Глупая сказка - Евгений Дубровин

Это было так неожиданно: прыгать вниз, в погреб, ожидая упасть на песок, почувствовать запах подгнивающей капусты и соленых огурцов, и вдруг приземлиться на крашеный стерильный пол и встретиться с взглядом человека, смотрящего на тебя со старинного портрета.

С трудом оторвавшись от портрета, я оглядел помещение.

Оно было до того удивительным, что в первое время я стоял неподвижно, боясь пошевелиться.

Это был не погреб, а очень просторная комната с высоким потолком, с которого свисала современная люстра, в дальнем углу стоял черный резной, старинной работы стол со старомодным стеклянным чернильным прибором, стопкой чистой бумаги и стопкой книг. Возле стола находилось тоже старинное кресло с высокой спинкой и подлокотниками. Дальше вдоль стены возвышались шкафы, битком набитые книгами. Многие из них тускло поблескивали золотыми корешками. На шкафах стояли чучела птиц и зверей: совы, зайца, бурундука, орла. Чучела были сделаны умелыми руками. Они стояли, скосив глаза вниз, словно разглядывая меня. Взгляд у них был неприязненным, почти враждебным.

«А-а, прибыл наконец, – как будто говорили они. – Ну мы теперь тебе покажем…»

Я поспешил перевести взгляд дальше и наткнулся на узкую железную, такую же, как у Анны Васильевны, кровать. Даже шары были похожими: ржавыми, с кое-где еще сохранившимся никелем. На кровати, накрывшись с головой одеялом (тоже как у Анны Васильевны), лежал человек. Он лежал неподвижно, наверно, спал…

Я сразу почувствовал всю нелепость своего грохочущего прыжка.

Возле кровати стоял небольшой столик, уставленный пузырьками, очевидно, с лекарствами. Графин, стакан, блокнот и шариковая ручка. Шариковая ручка лежала с выдвинутым стержнем – очевидно, человек писал перед тем, как заснуть.

– Ты, сынок, прости меня, старую, – продолжала между тем Анна Васильевна. – Но мне больше не к кому обратиться… Родственников у меня здесь нет, знакомых хороших тоже… Не любят меня здесь… считают ведьмой, что ли… Может, потому, что я с травами да с ягодой дело имею… А ты, похоже, добрый человек… Вот я и подумала, может, ты поможешь…

Говоря так, хозяйка медленно приближалась к кровати. Я со страхом следил за ней. Я чувствовал, что сейчас она сделает такое, после чего не сможешь вернуться назад в свою уютную, пахнущую хвоей и дождем комнату, лечь на чистую холодную простыню, расслабить уставшие за день мышцы и заснуть спокойно, без сновидений…

Сейчас надо будет принять какое-то решение…

«Остановитесь! Я уйду!» – хотел крикнуть я, но не успел.

Анна Васильевна осторожно потянула с лица спящего одеяло.

Под одеялом лежал мертвец. Я сразу понял, что это мертвец, хотя лицо у него было спокойным, как у спящего, и руки не были скрещены на груди, а лежали вдоль туловища.

Но смерть успела сделать свое дело. Лицо человека выдавало это… Оно было слишком спокойным для спящего. Слишком хрупким, словно маска из парафина…

– Кто это? – спросил я. Мой голос неожиданно громко прозвучал в этой подземной комнате.

– Муж… – почти прошептала Анна Васильевна.

– Муж? Разве у вас есть муж? – удивился я. Почему-то я даже и мысли не допускал, что у моей хозяйки может быть муж.

– Да, муж… Он умер… Недавно… Вы разговаривали по телефону…

– Отчего он умер? – спросил я, лишь бы что-либо спросить.

– Не знаю… В последнее время все на сердце жаловался… Я ему уколы от сердца делала… В войну врачихе помогала, вот и научилась… А может, и не от сердца… Время пришло… Старенький он уже…

– Почему же вы не вызвали врача? – удивился я и вдруг сам не знаю отчего понял, что этого вопроса задавать не следовало.

Но Анна Васильевна с готовностью ответила:

– Враг он, – сказала она грустно. – Чего уж теперь скрывать… Все одно… Враг он всем… был…

– Чей враг?

– Вообще… Незаконный…

Хозяйка присела – на кровать в ногах мертвеца, я продолжал стоять.

– Барин это… Молодой Барин, может, слыхали?

– Барин? Какой барин? – пробормотал я и вдруг вспомнил: – Ах, Барин… Тот самый… Но ведь его убили… Не то немцы, не то партизаны… Легенда это…

Анна Васильевна покачала головой:

– Какая уж легенда, если мужем он был мне, сынок, все это время… И умер своей смертью… Час назад… Может, укол не успела ему вовремя сделать… Шприц разбился… Чугунок с водой на шприц упал – он и разбился… Пока другой достала… он в лес ушел, к деревьям своим подался… Никак прожить без них не мог… А может, и не в шприце дело… Земля позвала…

– Ну, а с немцами было у него что-то? – не удержался я, чтобы не задать этот вопрос.

