Идолов не кантовать - Сергей Нуриев

— Пр-пр-пропажа. Пр-пр-пропал из д-д-дома…

— Вы что, проверяете грамматические ошибки? — натянуто улыбнулся клиент.

— …Г р-гр-гр-гражданин Б-б-б-буф-фетов…

— Послушайте, что вы делаете? Какой еще "гр-р-р-р"! Вы так до обеда не управитесь! Дайте-ка лучше я.

— Н-н-не м-м-мешайте. Вр-вр-время идет.

Улыбка мигом слетела с лица Потапа.

— Что? Какое время! Какое время! Вы что, еще и время читаете?!

— Г-г-г-геннадий Ф-ф-феоф-филович…

— Минуточку… Мину-уточку! Позвольте! Я не понял!

Не обращая внимания на протесты клиента, примемщица хладнокровно работала над текстом.

— У… у вас д-д-две м-м-минуты ч-ч-е-тырнадцать с-с-секунд.

— Какие две минуты? — разозлился Потап, понимая что его пытаются надуть с самого утра. — Какие минуты?… У вас же, пардон, дефекты речи! Дайте мне кого-нибудь другого и книгу жалоб! Кроме вас есть еще кто-нибудь? Позовите!

— Е… есть. Н-н-но она н-н-немая. М-м-мол-чит, на м-м-олчит в-вам м-м-минут н-на д-д-двадцать. З-з-вать?

— Не надо! Дайте мне мое объявление, я сделаю сокращения.

Под сокращение попали рост пропажи, возраст и еще некоторые приметы.

На сей раз косоглазая освоила текст за минуту пятьдесят секунд.

Мамай схватил ручку и остервенело принялся кромсать объявление вдоль и поперек. Урезать пришлось отчество гр-на Буфетова, обещание о вознаграждении и оставшиеся приметы. Зачеркивать особые приметы было никак нельзя — пропавший потерял бы свою индивидуальность.

Объявление с трудом уложилось в сорок секунд.

Чекист посерел и молча сократил еще несколько строк. В окончательном варианте оно выглядело так:

Пропал человек наподобие нeгpa. Жил: ул. Морозова, 12АБ, кв.96.

— За сколько одолеете? — напряженно спросил он, чувствуя при этом даже какой-то азарт.

Два предложения приемщица одолела за тридцать секунд.

— Тридцать секунд! — вышел из себя Потап, утратив всякую деликатность. — Тридцать секунд! Куда я попал? Это культурное заведение или дом инвалидов? Одна — немая, другая — косая, да еще дерет за это деньги с трудящихся! За что вас только здесь держат?

— За это как раз и держат, — без запинки ответила девица, когда клиент, хлопнув дверью, удалился.

Мамай отправился на поиски редакции газеты "Правильным путем". Он выяснил у прохожих адрес и уже взял нужный курс, как вдруг остановился и медленно пошел в обратном направлении. Он отчетливо осознал, что чуть было не совершил непростительную глупость и теперь пытается совершить ее во второй раз. Эфиоп пропал, и с этим фактом надо просто примириться, а не предавать огласке. Что подумают райкомовцы, увидев объявление о пропаже товарища Степана! Но рано или поздно отсутствие его нужно будет как-то объяснять. Куда он мог деться? Сбежал, подлец, забоялся. Ну и черт с ним! Пусть прозябает в нищете. Папуас — он и в Африке папуас.

Подул северный напористый ветер, от которого, сразу захотелось спрятаться.

Потап поднял воротник пальто, втянул голову и не спеша побрел к центру. Вскоре его одинокая фигура затерялась в лабиринте неказистых козякинских построек.

Часть третья. Кульминация-бис

Глава 1. Последние штрихи

За всю свою творческую жизнь Игнат Фомич Сидорчук внес немалый вклад в сокровищницу мировой культуры. К тому моменту, когда козякинское дарование получило срочный заказ от товарища Мамая, человечество имело возможность наслаждаться двумя сотнями добротных рисунков, вьполненных рукою мастера, сборником его поэтических произведений под названием "Пером, как мечом", бесчисленным количеством напевов и мелодий, сочиненных все тем же маэстро, и даже одной симфонией.

Но к большому недоумению Игната Фомича, неразумное человечество отнеслось к его творениям довольно пассивно и использовать предоставленную возможность никак не торопилось. И совершенно напрасно. Только человек, ничего не соображающий в искусстве, мог быть равнодушен к работам диссидента. Особенно наглядно его недюжинный талант проявлялся в живописи. Чего стоил хотя бы "Философский пейзаж", над которым Игнат Фомич корпел день, ночь и половину следующего дня до обеда. На листе ватмана был изображен зеленый луг, синее небо и идеально круглое желтое солнце (такой округлости мастер добился, приложив пятак и обведя его карандашом). В центре картины, прямо на лугу, сидел философ Спиноза, которого художник для пущего сходства изобразил со спины. Мыслитель вглядывался, в синюю даль и о чем-то мыслил. О чем именно не знал даже автор пейзажа. Быть может, он думал о смысле жизни, а может, сожалел о зря переведенном ватмане, на котором можно было начертить великолепный шестигранный болт. Но как бы там ни было, рисунок получился замечательный.

