«Если», 1994 № 02 - Хорхе Борхес

— Кто он такой и откуда взялся? — проговорил Андерсон. — Видишь, он спит и даже во сне пытается ползти! А колени, Фрэнк, колени! Боже, Боже мой!

Андерсон не преувеличивал. Руки и ноги спящего продолжали двигаться, однообразно, размеренно, будто он куда-то взбирался; казалось, конечности обрели вдруг собственную волю и как бы отделились от тела, которое оставалось неподвижным. Если вам доводилось когда-нибудь наблюдать, как поднимаются и опускаются штанги семафоров, вы без труда поймете, что я хочу сказать.

Внезапно призывный звук пропал. Луч света в очередной раз рассыпался искрами и больше не появился. Спящий затих. Небо над нами посерело: короткая летняя аляскинская ночь близилась к концу. Андерсон потер глаза и повернулся ко мне.

— Эй! — воскликнул он. — Ты, часом, не заболел?

— Посмотри на себя, Старр, — посоветовал я. — Мы оба перепугались так, что до сих пор поджилки трясутся. Что будем делать?

— Подождем, пока проснется, — ответил он, тыча пальцем в фигуру, что лежала на земле, укрытая нашими одеялами. — Он все нам расскажет: от кого бежал и почему за ним гнались. Те огни, Фрэнк, не полярное сияние и не зарницы, а скорее блики адского пламени.

— Сегодня дальше не пойдем, — сказал я. — Не хочу будить его, ни ради золота, которого якобы навалом за той горой, ни ради бесов, что прячутся в ее тени.

Наш новый товарищ спал крепким сном. Мы вымыли и перевязали ему культяшки рук. Он не шевелился, лежал в той самой позе, в которой уснул, слегка поджав колени. Я взял напильник и принялся пилить металлический обруч. Тот оказался золотым, но такого золота мне еще видеть не доводилось. Оно внушало отвращение и вело себя как живое: прилипало к напильнику, корчилось, извивалось — я готов в этом поклясться. Сняв обруч с тела, я немедленно отшвырнул его в кусты.

Мы провели на поляне весь день. Наступила ночь, а беглец все спал. Той ночью нас не тревожили ни лучи голубого света, ни назойливые искры, ни призывные звуки. Зло отступило — но недалеко. Мы с Андерсоном по-прежнему ощущали его; оно затаилось и выжидало.

Спящий проснулся около полудня следующего дня. Услышав его голос, я даже подскочил от неожиданности.

— Долго я спал? — справился он, вопросительно поглядев на меня.

— Ночь и почти два дня.

— Прошлой ночью вы не видели огней? Зова не слышали?

— Нет, — ответил я.

— Значит, они утихомирились, — проговорил мужчина, перевернулся на спину и уставился в небо.

— Кто они? — спросил Андерсон.

— Обитатели бездны!

Мы недоуменно воззрились на него, и вдруг я вновь ощутил то желание погрузиться в призрачный свет под горой.

— Да, обитатели бездны, — повторил он, — порождения злобного духа, избежавшие гнева Всевышнего и уцелевшие во время Потопа. Они заманили меня.

Мы с Андерсоном переглянулись. Нам обоим пришла в голову одна и та же мысль.

— Нет, — возразил беглец, угадав, о чем мы думаем, — я вовсе не сошел с ума. Налейте мне чего-нибудь, только совсем чуть-чуть. Я скоро умру. Обещайте, что возьмете меня с собой на юг, а после смерти сожжете на костре. Иначе они вновь призовут меня! Поверьте, я говорю чистую правду, — прибавил он, заметив, что мы колеблемся; пригубил разбавленного водой бренди и продолжал: — Хотите знать, что находится за горой? Ад! Слушайте. Меня зовут Стэнтон, Синклер Стэнтон. Выпускник Йейла 1900 года, путешественник. В прошлом году я отправился из Доусона на поиски пяти вершин, что торчат из земли пальцами человеческой руки. Полагаю, вас привело сюда то же самое? Осенью мой товарищ серьезно заболел, и я был вынужден отослать его с несколькими индейцами обратно. Немного погодя, узнав, куда я направляюсь, остальные индейцы попросту сбежали. Я решил зазимовать, выстроил себе хижину, запасся провизией и стал дожидаться тепла. По счастью, зима была не слишком суровой. Весной я двинулся дальше и недели через две углядел на горизонте пять вершин, не с этой стороны, а с другой. Плесните мне еще бренди. Выяснилось, что я чересчур уклонился к северу, потому пришлось возвращаться. Здесь сплошной лес, который тянется до подножия горы, а там…

— Он запнулся. — Там тоже лес, но более редкий, и постепенно сходит на нет. Выбравшись из него, я очутился на равнине столь унылой, что мне невольно вспомнилась пустыня, которая мало-помалу поглощает развалины Вавилона. Вдалеке виднелись желанные пики, а перед ними — нечто вроде тропы, выложенной по краям камнями. Это оказалась дорога.

— Дорога? — воскликнул Андерсон.

— Совершенно верно, отличная, ровная дорога, что вела прямиком к горе. Она была вымощена плитами, настолько истертыми, будто миллионы ног маршировали по ним на протяжении тысячелетий. Какое-то время спустя я обратил внимание на придорожные камни. К ним явно прикасался резец камнетеса; я пришел к заключению, что вижу руины каких-то древних строений. Их древность не подлежала сомнению. Пики приближались, камней у дороги становилось все больше. От них веяло чем-то зловещим, они внушали страх и, как ни странно, жалость — дряхлые призраки, тени былого.

Посмотрев вперед, я заметил, что дорога ныряет в дебри развалин и проходит меж двух высоких скал, что образовывали как бы подобие ворот, — беглец сделал паузу. Руки его судорожно подергивались, на лбу выступили капли пота. Успокоившись, он улыбнулся.

— То и впрямь были ворота. Я достиг их, миновал — и распростерся в пыли, исполненный благоговейного трепета. Дорога привела меня на утес, который круто обрывался в бездну. Вообразите себе пропасть в три раза шире Великого Каньона, котловину, дна которой не различить, — столь она глубока! Я словно бросил взгляд в бесконечность, где вращаются планеты. На противоположной стороне пропасти возвышались пики, к которым я так стремился. Они выглядели простертой к небесам могучей дланью. Примерно тысячью футами ниже края обрыва котловину затягивала голубоватая дымка, похожая на ту, что собирается в сумерках над холмами. Но пропасть! Она напоминала мне залив Раналак — бездну, что, по верованиям маори, разделяет живых и мертвых; преодолеть ее под силу лишь только что освободившейся душе, а назад пути нет.

Я кое-как поднялся и, чтобы устоять на ногах, оперся рукой на один из столбов. Мои пальцы нащупали странную выпуклость. Отступив на шаг, я пригляделся и увидел вырезанное в камне изображение человека, стоявшего спиной к дороге, с воздетыми над головой руками, в которых он сжимал диск, что испускал лучи наподобие солнечных. На диске имелись символы, которые я принял сначала за китайские иероглифы, но тут же осознал свою ошибку. Ведь их высекли задолго до того, как прародители современных китайцев зашевелились в утробе Времени. Второй столб в точности повторял первый. Головы обеих фигур венчали диковинные колпаки. Сами столбы были трехгранными; рисунки располагались на сторонах, выходивших к пропасти. У меня сложилось впечатление, что люди на барельефах пытаются кого-то или что-то отогнать. Я присмотрелся повнимательнее: на заднем плане неведомый резчик изобразил множество шаров и скопление каких-то существ.