Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

То была тактика блицкрига, опробованная и отработанная почти до автоматизма на территории Европы. В результате советские стрелковые дивизии первого стратегического эшелона были расчленены, оторваны друг от друга, и эта потеря взаимодействия лишала командование возможности организации крепкой и активной обороны.

Командующие теряли способность управлять боевыми действиями. При плохой разведке контрудары авиации и механизированных корпусов наносились по пустым местам, не принося существенного вреда противнику. Оборона стала неуправляемой, а утрата связи со своими частями в боевой ситуации приводила к растерянности и даже панике. Повторялось то же, что накануне произошло в Польше, Франции и других покоренных Гитлером странах.

Все ждали выступления Сталина. Но он молчал. И лишь в конце второй недели войны «Сталин заговорил, и заговорил так, как он никогда не говорил до сих пор». 3 июля 1941 года Сталин обратился к соотечественникам по радио. Свое выступление он начал необычно: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается».

После неожиданных разочарований, вызванных стремительно и неблагоприятно менявшейся обстановкой, трезво и взвешенно оценив ситуацию, он обратился к народу страны как к единой семье, вступившей в полосу военных потрясений.

Современники вспоминали: «Это была самая сильная речь Сталина; интонация его речи оставалась размеренной, глуховатый голос звучал без понижений, повышений и восклицательных знаков. И в этом несоответствии этого ровного голоса трагизму положения, о котором он говорил, была сила. Она не удивляла: от Сталина ждали ее…

Сталин не называл положение трагическим: само это слово было трудно представить в его устах, но то, о чем он говорил, – ополчение, оккупированные территории, партизанская война, – означало конец иллюзий… И в том, что Сталин говорил о неудачном начале этой громадной и страшной войны, не особенно меняя привычной лексики, – как бы об очень больших трудностях, которые надо как можно скорее преодолеть, – в этом тоже чувствовалась не слабость, а сила… и пронзавшее душу обращение: «Друзья мои!» [53]

Академик А. Вернадский, ссылаясь на мнение И. Павлова, считавшего, что «самые редкие и самые сложные структуры мозга – государственных деятелей, Божьей милостью… прирожденных», пишет: «Особенно ясно для меня становится это, когда по радио слышится Сталина речь… такая власть над людьми и такое впечатление на людей…» Эта речь, начинавшаяся словами «братья и сестры», всколыхнула людей разных поколений; они пошли на призывные пункты, вдохновленные сознанием ответственности за судьбу Родины.

Каждая фраза этого исторического обращения была им взвешена и продумана. Он остро чувствовал, понимал масштабность и серьезность происходившего. «Прежде всего, – говорил Сталин, – необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности… Дело идет… о жизни и смерти нашего государства…»

Опережая психологическую реакцию людей, он обратился к неизбежным вопросам: «Могут спросить: как могло случиться, что Советское правительство пошло на заключение пакта с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского правительства ошибка?

Конечно, нет. Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государствами. Именно такой пакт предложила нам Германия в 1939 году… Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги, как Гитлер и Риббентроп».

Однако он не пытался представить войну как неожиданность . Сталин говорил лишь о вероломстве нападения, о разрыве, со стороны Германии, пакта «о мире между двумя государствами».

Он продолжал: «Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора лет и возможность подготовки своих сил для отпора. И если фашистская Германия рискнула напасть на нашу страну вопреки пакту, это определенный выигрыш для нас и проигрыш для Германии».

Перечислив, «что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной», он подчеркивает: «Враг ставит целью… онемечивание» народов СССР, «превращение их в рабов… Войну с фашистской Германией нельзя считать обычной войной.

…Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом фашизма. В этой освободительной войне мы не будем одинокими… Наша война за свободу нашего Отечества сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы».

Он высказал твердую уверенность: «Наше дело правое… враг будет разбит… мы должны победить». Он завершил обращение призывом: «Все наши силы – на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы на разгром врага! Вперед за нашу победу!»

