Воин - Дмитрий Колосов

— Я бы выбрал камень на плечах! — произнес вслух Геракл.

Прометей недоуменно вскинул голову, и герой поспешно добавил:

— Зевс послал меня к тебе узнать, что угрожает ему в ближайшее тысячелетие. В благодарность за эту услугу он дозволит тебе вернуться на Олимп.

— Он считает себя достаточно сильным, чтобы больше не бояться меня, — задумчиво произнес Прометей. — Но его по-прежнему страшило будущее, хотя он и уверяет, что держит его нити в своем кулаке. Но прихоти мойр непредсказуемы, хотя они и считаются порожденьем Крониона. Надо не раз подумать, прежде чем зачинать таких детей! — Прометей подмигнул Гераклу. — Передай Зевсу, что я не советую ему заниматься блудом с морской богиней Фетидой. Рожденный ею сын будет сильнее своего отца, кем бы тот ни был. Запомнил?

Геракл кивнул.

— Да.

Титан расправил плечи, словно сбрасывая с них тяжелый груз. Затем он перевернулся на спину и стал любоваться звездным небом. Созвездие Медведицы постепенно уползало за горизонт. Было очень тихо, лишь издалека доносился вой попавшего в западню глубоких пропастей ветра.

— Как поживает твой друг, мудрый кентавр Хирон? — внезапно спросил Прометей.

— Нормально, — ответил герой и вопросительно посмотрел на титана.

— Скоро он случайно поранится твоею стрелою, пропитанной ядом лернейской гидры. Чтобы избавиться от вечных мук, он подарит свое бессмертие мне и сойдет в Тартар.

— И ничего нельзя изменить? — тихо спросил Геракл.

Прометей покачал головой.

— Ни-че-го!

На глаза героя навернулась невольная слеза. Нерешительно тренькнула цикада. С востока из-за гор вылезли смутные щупальца предрассветных лучей, мешающихся с утренним туманом.

— Пойдем! — предложил Геракл. — Ты выполнил просьбу Зевса и отныне свободен.

— Нет. — Олимп не любит поверженных. А кроме того, судьбе угодно, чтобы я пока оставался здесь.

— И как долго?

— Не знаю. Судьба скажет мне, когда наступит срок возвращаться.

Звезды погасли и из-за гор выплыла розовокудрая Эос. Отблески света, испускаемого ее прозрачно-лазоревыми щеками, раскрасили поляну, заставляя цветы поднять вверх заспанные головки.

— Прощай, — сказал Геракл и поднялся с земли.

— А ты не хочешь узнать свое будущее? — искушая, спросил титан.

Герой отрицательно покачал головой.

— Я думаю, этого не хочет никто. Даже боги боятся своей судьбы и мне кажется именно по этой причине они помогли Зевсу сбросить тебя с Олимпа.

— Я знаю это, — сказал титан.

— Мне очень жаль тебя, Прометей!

Титан также поднялся на ноги и подошел к Гераклу. Он похлопал героя по могучему плечу, коснулся рукой шкуры немейского льва и заметил:

— Обыкновенная шкура, а под ней — гиперборейская броня из распиленных на пластинки конских копыт. Львиный меч предохраняет от когтей зверей и рубящих ударов, а пластинки — от стрел и копий. Это очень хороший доспех! Легкий и прочный.

— Тебе поведал об этом дар прорицания? — осведомился Геракл.

— Нет. — Щека титана нервно дрогнула. — Просто когда-то я и сам был неплохим воином. Когда-то.

Прометей еще раз хлопнул героя по плечу и скрылся в своем доме. Возможно он сказал «прощай», но Геракл не расслышал.

Он возвращался вниз, топча выросшие за ночь маки, и думал о пророчестве Прометея. Отныне Зевс будет сторониться столь приглянувшейся ему Фетиды, надеясь обмануть судьбу. Но ведь нельзя обмануть судьбу или…

В голове вдруг мелькнуло — судьба подскажет Прометею, когда возвращаться. Судьба, которую пытается обвести вокруг пальца Зевс. Геракл усмехнулся и отбросил эту шальную мысль. Пусть по этому поводу болит голова у царя олимпийцев.

Вернувшись, он слово в слово передал Зевсу пророчество Прометея и тот немедленно отменил свидание, назначенное этой ночью синеокой Фетиде.

А через год кентавр Хирон случайно укололся отравленной стрелой, выпавшей из колчана Геракла.

А еще через год Зевс сошелся с фиванкой Семелой.

Фарс, именуемый жизнью, продолжался, а финал его знал лишь титан Прометей, затаившийся на вершине Кавказа и терпеливо ожидающий веления своей судьбы.

1. Пелопоннес. Спарта

Знаменитая черная похлебка спартиатов была весьма несложна в приготовлении. Сварить ее мог любой миллирен[39]. Вода, смешанная со свежей свиной кровью и уксусом, немного жирной свинины, горсть соли. Перед тем, как снять котел с огня, в варево кидали куски ячменного хлеба.

Изнеженные в еде соседи вздрагивали от одного упоминания об этом блюде, а спартиаты со скрытым самодовольством вспоминали превратившуюся в анекдот быль о том, как один из понтийских[40] царьков, возжелав закалиться телом и духом, подобно лаконцу, велел сварить себе черную похлебку. Повара не смогли выполнить этот приказ, так как не ведали секрета ее приготовления. Царек не постоял за расходами и выписал себе ресторатора-периэка[41]. Едва тот успел прибыть, как тут же получил заказ на черную похлебку. Периэк немало удивился этой странной просьбе, но исполнил ее. Рассчитывавший получить истинное наслаждение понтиец смог проглотить лишь одну ложку. Затем миска с похлебкой полетела в голову ожидавшего похвалы повара, а царь раз и навсегда потерял охоту к спартанскому образу жизни.

Столь же нелестного мнения были об этом блюде и афиняне, и фиванцы, не говоря уже о изнеженных мидянах. Однако спартиаты ели свою похлебку с удовольствием, которое посторонним казалось показным или, в лучшем случае, привычкой. Может быть, так оно и было, а скорее спартиатам приходилось нередко довольствоваться куда менее изысканным обедом.

У дверей в царский дом в этот день стоял Креофил. Еврит хорошо знал его. Некогда Креофил был иреном[42] в агеле[43], в которой состоял мальчик Еврит. Уже тогда они недолюбливали друг друга. Креофил завидовал силе своего подопечного. Сила эта была врожденной и Еврит, не утомляя себя изнурительными тренировками, побивал в состязании любого мальчика. Да что там мальчика — не каждый взрослый отважился бы вступить в борцовский поединок с подростком Евритом! Креофил был невысок и тщедушен. И от этого его неприязнь к Евриту лишь усиливалась. Правда, Креофил был храбрым и умелым воином. Недаром царь приглашал его на свои фидитии[44].

Еврит сдержанно поздоровался. Креофил не ответил на приветствие, а лишь косо посмотрел на юношу и пробормотал:

— За эту дверь не должно выйти ни одно слово.

Эта фраза была данью традиции. Еврит молча кивнул и вошел в дом. Спиной он почувствовал неприязненный взгляд, брошенный ему вслед. Прошло немало лет, но бывший наставник по-прежнему ненавидел Везунчика Еврита.