Мир в подарок - Оксана Демченко

– А если южнее брать, то попадешь в горы, что даже хуже. Дальше лежит тракт, по нему гонят рабов. Тебе на шею быстро найдут запасной хомут. Четырнадцать лет назад, в такую же осень, я там прошел. Поверь, малыш, на западе от гор для тебя нет ничего хорошего. И спасти ты никого не сможешь, – Най искоса глянул на невольного попутчика. Не пробирает. Ладно, дорога длинная, а поговорить с самим собой, человеком по определению умным и рассудительным, всегда приятно. – Звать меня можешь Най или Наири, если поговорить надумаешь. Я угодил в эту кашу по нелепому случаю. Наш род не платил детьми за воду, жили совсем плохо, скрывались все время. Я от учителя возвращался и напоролся на смотрителей. Увел их от рода, но сам попался. В караване рабов я первый раз в жизни напился досыта. Кормили там лучше, чем дома. Мясо давали ежедневно. Правда, не всем, а только послушным, но и это различие многим нравилось, хорошей еды не хватило бы на всех. Путь до Карна неблизкий, а голод лучше кнута ломает. Особенно когда еда рядом, – только восславь доброту хозяев и жри на четвереньках, низко кланяясь, хоть до рвоты. Нашлись девки, которые себя страже предлагали за хороший ужин. А сопляки сапоги чистили. Потом привыкли, даже вылизывали.

– Врешь, – глухо выдохнул упрямец.

– Покорный раб на торгу стоит несравнимо дороже, – поучительно заметил араг. – Меня редко продавали с выгодой. Первый хозяин был содержателем призовых бойцов. Я у него жил долго, почти два года. Там учили драться и мне это подходило. У хозяина имелась жена, сморщенная старая змея, полезная своими деньгами и связями. Он не таясь покупал молоденьких девиц, а змея развлекалась с нами. Всегда отменно кормила, отличное жареное мясо, вино, фрукты. С ней было по-своему приятно иметь дело. Все без обмана.

– Ты… – мальчишка вздернул голову, не в силах смолчать. – Ради мяса?

– Хотел идти в Карн? Вот и запомни, у раба нет чести. Слабый не сбежит, я копил силы, отъедался, – Най усмехнулся круглым глазам спутника. – У меня был славный первый побег. Почти удачный, три дня ловили и, может, не поймали бы, знай я точно, куда идти. Молодой был, еще не знал.

– Поймали?

– Тогда еще были разрешены публичные казни, потом их князь запретил, он неплохой человек, говорят. Только Карн в одиночку не переделаешь. Поймали меня, шкуру на базарной площади спустили и ноги переломали. – Най гордо хлопнул себя по бедру: – Сам в лубки собирал, все срослось правильно. Потом продали в «веселый дом». Челюсть подбери, впечатлительный! Золотарем, а ты что подумал? На меня в тот год и старуха бы не польстилась! Дальше рассказывать, или поедешь домой без веревок, своим ходом?

Брус промолчал, свесив голову. Вот и ладно, пусть подумает, такого ему дома не говорили. Наири усмехнулся. Ведь я тоже ничего особенно больного пока не рассказал. Страшно – когда предают вчерашние друзья, с которыми вместе собирался бежать. Когда смерти хорошего человека радуешься и говоришь: отмучился. Еще страшнее – потом, когда уже никому не веришь, и мир становится окончательно мрачным и беспросветным.

Он всегда считал неизлечимо ущербными тех, кто возвышался в собственных глазах, унижая слабых и подневольных. Разве важно, сколько при рождении досталось денег и власти? Счастливым они не сделают, одна морока – охраняй, приумножай, следуй фамильному предназначению. Самый несвободный по рождению – князь, его судьба предрешена еще до появления на свет: круг знакомств, дозволенные друзья детства, стиль общения, будущая жена… Золотой ошейник, который не снять. И злобные, завистливые убожества, стремящиеся ограничить себя не меньше князя – в выборе друзей, дома, слуг, вкусов. Таким хочется нацепить ошейники и на чужие шеи, чтоб получить хоть иллюзию свободы и напиться досыта ядом власти.

Он пытался примириться с неизбежностью своего положения, но смотреть, как они унижают беззащитную, доверчивую и удивительно смелую малышку Митэ… В «Радостях ночи» он трижды лишь за последние полгода разбирался с клиентами, сально глянувшими на иллу. Один упал неудачно, виском на камень, второго конь лягнул, у третьего отказало сердце. Все вполне достоверно, Най этому давно научился, опыт имелся богатый. Он порой пытался поискать в глубине души то, что безнадежно добрая и тихая Карис звала «тяжестью содеянного», опасаясь за его сон и покой. Не нашел. Разве то были люди? Обидевший ребенка жить не должен.

Тяжестью давило знание, что названую сестру он никак не убережет, и все равно надо без надежды пытаться. Хоть ее. Наири недовольно нахмурился, припоминая метнувшуюся мимо девочку в разодранной рубахе. Повезло им встретить Тин в этот именно вечер. Матери иллы он в свое время ничем не помог.

Если не считать гибели кровного отца Митэ.

Ублюдок вернулся, заподозрив дар у дочери. Скорее даже, решил проверить из самомнения: его ребенок должен быть особенным. Хозяин Ная был в «веселом доме», где держали Карис, а араг – он тогда изображал полное подчинение, готовя очередной побег, – на темном дворе при конях.

Илла приехал один и спешился рядом, он довольно ухмылялся, почуяв дар. Может, его, Ная? А может, и Митэ, Тин права, у девочки явный талант. Красивый был ублюдок, дочь на него внешне сильно похожа. И еще этот странный багровый оттенок волос, редкий признак илла, живших на берегу южного океана. Окаянный уже открыл рот, чтобы позвать слуг, да так и умер со смятым горлом и сломанной шеей. Наири с тех пор знал, что убить тварь можно, если действовать достаточно быстро. Даже ожогов не получил, по которым обычно сразу находят убийцу. Позже, когда становилось совсем худо, он вспоминал ту ночь и радовался своему знанию. И тому, что его так и не поймали. Хозяин развлекался до утра, араг успел давно припасенным подобием ключа отомкнуть свою цепь и основательно упрятать тело, – через две недели лишь нашли, на другом конце города. А коня он вернул к коновязи у казарм храмовников, там еще позже разобрались. Лошади-то храмом были закуплены на Дарс все одной масти, темно-рыжие, седла и сбруя казенные.

Почти месяц городские жрецы и храмовники, так и не объявившие о происшествии, – ведь окаянного нельзя так просто уничтожить, это подрывает страх, – искали убийцу без шума, но основательно. Но город шептался, такое не спрячешь. Най узнал об этом едва непоследним в Дарсе: он сперва в беспамятстве лежал на центральной площади со спущенной в очередной раз за неудачный побег шкурой, потом голодал в тесной клетке, а Карис его почти каждый день кормила. Ее били за отлучки, но робкая танцовщица все равно носила еду. И как-то виновато прятала свежие синяки. Она всех жалела, кроме себя. Но об этом он брусу не станет рассказывать.