Холодное блюдо - Джонсон Крейг

Затем Кайл Страуб, прокурор, встал и начал произносить свое заявление, после которого, как он надеялся, обвиняемым дадут значительный срок. Он доказывал с небывалым пылом, что этих молодых людей нельзя выпускать на свободу, а обратное станет лишь кульминацией нелепой шутки, в которую превратился этот судебный процесс. На этих словах Верн тоже поднял голову.

Кайл ожидал, что из-за их возраста во время изнасилования Мелиссы Маленькой Птички Верн приговорит троих молодых людей, осужденных за изнасилование, к заключению в исправительном учреждении для несовершеннолетних, а не в тюрьму. Тем, кого направляют в такие учреждения, не выносят минимальный приговор, в результате чего срок заключения ложится на плечи представителей тюрьмы. А это означало, что обвиняемым надо дать срок минимум в пять лет, иначе они могут получить условно-досрочное освобождение за очень маленький срок. Судья должен установить минимум; даже я это понимал.

Я поскользнулся, но восстановил равновесие до того, как упал в снег. Сугробы стали выше, уже примерно по голень, и мой шаг становился все тяжелее. Кроме ног во всем моем теле не замерзли только подбородок и нос. Голова уже кружилась от запаха бензина и отработанного моторного масла от тряпки. Ноги устали, спина болела, а чехол от сиденья почти не защищал от бури. Я засунул руки в нейлоновые карманы, поэтому не мог удержать чехол, когда северо-западный ветер периодически поднимал заднюю часть пончо и дул мне в спину, и пальцы уже ныли от попыток обернуть чехол плотнее вокруг себя. Они болели больше всего, но потом онемели. Главная проблема с тропинкой заключалась в том, что мои ботинки постоянно скользили под наклоном на замерзшей, неровной земле. Когда такое происходило, мне приходилось раскидывать руки в попытке сохранить равновесие. И после десятка таких трюков я его потерял.

Я упал на землю лицом вперед, потому что руки запутались в карманах чехла. Было не так больно, как я ожидал, поэтому я немного полежал, чувствуя, как тает снег рядом с моим лицом. Мои глаза жгло, но там было приятно отдыхать. Почему-то на земле было не так уж холодно, и мне казалось, что я растворяюсь так же, как тающий снег. Я выдохнул, чтобы смахнуть снег со своей тряпичной вуали, но получилось не очень хорошо. Наверное, надо было забеспокоиться, но мне было все равно. Воздух все еще проходил, а большего мне и не надо. На каждую клеточку моего тела давила тяжесть, как теплое одеяло. Я заерзал, чтобы вытащить давящий камень из-под бедра, и почувствовал жжение в правом ухе. Видимо, оно открылось, поэтому я высвободил правую руку из нейлона и поднял ее к оголенной плоти.

Я слушал ветер и хотел уже немного вздремнуть, но потом появился новый звук. Их голоса были высокими и переливались на ветру вместе со звоном колоколов или, может, маленьких колокольчиков. Да, это были колокольчики, тысячи маленьких колокольчиков, не идеально выполненных, а ручной работы. Я слушал, как они летели и кружились вместе с ветром и снегом. Эти колокольчики будто не звенели сами по себе, а задевали что-то, продолжая свой путь с ветром, задавая более быстрый ритм, который обгонял их. Сначала они звучали вдалеке, но теперь будто окружали меня со всех сторон, причем очень настойчиво.

Тени тоже появились, но не такие, как раньше. Эти сновали между и внутри заснеженных деревьев с другой целью, запутаннее предыдущей. Если предыдущие призраки двигались со мной в одной линии, то эти наслаждались бесконечными узорами ветра, снега, деревьев и, возможно, чего-то другого, мне неизвестного.

Я лежал, держа свободную руку наготове, чтобы накрыться чехлом, совсем как маленький ребенок, который боится смотреть, но и боится отвернуться. Я почти ничего не видел, потому что веки опускались из-за холода; пальцы больше не двигались по отдельности, поэтому я потер глаза тыльной стороной ладони и моргнул, чтобы прояснить зрение. Теперь тени кружили прямо перед моим лицом и несли за собой множество ритмов. Они подлетали близко к земле, а затем быстро возвращались назад, как будто подталкивая землю следовать за ними. Я протянул руку, чтобы коснуться одной из теней, но она выскользнула у меня из пальцев вместе со снежинками. Я протянул руку дальше, но с каждым сантиметром белые линии улетали дальше. Я подложил руку под себя, приподнялся на локте и всматривался сквозь свою снежную тряпку. Передо мной были маленькие колокольчики в форме конуса, которые слегка звенели, двигаясь вместе с тканью, ниспадающей с пышных форм. Они продолжали звенеть, даже когда кромка ветра унесла их прочь.