Длительное время историки и военные мемуаристы, объясняя неудачи первых месяцев войны, дурачили обывателя рассказами о якобы «устаревшей» советской военной технике, «устаревших советских танках, горевших как спички», с которой армия встретила противника.

Едва ли не первым, кто высмеял эти аргументы и разрушил пропагандистские стереотипы, стал В. Суворов. Он вразумительно объяснил, что все немецкие танки были «устаревшими», и их легкие танки с бензиновыми двигателями «горели» не меньше и даже лучше, чем советские «с дизелями». Правда, чтобы добраться до этого разъяснения, потребовалось почти сорок лет.

Подготовил ли Сталин страну к войне? Современные исследования показали, что с 1928 года по 21 июня 1941 года советской промышленностью было выпущено около 29 450 танков. Такого количества не имел весь, вместе взятый, остальной мир.

В 1993 году историки Н. Золотов и И. Исаев обнародовали и другой «секрет»: на июнь 1941 года в составе Красной Армии насчитывалось 23 106 танков [54] . Из этого количества, отмечают они, 80,9% «танков всех марок» были исправны и только 19,1% машин требовали среднего или капитального ремонта (включая находящиеся на складах и рембазах НКО).

Таким образом, на 1 июня 1941 года в Красной Армии числилось 18 740 исправных танков и 2376 танкеток Т-27 (исправных 1060). Неполные данные о составе советской бронированной техники сведены в таблицу [55] .

Таблица

Кроме приведенных в таблице, в начале войны на вооружении Красной Армии состояли танки следующих модификаций: Т-60 (20-мм пушка), Т-50 (45-мм пушка), БТ-7А (76,2-мм пушка), Т-26А (76,2-мм пушка), Т-18М (45-мм пушка), Т-40 (два пулемета), Т-35А (пулемет), Т-38 (пулемет).

Для сравнения следует отметить, что, согласно публикациям, на 1 января 1941 года Германия имела исправных танков 2837 единиц. В их числе: Pz. IV (572 ед.), Pz. III (1897 ед.); танки чешского производства: Pz. 35(t) (187 ед.), Pz. 38 (t) (754 ед.). Правда, в германской армии были еще «танки» Pz. I с двумя пулеметами 7,92 мм в количестве 887 единиц и 330 командирских танков с пулеметами.

Штурмовые орудия III (75-мм орудия) 377 ед.; орудия на самоходных лафетах (150-мм орудие) 38 ед. К 22 июня Германия получила от чешского протектората еще 312 танков. Количество и качественные характеристики немецкой техники представлены в таблице.

Таблица

Основная часть советского танкового парка располагалась в европейской части страны. В пяти западных военных округах к 1 июня насчитывалось 12 782 танка, из которых 10 540 было на ходу и готово к бою. Из них 10 394 находилось в механизированных корпусах; еще часть танков входила в состав «пехотных дивизий – по штату они должны были иметь в своем составе по 16—18 танков». Более того, все боевые машины 20 июня 1941 года были заправлены и оснащены боекомплектами.

Для осознания танковой мощи СССР следует подчеркнуть, что в период нападения на Советский Союз вся германская армия имела всего 5640 «боевых машин», но на советской границе насчитывалось только 3350. Причем немцы совсем не имели «тяжелых» танков типа КВ или Т-34: у них «было всего 1650 средних Pz. III, Pz. IV и Stug III», которые являлись устаревшими «танками с бензиновыми двигателями».

Остальные машины были легкими, включая танкетки без пушек и пулеметов. Немецкие союзники «вообще имели только легкие машины, поэтому качественное превосходство советских войск» было налицо. Численный перевес на момент начала войны в пользу сталинской брони был в 3,14 раза!

Только новых танков Т-60, имевших в два раза больший боезапас и скорость хода, чем соответствующие по параметрам Pz. II F (модификации 1940 года), советской промышленностью было выпущено 6045 штук. Этому незаслуженно униженному «пренебрежением» танку в 1942 году пришел на смену Т-70 с увеличившейся до 45 мм броней и 45-мм пушкой 20КМ. Всего было выпущено 8226 машин Т-70.