Эрбат. Пленники дорог - Веда Корнилова

— Да что ты! Представляешь, а я этого и не знала! Конечно, больно! А может ты подскажешь, как еще человека можно вывести из бессознательного состояния? Методов много, но сейчас они не годятся — слишком людно вокруг. Мне надо каким-то образом перетерпеть эту ночь, а наутро легче станет.

Дан промолчал. Я забралась в телегу и почти сразу провалилась в глубокий полусон-полуявь. Несколько раз я просыпалась от острой боли и снова закрывала глаза, оказываясь в блаженном забытье. Но очень скоро забытье оборачивалось кошмаром. Жуткие рожи, липкие лапы, бешеное биение сердца… Не хватало воздуха, безумно хотелось пить. Время тянулось бесконечно, ночь, кажется, и не думала уходить.

Потом мне стало легче. Открыв глаза, я сначала не поняла в чем дело. Медок! Почувствовал, что мне плохо, подошел к нашей телеге. Он наклонил свою морду к моему лицу и шумно вздыхал, отгоняя своим теплом всю мерзость, что терзала мою душу и тело, отдавая мне свои силы. Милый мой! Я, с трудом подняв руку, погладила его шелковую шкуру. Друг мой, мой защитник, мой целитель… Слушая его легкое пофыркивание, я уснула, но это был не прежний кошмар, а глубокий сон, в котором я перенеслась в прошлое…

Сколько мне тогда было? Лет одиннадцать, или около того, вряд ли больше. В тот день к нам пришла тетушка. Явление это было нечастое — не баловала она лишний раз своим присутствием. Да и хорошо: после ее появлений у нас в доме бабушка, как правило, была со мной еще более сурова, чем обычно. Закрылась гостья с бабушкой в ее комнате, а меня, как всегда в таких случаях, прогнали на кухню.

Все бы ничего, да в этот раз тетушка запретила мне и близко подходить к их комнате. Если честно, то этим они возбудили мой интерес. Подходить к дверям комнаты и подслушивать я не решилась; а вот на кухне, если встать по правую сторону печи, да приложить к ее теплому боку ухо, то можно было услышать то, о чем говорят в комнате у бабушки. Вообще-то так делать не стоило, но если учесть, что я целыми днями работала в доме да на огороде, не выходила за ворота, а все поселковые новости узнавала лишь из обрывков разговоров бабушки и наших гостей, то, думаю, мой интерес вполне извинителен и простителен. Хотя, если быть честной до конца, то следует признаться, что таким подслушиванием я частенько грешила.

Вначале мне сложно было разобрать о чем говорят родственники, но постепенно стала различать голоса, а затем и слова.

— Нет и нет! — это голос бабушки. — А если она умрет? Что мы тогда делать будем? Ты об этом подумала? Я ж не вечна, и на кого тогда мои бедные доченька и внученька останутся? На тебя? Ты о них заботиться станешь? Что-то мне в это плохо верится!

— Да ничего с ней не случится! — это уже голос тетушки. — Не все же умирают после этого! Заживет на ней все, как на собаке. И не надо бояться: Марида все сделает как надо, чтоб Лия выжила. Ничего, расстарается наша ведунья и не пикнет. Вот она у меня где, в кулаке!

— Ох, не ссорилась бы ты с ведуньей! Я знаю людей и, поверь, она не из тех, кого запугать можно. Мало ли что…

— А я с ней не ссорюсь. Просто я ее на место ставлю, на то, на котором ей следует находиться! Заодно указываю, что она делать должна и кого слушаться. Прежняя ведунья, пусть земля ей будет пухом, мне ни в чем не перечила. И эта со временем послушной станет.

— Ты у меня, конечно, умница, но властолюбие тебя не доведет до добра. Ой, не доведет! Еще раз тебе говорю — не связывайся с Маридой! Не тот она человек, которого можно держать в руках. Станет тебе врагом на всю жизнь — не обрадуешься!

— В этом вопросе я разберусь сама. Так что насчет Лии?

— Нет! И не уговаривай! Хватит с нее и того, что мы уже сделали. И тот грех не знаю, как отмолить! Единственное мое оправдание — выхода другого у нас не было. А твоей доченьке Эри меньше надо хвостом крутить по постоялым дворам! Может, когда переболеет, то после у нее ума прибавится. Виданное ли дело: девчонке всего двенадцать лет, а вертеться перед взрослыми мужиками уже охотница великая! А ты почему такое допускаешь? Что, дома ее занять нечем? Вот и доскакалась твоя драгоценная Эри, красу свою всем показывая! Кроме как на постоялом дворе подцепить заразу было неоткуда! Оттуда вся грязь идет! Недаром стражники на днях сожгли тело умершего купца вместе с товаром! Откуда мы знаем, кто там останавливается, из каких краев идет, здоров ли этот человек? А много ли надо, чтоб заразиться? Бывает, рядом пройдешь — и все, заболел! Ты уверена, что это — черная лихорадка? Может, обойдется? Или вдруг Марида ошиблась? Пусть в будущем твоя дочь больше дома сидит — тебе же спокойнее будет.

— Да не ошиблась Марида, к горю моему! Действительно, у Эри — черная лихорадка.

— Плохо. А Марида не проговорится?

— Нет. Я уже с ней пообщалась, припугнула… Страшно представить, что случится, если об этом поселковые узнают. Ведь и спалить могут и мой дом, и все имущество под горячую руку! Да и вам достанется не меньше! Мы же родня, значит, постоянно общаемся, то есть, вполне могли заболеть и вы. А если и вас подожгут? Подумай: что с вами в таком случае будет? Дочь твоя, а моя сестра — она же парализована, и что с ней будет, если на улице окажется?! Да и не дадут ей выйти, так вместе с домом и спалят… А Дая? Она тоже почти не ходит! Куда пойдете вы, куда пойду я? Все на улице окажемся, без гроша за душой! Нас на той улице и прибьют всех в первый же день, чтоб сразу же тела можно было сжечь! А подумай, во что лицо Эри превратится, если даже она выздоровеет без помощи Лии? Как ей после этого жить? Ведь она у меня — самая красивая девочка в округе! Сейчас я всем сказала, что у Эри сильная простуда, но время идет и надо торопиться, а не то догадаются, или кто еще заболеет. Так что другого выхода у нас нет: надо делать так, как я сказала.

Долгое молчание. Затем снова раздался голос бабушки:

— Ну, насчет Эри ты хватила лишнее. Ни Лия, ни Дая ничуть не хуже твоей. Пресветлые Небеса были добры к нам, не обделили наших девочек своей милостью. Все мои внучки — красавицы из красавиц! Еще неизвестно, какая из них самой пригожей будет, когда в возраст войдет. Вот ты говоришь — перенести болезнь на Лию… А если лихорадка ей лицо испортит? Ведь скорее всего, так оно и будет.

— Велика беда! — в голосе тетушки явно слышалось облегчение — Ну и что с того? Продержишь ее недели три в сарайке, чтоб никто не увидел, пока лицо не очистится от струпьев. Скажешь потом, что она обожглась или что иное придумаешь. Так даже лучше. Хоть мы с тобой и позаботились, чтоб в будущем моя сестра брошена не была и до конца жизни за ней уход был, да кто знает, как жизнь повернется? Вырастет Лия красивой — может и такое случится, что не до матери ей будет, жизнь свою устраивать начнет, на родных рукой махнет. А если то, что мы сделали, не поможет? Такие истории сплошь да рядом происходят. Ну а с корявым лицом всю жизнь при матери останется, не бросит ее, да и о Дае все время заботиться будет. Кому, кроме родных, нужна уродина?