Меч императора Нерона - Михаил Иманов

Врач задрожал, отступил назад. Никий подошел, взял его руку и вложил в нее коробочку со снадобьем.

— Нет... не могу...— Врач затряс головой, кожа на лице приняла землистый оттенок, а глаза неподвижно смотрели на Никия.

— Даже если я тебя попрошу?

— Нет,— врач дернул головой.

— Даже если тебя попросит император?

— Император? — пролепетал несчастный, вращая глазами.— Разве это он послал тебя?

— Я пришел сам,— улыбнулся Никий,— своими ногами, ты, наверное, заметил это. Но разве что-нибудь в Риме происходит без ведома императора? Или ты сомневаешься, что он наделен божественной силой? Скажи, не бойся, я передам ему твое мнение.

— Нет, нет,— быстро проговорил врач,— я понимаю, я не думал ничего такого.

— Конечно, ты не думал, но, чтобы я не сомневался и чтобы у императора никогда не возникало на этот счет никаких сомнений, не прячь свое снадобье, не жалей его, здоровье Афрания Бурра стоит дорого. Прощай!

И, одарив врача улыбкой, от которой у того задрожали ноги, Никий ушел.

Еще день спустя Нерон спросил Никия:

— Как продвигается лечение Афрания? Надеюсь, он на пути к выздоровлению?

— Он на пути, принцепс,— заверил его Никий.— Если ты пожелаешь навестить его, то сделать это нужно теперь же.

— Теперь же? — притворно удивился Нерон.— Но к чему такая спешка?

— Он слишком торопится, двигаясь по пути выздоровления, принцепс. Боюсь, нам его не догнать.

Некоторое время Нерон молча смотрел на Никия и вдруг, не удержавшись, расхохотался:

— Ох, не могу, Поппея! — обратился он к стоявшей тут же Поппее, мотая головой и всплескивая руками.— Ох, не могу!

— Да что тебя так рассмешило, Нерон? — спросила она, дернув его за рукав.— Поделись с нами.

— Я представил... я представил...— не в силах успокоиться, сквозь смех выговорил Нерон.— Представил, как наш великолепный Афраний хромает по пути выздоровления. Вот так! Вот так! — И Нерон изобразил хромающего Афрания, пробежав к окну и обратно.

Поппея поддержала его веселье сдержанным смехом, а Никий лишь вежливо улыбнулся.

Император отправился навестить больного Афрания Бурра с большой помпой. Его блестящий выезд сопровождали толпы зевак, выкрикивающих приветствия. Жена и брат больного встретили его у дверей дома.

— Ну, как наш Афраний? — милостиво глядя на них, осведомился Нерон.— Надеюсь, ему лучше?

При этих словах жена Бурра залилась слезами, а брат, глядя на императора запавшими от бессонницы глазами, сказал, что Афраний совсем плох и вряд ли доживет до утра. Нерон нахмурил брови и, кивком приказав Никию следовать за собой, вошел в дом.

Афраний Бурр лежал на высоких подушках с бледным и безучастным лицом. Войдя, император поморщился — в комнате стоял тяжелый дух. Приблизившись к ложу, он обратился к Афранию с участливой улыбкой:

— Скажи, Афраний, как чувствуешь себя? — И, переглянувшись с Никием, добавил: — Надеюсь, ты на пути к выздоровлению?

Щеки больного дрогнули, он тяжело вздохнул, высоко поднимая грудь, проговорил едва слышно:

— Со мной все кончено, принцепс.

Опустившись в кресло, подставленное ему слугами,

Нерон не без брезгливости коснулся руки Афрания, лежавшей поверх одеяла (изуродованная рука больного была прикрыта, но и здоровая выглядела не лучше — скрюченные пальцы казались обтянутыми истончившейся до предела кожей лилового оттенка), и выговорил бодро:

— Ты удивляешь меня, Афраний. Такие доблестные воины, как ты, не умирают в постели.

— Я не умираю, принцепс, я погибаю,— слабо отозвался больной.

— Вот как! — вырвалось у Нерона, и лицо его сделалось недовольным. Он покосился на Никия, стоявшего возле кресла, не поймал его взгляда, повторил, взявшись за подлокотники и как бы желая подняться.— Вот как!

— Этот,— сказал Афраний, переведя глаза на Никия, который отступил за спину Нерона.

Слово прозвучало слабо, и трудно было разобрать, что в нем: вопрос или утверждение. Больной закрыл глаза и казался безучастным. Нерон потянулся к руке Афрания, но только дотронулся кончиками пальцев до края одеяла. Поднялся рывком, едва не уронив кресло, сердито топая, дошел до двери, но вдруг остановился и жестом подозвал врача из темного угла комнаты:

— Подойди!

Врач подбежал, со страхом глядя на императора. Его вид был не лучше вида больного, испуганные глаза лихорадочно блестели.

