Сперанский - Владимир Томсинов

В отсутствии ответственности перед обществом министров и других чиновников Сперанский видел главную причину, по которой бюрократия превращается в самодовлеющую организацию, функционирующую исходя лишь из собственных интересов, предающую забвению благо общества. Не ощущая никакой зависимости от общества, но лишь всецело от персоны главы государства, чиновники станут видеть весь смысл своей деятельности не в служении Отечеству, но исключительно в угождении прихотям стоящих над ними сановников. «Не быв никакими пользами соединены с народом, они на угнетении его оснуют свое величие», они будут править всем самовластно, а ими столь же самовластно управлять будут наиболее отличаемые главой государства вельможи, которые, между прочим, потому и проповедуют всячески подобную систему управления.

Вместе с «Введением к Уложению государственных законов» Сперанский представил императору Александру I проект и самого этого уложения под названием «Краткое начертание государственного образования», а также «Общее обозрение всех преобразований и распределение их по временам». Он, судя по всему, был полон самых радужных надежд на осуществление своих реформаторских замыслов. Начало приведения общего плана государственных преобразований в действие назначалось им на 1 января 1810 года. Сперанский предлагал императору открыть в этот день Государственный совет. Сразу же по открытии Совета должно было внести в него на рассмотрение проект Гражданского уложения и новый план финансов. К 1 мая 1810 года предполагалось, согласно намерениям реформатора, окончить новое устройство исполнительной части. Тогда же намечалось приступить к устройству «судной части» и окончить ее к 1 сентября 1810 года. На 15 августа того же года Сперанский назначил выборы депутатов из всех состояний в Государственную думу, которая должна была, по его плану, открыться в первый день сентября. «Естьли Бог благословит все сии начинания, — заявлял он в заключении «Общего обозрения всех преобразований…», — то к 1811-му году, к концу десятилетия настоящего царствования, Россия восприимет новое бытие и совершенно во всех частях преобразуется».

В этих словах звучала уверенность в успехе — уверенность тем более поразительная, что исходила она от человека, рассуждавшего об общественной жизни на редкость здраво. В той эпохе, в каковой довелось ему жить, трудно найти более реалистично мыслившую голову. Реализм проявлялся во всех его мыслях, будь то мысли о личном счастье и любви, о долге или свободе. «Главная погрешность, начало всех ошибок состоит в отвлеченном понятии о свободе, — выводил Сперанский в одной из своих вольных заметок. — Сие понятие не может быть отвлеченным; всегда надобно подразумевать свободу от чего?».

Ранние политические сочинения Сперанского пронизаны сознанием невозможности искоренения пороков человеческого общежития, мыслью о том, что пороки, сколько бы ни пытались их ликвидировать, всегда были и будут постоянным свойством общества людей. Выведенные из одной сферы, они со всей неизбежностью воцарятся в другой, в каком-нибудь новом обличье — сдерживаемые в частной жизни, они переместятся в жизнь государственную и сполна отомстят за изгнание свое из прежней, более привычной, более комфортабельной для них сферы существования. «Судьба определила всем обществам человеческим менять только пороки» — так писал Сперанский в 1802 году в записке «О постепенности усовершения общественного». В разгар работ по подготовке к осуществлению реформ, которые вели только что вступивший на российский престол Александр I и его молодые друзья-реформаторы — члены «Негласного комитета», в то время, когда почти все вокруг Сперанского верили в близость перемен и потому охвачены были кто чувством светлой надежды, а кто темным страхом за дальнейшую свою судьбу, из-под пера Михаилы Михайловича выходили слова неверия в быстрые перемены в русском обществе. Существовавшее в России правление он определял как деспотическое. Суть же необходимых для России преобразований видел в том, чтобы это, деспотическое по своему содержанию, правление превратить в истинное монархическое, при котором, в отличие от первого, власть государя оказывалась бы связанной законом. В этом направлении и действовали тогда реформаторы — друзья Александра. Сперанский же считал, что «никакая сила человеческая» не может превратить деспотию в монархию, «не призвав в содействие время и постепенное всех вещей движение к совершенству». «В настоящем порядке вещей, — писал Михайло Михайлович в 1803 году, — мы не находим самых первых элементов, необходимо нужных к составлению монархического управления». Тогда же при перечислении вопросов, которые, по его мнению, должно было разрешить для того, чтобы в России могла возникнуть новая политическая система, он признался: «Я смею быть уверенным, что они не разрешимы, и что одно время разрешить их может». Отвечая на вопрос, каким образом устанавливается политическая свобода в государстве, Сперанский заявлял: «Воли одного государя к сему недостаточно. Нужно единообразное устремление сей воли к свободе в продолжение многих лет. Нужно, чтобы народ столько привык к сему единообразному действию, чтобы не представлял себе и возможным другой образ управления. Уверенность сия производит, наконец, общее мнение, а общее мнение служит оплотом закону и свободе».

В начале 1809 года уезжал в Сибирь, получив назначение на службу в администрации Сибирского генерал-губернатора, Петр Андреевич Словцов. Это была своего рода ссылка: друга Сперанского, занимавшего должность экспедитора в департаменте Министерства коммерции, в начале 1808 года заподозрили по доносу кого-то из сослуживцев во взяточничестве и арестовали. Из-за отсутствия серьезных доказательств делу этому не был дан ход, но начальство воспользовалось случаем, чтобы удалить строптивого чиновника из столицы. Тень мрачного предчувствия отбросило данное событие на Сперанского — уныние на короткое время накатилось на его душу.

Сам ты видишь, любезный мой страдалец, что трудно против рожна прати; лучше покориться, бросить все замыслы и ничего не надеяться, не желать и не мыслить, как токмо о едином. Верь, что Провидение ведет тебя особенно: ибо все человеческие способы и усилия, противные твоему влечению, как брение, сокрушаются. В Москве у Ключарева, почт-директора, найдешь мое письмо. Советую тебе с ним познакомиться; оно, может быть, утешит и несколько поднимет упадший твой дух силой веры. Других утешений представить тебе не смогу: ибо, невзирая на разность положений, и сам их не имею. Размысли, что ты потерял? — Случай к гордости и пишу самолюбия; а более ничего.