Железный шип - Кэтлин Киттредж

Машины и чертежи помогали мне держать в узде свое безумие, свою болезнь, но отец верил в нечто иное, невидимое, ускользающее, как эфир. Я не могла даже определить, в чем состоит мой Дар, а он свой использовал — если написанное в дневнике правда.

Если бы так! Я хотела верить в это. Иначе окажется, что я куда безумней Нериссы и Конрада, и все, что меня ожидает, — государственный приют для умалишенных, где меня еще долго, очень долго, до конца моих дней станут дергать все кому не лень.

Не может быть, чтобы меня ждала такая участь. Не для того я прошла весь этот путь.

Утомленная долгой прогулкой, я присела на остатки фундамента давильни, стряхивая с чулок и ботинок росу, как вдруг по поляне, растрепав мне волосы, пронесся порыв ветра. Температура упала, так быстро, что по шее у меня мгновенно побежали мурашки. Вороны в один голос закаркали. Эхо отразилось от склона горы, и словно дребезг расстроенных колоколов, звонящих по покойнику, огласил поляну.

Я поднялась, покрепче завернувшись в накидку. Только теперь до меня дошло, что я здесь совсем одна. Я обернулась к Грейстоуну — с такого расстояния Дин с Кэлом даже криков моих не услышат.

Я не сделала и трех шагов, как туман в саду прямо у меня на глазах начал расступаться, втягивая длинные пальцы. Мягкие завитки изгибались, легко стелясь по земле и складываясь в кольцо диаметром чуть больше моего роста. Надвигаясь, перетекая, сплетаясь в воздухе тончайшим бархатом сизых струй, оно окружило меня — я даже с места не успела двинуться. Вороны все продолжали свой траурный грай.

— Дин! — резко, чтобы не выдать своего страха, крикнула я. — Кэл! Бетина!

Я попыталась убраться подальше от кольца, но оно только сжималось вокруг. Туман густел, и вскоре я даже не могла сказать, в какой стороне остался дом.

— Дин! — крикнула я снова. Беспокойство сменилось настоящим страхом. Потом что-то возникло рядом со мной. Что-то, чему здесь не было места.

— Аойфе.

Голос шел отовсюду сразу — от деревьев, от камней, от ветра, — словно шип вонзаясь в мой разум.

— Аойфе.

— Это не смешно! — закричала я, оборачиваясь вокруг себя, пытаясь проникнуть взглядом сквозь туман. — Оставьте меня в покое!

Паника еще не охватила меня целиком, но уже взбиралась по позвоночнику, проникая в мозг, как в тот день, когда Конрад вдруг вытащил нож и я увидела, что глазами брата на меня смотрит кто-то иной.

— Иди к нам, человеческое дитя. Миры полнятся плачем. Иди к нам, Аойфе.

— Я не… — Ужас вскипал в моей груди, сжимая сердце, неотвязным шепотком буравя разум: я сошла с ума, и ничего больше, это все происходит у меня в голове. — Я не слышу никаких голосов…

Туман сгустился сильнее, я будто ослепла. Я не видела ни собственных рук, ни давильни, ни леса — вообще ничего. Все затянуло белое марево.

— Не бойся нас, дитя.

Я была одна, наедине с этим голосом. Оставалось только крепко зажмуриться, как в ночном кошмаре, от которого не можешь проснуться.

— Открой глаза, Аойфе.

— Нет! — пронзительно выкрикнула я. Мягкие, шелковистые пальцы скользнули по моей щеке, пробежали по ладоням, губам, шее. Я отбивалась от них, словно от ползающих по коже пауков. Ничего этого нет. Этого просто не может быть. Если я на секунду допустила, что отцовская магия возможна, еще не значит, что я и в призраков готова поверить.

— Ты не можешь заставить нас уйти, Аойфе. — Голос стал резким, гортанным, но что хуже всего, куда более настоящим. — Открой глаза, дитя.

Дрожа, но не двигаясь с места, чтобы привлекать меньше внимания, я все же заставила себя приоткрыть веки. Я не склоню головы. Лицом к лицу я встречу первые признаки болезни, те самые видения, что разъедают мозг, превращая его в бесполезный комок плоти.

— Я не боюсь, — прошептала я, хотя сама слышала, насколько неубедительна моя ложь. Я боялась, боялась до дрожи, от которой, казалось, вот-вот рассыплюсь на части.

— И незачем.

С открытыми глазами получилось только хуже. Туман двигался сам по себе, извиваясь в разные стороны, как живой, и я готова была поклясться, что в нем, где-то на самой границе поля зрения, мелькали чьи-то лица и силуэты высоких, тонких фигур. Рассказ Бетины о бледных людях и записи отца о Добром Народе немедленно всплыли у меня в памяти. В ужасе я упала на колени, свертываясь клубком.

— Вас не существует. Вы… — Голос у меня перехватило от сильнейшего порыва ветра — словно ледяные пальцы стиснули глотку.

— Ты лжешь. Ты видишь нас, — прошептал голос. — Мы существуем на самом деле, тебе нужно лишь приглядеться.

— Где я? — резко бросила я. Под ногами вместо тронутого морозом дерна хлюпало болото. Сам воздух пах по-другому, наполненный ароматом хвои, дикой лесной чащи, а не сладковатым забродившим яблочным соком. Да и голос… голос больше не отражался эхом от гор за Грейстоуном, но разносился над бескрайним открытым пространством.

Бледные люди забрали моего отца, скорее всего они же несли ответственность за исчезновение Конрада. Теперь настал мой черед, и я отчаянно пыталась утихомирить бешено стучащее сердце. Если я запаникую, мне никогда уже не вернуться назад. Нужно взять себя в руки. Дину бы удалось. Дину… который так и не пришел, как я его ни звала.

— Где я? — повторила я громче. Голос у меня уже не так дрожал, искорка гнева разгорелась ярким пламенем. Отец мог сдаться им без борьбы, но пусть они не ждут от меня того же. Я буду драться. Ничего другого не оставалось, если я хотела выжить. Это все, что я могла сделать сейчас.

— Ты знаешь, где ты, Аойфе.

— Я ничего не вижу. — Вопреки всем усилиям тело покрывал холодный пот и ледяной ужас поднимался внутри меня. Так, наверное, чувствует себя отправляющийся в Катакомбы, зная, что ему не суждено вернуться оттуда.

— Твои глаза обманывают тебя. Взгляни снова.

Притиснув трясущиеся руки к бокам и сжимая кулаки, я заставила себя смотреть прямо на искаженные, скелетоподобные лица в тумане. Пусть я напугана, но не стану показывать этого — такое обещание я дала себе, не спуская слезящихся на холодном ветру глаз с плотной белой завесы.

Туман, подвижный, как ртуть, менялся с каждым дуновением воздуха, и очертания фигур, закованных в его марево, все время ускользали от меня, словно далекие звезды, слабый свет которых можно уловить лишь боковым зрением.

Все же понемногу я начала различать в тумане глаза, лица, оскаленные рты, гладкую кожу.

— Я в-вижу вас. — Зубы у меня стучали. — Кто вы? Чего вы хотите?