— Говори! — строго приказал Нерон.

Врач посмотрел на Никия, как бы ища защиты, сказал, разведя заметно дрожавшие руки в стороны:

— Болезнь оказалась слишком запущенной, жар уже проник внутрь. Я ничего не мог...

— Он в самом деле не доживет до утра? — перебил его Нерон.

— Да, принцепс, наверное.

Тут Нерон неожиданно улыбнулся и, протянув руку, ободряюще потрепал плечо врача:

— Тебе не в чем упрекать себя. Оставайся и помоги Афранию умереть.

Никий невольно вздрогнул. Посмотрел на жену и брата Афрания, стоявших поодаль. Ему показалось, что они смотрят на него каким-то особенным взглядом. Врач скорбно улыбнулся и покачал головой. Нерон отпустил его и вышел в дверь. Во дворе он попрощался с родственниками Афрания, произнес несколько ободряющих слов. Жена Афрания плакала, низко опустив голову, лицо брата словно застыло.

Нерон пригласил Никия в свои носилки. Резким движением задернув занавеску, сказал, глядя прямо перед собой:

— Вот как умирают столпы великой империи!

Никий молчал, смотрел на профиль императора с выпяченной нижней губой.

— Почему ты не спрашиваешь, мой Никий, как умирают столпы великой империи? — не оборачиваясь, вдруг спросил он.

Никий подался вперед:

— Как?

Нерон, бросив на него ответный взгляд, лукаво улыбнулся. Подняв указательный палец, он произнес едва ли не по слогам:

— Великолепно!

Глава вторая

Теренций теперь редко выходил из дома. В последний год он сильно одряхлел. В доме Никия у него не осталось никаких особенных обязанностей. Другие слуги, молодые и крепкие, делали то, что делал прежде он: одевали Никия, встречали его, прислуживали за столом. Теренций чувствовал себя заброшенным, ненужным. И это при том, что господин, Никий, относился к нему хорошо, и Теренцию не на что было жаловаться

— Ты слишком долго служил другим, жил для других,— говорил Никий, когда Теренций пытался что-то сделать по хозяйству, как-то услужить своему господину.— Я хочу, чтобы ты пожил для самого себя. Скажи, что ты хочешь, я все сделаю. Если ты желаешь жить здесь, то живи как свободный человек, ни о чем не задумываясь. Если желаешь жить отдельно, я куплю тебе дом.

Теренций отвечал, что не хочет покидать своего господина. Никий улыбался, дружески трепал его по плечу и уходил. Теренций грустно вздыхал: он знал, что больше никому не нужен, и на душе у него было тяжело.

Никий выделил ему в доме просторную светлую комнату, уютную, удобную, хорошо обставленную. Он даже предложил Теренцию слугу, но тот отказался. Ему не нужен был слуга, ему хотелось оставаться нужным Никию, но он видел теперь хозяина очень редко. Тот не то чтобы избегал встреч, но, кажется, временами просто забывал о существовании Теренция. Той близости, которая была между ними раньше,— такой близости не стало и в помине.

А некоторое время назад Теренций почувствовал приближение смерти. Он начал думать об этом постоянно и сам не понимал, страшится смерти или желает ее. Скорее всего он чувствовал и то, и другое одновременно. Ему не с кем было поделиться своими думами, страхами — он остался совершенно одинок.

Однажды он увидел во сне виллу, где жил у Аннея Сенеки. Это получилось так реально, он видел все так, как видят наяву, даже ощутил запахи. Сон взволновал его, и он уже не мог успокоиться. Мечта побывать там сделалась главной целью его теперешней жизни, единственной, потому что ничего другого он уже не мог ни желать, ни хотеть.

Долго он не решался сказать об этом Никию, даже убеждал себя, что не скажет никогда. Но тяга к месту, которое он называл родным (он хотя и не родился там, но все же прожил большую часть жизни), была сильнее сомнений, и, собравшись с духом, он попросил Никия отпустить его на несколько дней.

— Я все равно скоро умру, мой господин,— добавил он с грустью.— Кому будет плохо, если я поеду! А мне будет приятно увидеть перед смертью родные места.

— Значит, ты считаешь их родными? — спросил Никий, слегка подозрительно глядя на Теренция.

— Да, мой господин,— отвечал тот,— ведь меня привезли туда ребенком.

— Может быть, ты соскучился по своему господину, Аннею Сенеке?

Теренций почувствовал, что вопрос задан не просто так, и ответил как можно простодушнее:

— Нет, дело не в нем. Я считаю тебя своим господином, а не его. Кроме того, я не собираюсь видеться с ним. Кто я такой? Старый дряхлый слуга. Я не стану входить в дом, а только поброжу по окрестностям и вернусь. Но если ты не хочешь, чтобы я ехал...