Не меньшую ценность представлял собой и натюрморт "Не хлебом единым", выполненный в стиле абстракционизма, хотя сам художник об этом даже не подозревал. Работа была сделана настолько абстрактно, что при ее осмотре свихнул бы голову даже Пабло Пикассо, известный своим нестандартным воображением. Натюрморт вышел колоритный, и помимо хлеба там было намалевано еще что-то. Во всяком случае, такой вывод следовал из названия натюрморта.

Эти и сто девяносто восемь других шедевров хранились у Игната Фомича в шкафу и дожидались своего часа. Того же часа дожидались стихи, поэмы и прозаические произведения, занимающие верхнюю полку. Несколько сложнее обстояли дела с музыкальными сочинениями. Их Сидорчук держал в голове, ибо был необучен музыкальной грамоте и не умел писать на нотной строке.

Трудился Игнат Фомич чрезвычайно плодотворно. На отсутствие вдохновения грех было жаловаться. Музы, лиры и пегасы одолевали его со всех сторон, он не успевал от них отмахиваться.

Но в последние дни начальник службы художественной самодеятельности перестал отмахиваться, теперь они стали ему как раз кстати.

Товарищ Мамай — торопил и призывал мобилизовать все силы, чтоб управиться со всем к восемнадцатому числу. Именно в этот день на подмостках "Литейщика" должно будет грянуть представление, которое потрясет Козяки и близлежащие села.

Не зная сна и отдыха, Игнат Фомич тренькал на рояле, складывая песню за песней. Игнат Фомич творил.

С главного входа в зал вошел Мамай и скорым шагом поднялся на сцену.

— Чем занимаетесь? — деловито осведомился он.

— Да вот — творю.

— Ну, что-нибудь уже натворили?

— Кое-что имеется, — скромно ответил маэстро.

— Представляю.

— Да, вы правы, чудные мотивы получаются. Вот хотя бы первый: ля, ля, ля-ля-ля-ля.

— Последнее "ля", пожалуй, лучше убрать. Не надо усложнять мелодию, публика может не понять. А так хорошо.

Потап нажал черную клавишу — клавиша беззвучно провалилась. Трогать остальные он не решился.

— Скажите мне откровенно, — обратился Потап к Сидорчуку, — как музыкант музыканту, сколько нот вы знаете?

Маэстро напряг память и, возведя к потолку глаза, принялся загибать пальцы.

— Четыре, — подсчитал наконец он.

— Четыре? Но я надеюсь, что вы не собираетесь употреблять их все? Мне не нужна опера, мне нужен шлягер. Нет, четыре — это многовато.

— А сколько… употреблять? — робко поинтересовался композитор.

— Ну, если принять во внимание, что одной нотой пользуются церковные хоры, двумя нотами — армейские оркестры, а четыре ноты, как мы выяснили — уже опера, то для шлягера вполне достаточно трех. Три ноты — вот залог успеха. Это я вам как музыкант музыканту говорю. Ну да ладно, оставим музыку перейдем к прозе, а точнее, к ее разновидности поэзии. Что у нас со стихами? Словесное сопровождение к мелодии готово?

— Есть. Есть, есть, есть, — ответил сочинитель, перерывая старую потрепанную тетрадь. — Вот, из моей старой лирики на любовную тематику. Прочитать?

— Не надо, я вам верю. Только не забудьте вворачивать в припев английские слова. К примеру… м-м… ай лав ю… м-м… ай вонт ю… А потом два раза: вот ду ю ду? Вот вам и готовый припев. В остальных песнях просто меняйте эти выражения местами. Записали?

Через час служебная надобность привела председателя в АТП № 16, через два он был уже в налоговой инспекции, через три — улаживал организационные вопросы с заводилами национал-патриотической организации.

Заботы, мелкие и покрупнее — отбирали уйму времени. Потап даже не успевал предаваться возвышенным мыслям о кладе. Он думал о нем лишь вечерами, когда, усталый и разбитый, запирался в детской после двух рабочих смен. И если раньше Мамай терпел лишения ради того, чтобы поскорее добраться до сокровища, то теперь он добирался до сокровища ради того, чтобы поскорее кончились эти лишения. И часто вспоминал эфиопа. Беглый подмастерье был, конечно, паскудным компаньоном, но без него стало скучно. К тому же на Гене всегда можно было согнать зло и запугивать им соратников.