Наверно, это был сейчас нетактичный вопрос, но я столько наслышался о Барине…

– Длинная это история… – Анна Васильевна опять покачала головой. – Вам уж расскажу… Ему все равно теперь… А мне… Чует мое сердце, не заживусь долго… Что теперь мне одной на земле делать? К нему пойду… Да ты, сынок, садись… расскажу.

Анна Васильевна пододвинула мне табуретку, стоявшую возле столика. Я присел. Хозяйка призадумалась.

– Жизнь вроде большая прожита, – сказала она наконец, – а рассказывать и нечего… Тутошняя я… И родители здесь родились… Почитай, весь наш род на этой земле жил… Из всего рода я тут одна осталась. Кого куда судьба разметала… Да то другая история…

Царскую власть еще помню… Мне восьмой годок шел, когда революция произошла… Старого Барина тоже захватила… Это он лес наш насадил… Раньше тут одна степь голая была… А потом и речка откуда взялась, и звери из других мест понабежали. Ну да небось читал в газетах… Все правильно пишут…

У старого Барина семья была: жена да мальчонка, – молодой Барин, значит… Старый и мальчонку к лесу да зверью приучил тоже… Вместе сажали, вместе с ружьями на лошадях по лесу скакали – от лихих людей владения свои охраняли, значит.

Потом революция, значит, произошла… Решили землю барскую поделить, а дом барский сжечь… Дом-то не очень богатый был, да и на самого Барина зла у людей особого не было, поскольку считали, что он не в своем уме, тогда таких божьими людьми называли… Ну да в других местах бар жгли, вот и наши решили… А еще тут много с соседних сел чужих понабежало – у старого-то Барина большое подземелье с вином было… Бутыли там разные, может, по сто лет им, бочки… Ну, а мужики, известно, до выпивки больно охочи…

Мне тогда восьмой годок шел, я тоже со всеми побежала смотреть, как Барина жечь будут… Самого-то Барина не было… Не-то в Австрии, не то в Париже… За семенами, что ли, для леса поехал… Он по всем странам ездил, семена искал…

Барыня да Алексей – молодой Барин – только и оставались. Ну… дом мужики жечь не стали… Зачем жечь добро? По домам вещи растащили, а погреб взломали… Вина там было ужас сколько…

Во дворе пили-то они, мужики, возле погреба… Мальчонка-то, Барин молодой, за ружье схватился, так его связали вожжами… Ну, мужики перепились, а бабам жалко стало бар, развязали барчука, посадили на телегу с матерью – и на все четыре стороны…

Потом-то уж мне Алексей, молодой Барин, рассказывал – к отцу они все пробивались… и через Сибирь, и через Крым, и через Мурманск, и через Украину… Да, видать, не судьба… домой вернулись… Это уж… дай бог памяти… в двадцать четвертом было… Через семь лет, значит… Молодому Барину тогда уж восемнадцатый годок шел… Вернулись тощие они, больные, голодные… как собаки. Ну наши мужики на них зла не таили… Подвал им, значит, в доме их бывшем отдали, хороший подвал, светлый, сухой… В самом доме уж тогда клуб был… Барчонка сторожем в лесе поставили, егерем, по-нынешнему…

Тут, правда, ему дружок его бывший помог… Колька Каучуров… В детстве они дружили, хотя отец и не хотел, все гнал Кольку из своего дома… Да и понятно, что там крестьянскому пацану делать… Но они все равно голубей вместе гоняли, рыбачили, на лошадях скакали – известное дело, мальчишеское…

Колька-то – он года на два постарше Алексея был – тогда уже, в двадцать четвертом, в комсомольских вожаках ходил… Ну и помог бывшему товарищу… Можно сказать, спас его… время тогда такое было… Враг все-таки, барин…

Барыня, правда, умерла вскорости… В лесу ее похоронили… Еще и сейчас камень лежит в папоротнике…

Анна Васильевна задумалась. Голова ее поникла, руки неподвижно лежали на коленях.

– А потом что? – спросил я, испугавшись тишины, шедшей от покойника…

– Потом? Потом… – Старушка подняла голову. – Уж больно хорош молодой Барин был… Плечистый, кудрявый, сильный… Девки все на него заглядывались. Но он ни с кем… Задумчивый все ходил, мрачный такой. Оденет ружье на плечо и пошел… И не стрелял никогда, не кричал, а все равно боялись его… Может, оттого, что чем старше становился, тем больше на отца походил… Идет навстречу – вылитый старый Барин. Мужикам, которые посовестливее, даже неловко как-то было… Снесли Алексею назад, что осталось еще из взятого: посуду там, одежду… Вот по праздникам оденет он отцовскую одежку: костюм черный, рубашку белую, краги… и идет по поселку… Ну, Барин старый, да и только…