Я дополз до одной стороны тропинки и немного посидел, прислушиваясь к голосам и к колокольчикам, пока они поднимались к верхушкам деревьев. Эти голоса были более высокими, чем те, что сопровождали меня по пути вниз, они успокаивали и одновременно подталкивали. Я откинул импровизированный капюшон и почувствовал, как голова склоняется на левое плечо. Длинные пальцы прочертили огненные дорожки по всей длине моих плеч, но когда я повернулся, они снова улетели вместе со снегом. Я почувствовал другие пальцы на пояснице, но потом выпрямился, и они уже продолжали подниматься по тропе. Я подтянул ногу под себя, приподнялся, а затем встал. Сначала было трудно идти, но ритм крошечных колокольчиков и шорох ткани вокруг мягкой кожи тянули меня вперед.

В мое открытое ухо кто-то говорил – они шептали на непонятном мне языке. Я не слышал ни начало, ни конец предложений, а только бесконечную игривость середины. Эти слова одновременно будоражили и жгли. Некоторые были скорбными и протяжными; другие – короткими и резкими, как удивленные обрывки дыхания. Я слушал слова и мелодию и ковылял наверх, склон холма поднимался навстречу моим ногам, пока те погружались в податливый снег. Теперь его стало намного больше, и ветер прижал свисающую ткань чехла к задней части моих ног и заморозил ее там, из-за чего другой край давил мне на макушку, если шаги становились медленнее.

Я больше не искал в снегу тропинку. Я просто следовал за звенящими серебряными колокольчиками и кружащейся оленьей шкурой, пока они продолжали вырисовывать свой узор вверх по холму. Их губы не улыбались, зато улыбались глаза. Тем же сверкающим обсидианом, что и раньше, но намного нежнее, обещая весь мир под изогнутыми бровями и густыми ресницами.

Земля подо мной сначала стала плоской, а потом круто наклонилась в противоположном направлении, и мои пятки начали ударяться о приглушенный снег раньше пальцев. Инерция несла меня вперед, и я замедлился, только когда услышал другие голоса, с первого раза. Они были словно басовой партией для колокольчиков и прекрасно гармонировали с кружащейся красотой голосов, которые поднимались на холм вместе со мной. Затем я увидел, как все они стоят вместе и смотрят вниз на что-то на земле. Все они растянули губы в улыбку и оглянулись на меня. Я поплелся к ним и встал там, тоже оглядываясь по сторонам и улыбаясь. Но посередине на земле что-то лежало и не двигалось, и мне пришлось прижать подбородок к груди, чтобы лучше видеть. Это было что-то большое и тяжелое, но казалось, что этот предмет был очень важен теням, поэтому я наклонился и смахнул с него снег. Когда большая часть снега была расчищена, я отошел вместе с остальными и слушал новую песню; она звучала гораздо ближе, и на этот раз все слова были отчетливы. Я услышал всю песню – начало, середину и конец. Она была очень сильной и исходила от существа на тропинке.

Какое-то время мы слушали ее, улыбаясь, а потом они начали растворяться. Но перед тем, как улететь прочь, каждая тень жестом предложила мне взять это нечто на тропе в подарок. Сначала я отступил назад, но две тени взяли по одной моей руке и положили их на предмет перед нами. Он запел громче, когда я к нему прикоснулся, и потом поднял его с земли, стряхивая оставшийся снег. Его было очень тяжело и неудобно нести, но не принять подарок казалось невежливым. Песня стала натянутой, когда я взвалил его на спину.

Снег словно расступался, пока я двигался вперед в такт теням слева и справа от меня. Впереди в темноте виднелись маленькие вспышки, будто они расчищали мне путь, удушающая белизна разбавлялась алыми и кобальтовыми всполохами. Мои ноги уже начали дрожать от тяжести подарка, но я просто не смел бросить его после такого гостеприимства, поэтому продолжал идти. Вскоре равнина сменилась пологим спуском, и мир стал приятнее, позволяя мне делать длинные шаги и легче дышать через хлопковую ткань, которая уже примерзла к моему лицу. Я больше не чувствовал холода и заметил, что мой шаг стал живее, потому что соответствовал музыке маленьких колокольчиков и темпу бегущих вокруг меня фигур.