Ночь беззакония - Дилейни Фостер

Каждый год в это время все члены Братства Обсидиана собирались в густом лесу на севере штата Нью-Йорк. Они называли это Церемонией Забот, и однажды на озере Клирвью, когда мы все были еще подростками, мы получили небольшое представление о том, что именно они делают. Сыновей никогда не приглашали в Рощу. Это было мероприятие строго для патриархов семей. Но мы все прошли инициацию. Нас всю жизнь готовили и натаскивали на разврат Братства.

Линкольн прочистил горло. — Думаешь, что именно здесь...

Я швырнул стакан через всю комнату. Он ударился о пианино и разлетелся на миллион осколков. — Заткнись! — Мое дыхание было горячим, тяжелым. — Просто заткнись, блядь.

Он вскочил с дивана. — Успокойся, ублюдок. Мы в одной команде.

Я расчистил пространство между нами, остановившись, когда мы оказались грудь к груди. — Ты забиваешь ей голову именно тем дерьмом, от которого я пытаюсь ее защитить. Мы не в одной команде.

Чендлер поднял голову, но остался сидеть на месте, всегда спокойный, всегда голос разума. — Вы оба, блядь, успокойтесь. Мы все в одной команде. Если бы это было не так, нас бы сейчас здесь не было. — Когда я сделал глубокий вдох и шаг назад, он продолжил. — Теперь мне нужно, чтобы ты подумал. Что означает этот пост? И если они действительно отвезли ее в Рощу...

Я пригвоздил его взглядом.

Он поднял обе руки вверх. — Я сказал если, придурок. — Его руки упали на колени. — Как думаешь, что они с ней сделают?

Не могу дождаться, когда отпразднуем нашу помолвку на острове.

Мир — это джунгли, сынок. Ты либо лев, либо антилопа. Ты либо убегаешь, либо забираешь.

Кто из них твоя драгоценная Татум? Лев? Или антилопа? Думаю, скоро мы это узнаем.

Все взгляды были устремлены на меня, когда я расстегнул манжету рукава рубашки и сложил ее, закатав по предплечью, затем повторил процесс с другим рукавом.

Все части сложились вместе, как в головоломке из кубиков, которая не имела никакого смысла, пока последняя часть не щелкнула.

Я знал, что мы должны делать.

— Они собираются охотиться на нее. — Мой голос был ледяным и я почти не узнавал его. — Тогда они убьют меня.

ГЛАВА 25

Каспиан

Двенадцать лет до этого...

Тринадцать лет

Небо было темным. Звезд почти не было, а луна была скрыта за облаками. Костер в нескольких футах от нас был основным источником света. Было тихо, если не считать кваканья лягушек и потрескивания огня.

Мы все стояли на берегу озера — я, Чендлер, Линкольн, наши отцы и трое незнакомцев, которые стояли на коленях со связанными за спиной руками и мешком из рогожи на голове.

Мой отец стоял позади коленопреклоненных незнакомцев. — Каждый из этих людей олицетворяет бремя, которое лежит на сегодняшнем мире. Этот человек — бедность. — Он положил руку на голову первого человека, затем снял мешок. Я сразу узнал в нем того самого мужчину, которого застал за дрочкой, когда он смотрел в окно хижины Татум. Я вытащил ее оттуда и заставил спать в своей каюте, когда увидел в его руках ее маленькие трусики. Кто знал, какие мерзкие вещи он хотел с ней сделать. Я ни за что не оставил бы ее одну.

Отец перешел к следующему человеку, очевидно, женщине. Он провел рукой по ее голове и снял с нее мешок. Она была худой, с впалыми скулами. Она была похожа на скелет с кожей. — Она олицетворяет голод. — Женщина заметно задрожала, и он перешел к следующему парню, снимая мешок с его головы. Этот был старше, с серебряными волосами, которые блестели в ночи. Он был хорошо одет и совсем не походил на двух других. — Этот олицетворяет жадность.

Чендлер, Линкольн и я обменялись взглядами, которые говорили о том, что мы не хотим иметь ничего общего с тем, что произойдет дальше, но понимаем, что у нас нет выбора.

Отец переместился, чтобы встать позади трех коленопреклоненных. Оранжево-красные отблески огня плясали на резких чертах, делая его похожим на бога среди людей.

Или на дьявола.

— Наша задача — избавить мир от этого бремени, — продолжил он, и женщина — Голод — начала плакать. Отец провел рукой по ее темным волосам, словно пытаясь утешить ее. Мы все знали, что это не так.

Малкольм Хантингтон заговорил. — Каждый год мы выбираем проблему, которую видим в мире, бремя, на котором хотим сосредоточиться, беспокойство, которое хотим изгнать. Наши предки называли эти тяготы — заботами. Весь оставшийся год мы концентрируемся на этой заботе. Но в эту ночь, Ночь Забот, мы начинаем с осквернения символа, чучела этого бремени.

Жертвоприношение.

Они собирались убить этих людей.

Пирс Кармайкл открыл небольшой черный сундук. — Обычно это было бы больше похоже на спорт, но поскольку вы моложе, и это не настоящая церемония, а скорее инициация, мы делаем это немного по-другому.

Спорт? Что он имел в виду под словом спорт?

Женщина рыдала. Седовласый мужчина обмочил штаны после того, как попытался отползти, но мой отец сильно пнул его в живот. Извращенец просто стоял на коленях, его глаза были черными, а рот оскален. Как будто он мысленно разрывал нас на части, кусок за куском.

— Мальчики, сегодня вы станете мужчинами, — сказал папа.

Я тяжело сглотнул. Мой пульс стучал в ушах. Осознание обрушилось на меня, как товарный поезд.

Они не собирались убивать этих людей.

Мы собирались.

— Выбирайте оружие, — сказал Пирс, кивнув в сторону открытого сундука.

Чендлер взял пистолет.

Линкольн взял топор.

Я выбрал нож.

Мы держали оружие, как опытные воины, а не мальчишки-подростки. На лицах Линкольна и Чендлера не было страха, только чистое негодование. Я понял это, потому что тоже это чувствовал. Сегодня мы все изменимся. Наши отцы позаботились об этом.

Я вспомнил, как был маленьким, едва научившись ходить. Отец отвел меня к бассейну и бросил в воду. Слышал, как кричала мама, но отец просто стоял и ждал, выплыву ли я или утону.