Эрбат. Пленники дорог - Веда Корнилова

Забравшись в телегу, я прислонилась к сундукам и закрыла глаза. Меня начинало заметно потряхивать; серая лихорадка — болезнь серьезная. Заледенели руки и ноги, хотя самой было жарко, пересохло во рту, появилась пелена в глазах. Сердце билось как сумасшедшее, кружилась голова. Жгло и дергало распоротую руку, но это переживу — боль я переношу легко. Главное сейчас — чтоб никто из обозников ничего не заподозрил! Мне надо как-то перетерпеть сутки, а то и меньше — и все наладится. Еще хорошо, что при перекладе болезнь дальше, на других людей, не распространяется, гаснет в том человеке, на которого сделан переклад. Так что Вену, если он не заболел раньше, сейчас уже ничто не грозит.

Дан снова взял в руки вожжи. Вернее, в руку. Вторая лежала обвисшей плетью на коленях. Я его понимаю: сейчас ею даже шевелить больно, но делать нечего — приходилось терпеть. Надо отдать парню должное: по нему незаметно будто что-то сильно болит, а, тем не менее, рука у него должна просто гореть от боли. И выглядел Дан куда лучше, чем до остановки. Хуже выглядела я. Не хотелось ничего: ни есть, ни пить, ни смотреть на залитый безжалостно-ярким солнцем лес. Накрывшись одним их одеял, лежавших в телеге, я закрыла глаза. Ой, худо мне…

О чем-то негромко переговаривались между собой Дан и подъехавший к нам Вен, и разговор шел опять все на том же, незнакомом мне языке. Да ну вас, смотреть на обоих не хочется! Если уж на то пошло, могли бы показать свое хорошее воспитание: при женщинах, как я слышала, людям благородного происхождения положено вести себя так, чтоб присутствующие дамы не чувствовали себя лишними. А эти два хмыря общаются лишь между собой и ведут себя так, как будто на меня можно махнуть рукой. И зачем я Мариду послушалась? Для чего с ними поехала? Обещала же себе, что с заморочками ведуньи больше связываться не буду! Подождала бы еще пару дней, а там, помнится, и наши поселковые в Стольград собирались ехать. Вот с ними бы я спокойно добралась до места, и никто бы из них на меня не косился и не цедил бы снисходительно сквозь зубы редкие слова. А тут не успели от поселка отойти, как уже неприятности пошли. Мне что, больше всех надо?

Сквозь горячечную дрему я слышала, как время от времени к нам подъезжает хозяин обоза или подходит кто-то из обозников, как смеются, шутят. Неплохо их Вен на привале развеселил, понравился людям, раз и сейчас его общества ищут. Не помню точно, но и я при обозниках старалась, как могла, вести себя так, чтоб ни у кого не вызвать ни малейших подозрений. Невероятным усилием воли я открывала глаза: устала баба, разморило ее на солнышке — обычное дело! Затем что-то говорила подошедшим, улыбалась, а когда рядом никого не было, то снова проваливалась в короткий сон. Хорошо еще, что к вечеру и без того жаркое солнышко стало припекать и вовсе без жалости: мой красный, распаренный вид уже никого не мог удивить — многие выглядели не лучше. И Вен, и Дан искоса поглядывали на меня, но ничего не говорили.

На ночевку расположились затемно на берегу реки. Хорошее место: мелкая трава, песок, отмель. Большая поляна продувается со всех сторон, сдувает и комаров, и мошку. И здесь старые кострища имеются — без сомнения, это одно из постоянных мест отдыха у проезжающих. Обозники выпрягали лошадей, тащили хворост и дрова. Вскоре весело заплясал огонь костра, над поляной поплыл запах еды. Надо идти к костру, хотя меньше всего мне сейчас хочется ужинать. Глаза б на еду не смотрели! Неприятен уже один вид котла с булькающим варевом! Но и не идти нельзя — это сразу привлечет внимание.

Дойдя на подгибающихся ногах до костра, я села рядом с Даном и Веном. Кто-то сунул мне в руки тарелку и кружку с горячим травяным чаем. На кашу с мясом даже смотреть не хочется, а вот чай — это именно то, что мне сейчас надо. Сунув свою тарелку Дану, я с наслаждением пила обжигающий напиток. Дан, к счастью, не стал кривить нос и с удовольствием уписывал обе порции каши. Слава Пресветлым Небесам, он, кажется, выздоравливает — вон, какой аппетит! Вен от него не отставал и даже попросил добавки. Две тощие бесцветные девицы наперебой бросились накладывать ему кашу из котла, бросая при этом сердитые взгляды друг на друга. Э, да Вен, похоже, здесь имеет немалый успех среди женщин. Вот только этого нам еще не хватало! Надеюсь, у Вена хватит ума вести себя осмотрительно.

— Девка, ты чего не ешь? — с ехидцей спросил меня конопатый возница, который видел нас с Даном в лесу. — Аппетит, что ли, не нагуляла?

— Жарко, — вздохнула я. — Не знаю, как вы можете есть на такой жаре.

— А ты сходи в лесок, остудись, — с ехидной улыбкой продолжал мужчина. — Под елочками прохладно, тенечек… А не то попроси кого из нас, подуем на тебя. Можем дуть и под елочкой. Отказываться не будем, постараемся охладить со всем старанием.

Обозники засмеялись. Пришлось улыбнуться и мне, хотя было большое желание от души врезать по ухмыляющимся лицам. Впрочем, стоит порадоваться уже тому, что никто не заподозрил в одном из нас заболевшего. Чувствую, как напрягся сидящий рядом Дан. Чуть тронула его за рукав — все в порядке, успокойся. Постаралась улыбнуться как можно беззаботней:

— Да нет, спасибо, есть у меня, кому охлаждать.

— Ну-ну… Тебе видней.

Слава Пресветлым Небесам, обозники от меня отстали. Для видимости еще немного посидев у костра, я пошла к своей телеге, потянув за собой Дана. Вслед нам раздались смешки. А, плевать, не до них. Мне сейчас действительно плохо. Вот-вот затрясет или в обморок упаду. Только б никто из сидящих у костра ничего не заметил!

— Дан, — сказала я, когда мы подошли к телеге, — боюсь, тебе предстоит посидеть ночью рядом. Дело в том, что, не приведи того Всеблагой, сегодня, как любой заболевший серой лихорадкой, я могу потерять сознание. И начну бредить вслух. Хотя бред и пойдет у меня в более легкой форме, чем у тебя, но допускать его ни в коем случае нельзя. Возьми, — я протянула Дану длинную острую иглу. Такие иглы у нас в поселке называют хомутинными и используют для сшивания кожи.

— А зачем она мне нужна?

— Затем, что если я впаду в беспамятство, ты вгоняй в меня эту иглу. И поглубже. Запомни, куда: вот сюда, в руку, или в это место на плече…

— Зачем?!

— Чтоб я в себя поскорей пришла. Трудно предположить, насколько глубоким будет беспамятство. Простой толчок в спину или рывок за руку мне не поможет. Ночью, в тишине, услышав беспорядочную речь, обозники могут понять в чем дело. А игла — очень действенная вещь, когда человек теряет сознание при серой лихорадке.

— Это же очень больно!

— Да что ты! Представляешь, а я этого и не знала! Конечно, больно! А может ты подскажешь, как еще человека можно вывести из бессознательного состояния? Методов много, но сейчас они не годятся — слишком людно вокруг. Мне надо каким-то образом перетерпеть эту ночь, а наутро легче станет.