать, и гаснут порывы любознательности; наступит время, когда и путешествия потеряют привлекательность из-за гугл-карт. Я думал об этом, глядя на равнодушные лица двух подростков. Я старался представить себя в их возрасте: как бы я реагировал, если бы мама пригласила домой писателя? Думаю, что постарался бы больше узнать о нем и его намерениях; наверно, даже попытался бы произвести на него впечатление (хотя при моей неуверенности в себе это было бы нелегко). Равнодушие детей меня удивляло, хоть я и знал, что для подростков внешний мир иногда нечто вроде натюрморта.
Пятнадцатилетний Жереми как будто держал на плечах неимоверной тяжести груз. Впечатление усиливалось и оттого, что все его движения были крайне медленными. Даже еду он, казалось, пережевывает с огромным трудом. Впрочем, чему удивляться, это типично для его возраста. Я уж начал думать: судьба подсовывает мне персонажей, которых я и сам собирался вывести. Теряющая память бабушка, грустная женщина, мужчина, которого третируют на работе, а теперь вот унылый подросток. А может, все это плод моего измученного воображения? Да нет, они существуют в реальности.
Как вырваться из плена негативной спирали, укоренившейся у меня в мозгу? Надо верить в силу позитивного мышления. Если убедить себя, что чудеса возможны, они и правда могут произойти. Я восхищаюсь теми, кто доволен своей жизнью и заявляет: «Я всегда в себя верил. Я знал, что у меня все получится». Хоть вера в себя и не гарантирует хорошего самочувствия, она служит плодотворной
