Руби - Вирджиния Эндрюс

– Мы… болтали с Бо и его другом Мартином, – пролепетала я. – У бассейна. Они ушли довольно рано, и мы легли спать.

– Ах, вы всего лишь болтали!

– Да, мэм.

– Ты можешь звать меня «мама», или, если тебе угодно, Дафна, – отчеканила она. – Но не смей звать меня «мэм». Когда меня так называют, я чувствую себя старухой.

– Простите… мама.

Она метнула в меня гневный взгляд, поднялась и вышла. Я осталась сидеть за столом. Мысль о том, что мне снова пришлось врать, камнем лежала у меня на сердце. Впрочем, я никого не обманывала. Я всего лишь утаила часть правды. Расскажи я все, это навлекло бы неприятности на Жизель. И все же на душе у меня скребли кошки. Так или иначе, за два дня в этом доме я стала настоящей лгуньей.

До меня донеслись шаги Дафны, поднимавшейся по лестнице. Обычно она двигалась почти бесшумно, но сейчас была так сердита, что позволяла себе громко топать.

Я решила пойти в библиотеку, отыскать какую-нибудь интересную книгу и за чтением скоротать время до прихода учителя живописи. Но едва я устроилась в кресле с книгой в руках, сверху донесся пронзительный вопль Дафны:

– Руби!

Я поставила книгу на место и поспешила на зов.

– Руби!

– Да?

– Немедленно иди сюда!

Похоже, она увидела, в каком состоянии Жизель, и ждет от меня объяснений, с ужасом подумала я. Что же делать? Как выгородить Жизель и в то же время не слишком увязнуть в обмане? Поднявшись наверх, я увидела, что дверь моей комнаты распахнута настежь. Дафна была там, а вовсе не в комнате Жизели. Я нехотя вошла.

– Подойди сюда! – скомандовала Дафна.

Прямая как струна, она стояла, сложив руки на груди. Кожа у нее на скулах натянулась так туго, что казалось, вот-вот порвется.

– Я поняла, почему Жизель не может встать, – изрекла она. – Значит, вчера вечером вы всего лишь болтали с молодыми людьми?

Я молчала.

– Всего лишь болтали, – повторила она и, сделав широкий жест, указала на мой шкаф. – Что там стоит на дне? Что?!

Голос ее сорвался на визг.

– Бутылка рома.

– Бутылка рома, – кивнула она. – Бутылка, которую ты украла из бара.

Я отрицательно замотала головой.

– Не пытайся лгать! Жизель во всем созналась. Рассказала, как ты украла бутылку и научила смешивать ром с колой.

От неожиданности у меня отвисла челюсть.

– Чем вы еще занимались? – продолжала допрос Дафна. – Как ты развлекала Мартина Фаулера?

– Никак, – выдавила я.

Она мрачно усмехнулась, будто мои слова подтвердили самые худшие ее подозрения.

– Я пыталась предостеречь Пьера, – процедила она. – Говорила ему, что ты выросла в мире, который не имеет с нашим ничего общего. Там у тебя сложились понятия и представления, которые невозможно изменить. Я предвидела, что твое влияние на Жизель может оказаться пагубным, а к ее благотворному влиянию ты останешься глуха. Не пытайся ничего отрицать! – бросила она прежде, чем я успела открыть рот. – Я тоже была юной девушкой. Я знаю, как трудно противиться искушениям, особенно если кто-то убеждает тебя в сладости запретного плода.

Дафна устремила на меня взгляд, исполненный укоризны:

– И это после того, как мы были к тебе так добры! Приняли тебя в дом, обеспечили всем необходимым… после того, как я потратила на тебя столько времени и сил. Я вижу, ты выросла среди людей, которым неведома благодарность. Среди людей, которые не знают, что такое достоинство и порядочность. Вряд ли тут можно хоть что-то исправить.

– Это неправда! – пролепетала я, еле сдерживая слезы. – Все это неправда!

– Прошу, избавь меня от своих уловок и хитростей! – прошипела Дафна. – Не сомневаюсь, что на них ты мастерица. Дашь сто очков вперед любой цыганке. Судя по всему, единственное, что ты умеешь, – изворачиваться и обманывать. Иди и отнеси бутылку в бар.

– Я даже не знаю, где он находится, – всхлипнула я.

– Я не собираюсь больше тебя слушать! Ты и так испортила мне настроение на весь день. Разумеется, все это станет известно твоему отцу, – заявила она и вышла из комнаты, более не удостоив меня взглядом.

Слезы, кипевшие у меня под ресницами, хлынули ручьями и обожгли щеки. Я бросилась к шкафу, схватила злополучную корзинку и устремилась к дверям Жизели. Из ванной доносился шум воды и пение. Видно, Жизель принимала душ. Я рывком распахнула стеклянную дверь.

– Ты что? – выпучила глаза Жизель, изображая удивление. – Что тебе нужно, Руби?

– Как ты могла все свалить на меня?

– Подожди минуту.

Она выключила воду.

– Дай мне полотенце, будь добра.

Я поставила корзинку на комод и протянула Жизели полотенце.

– Так что там у вас произошло?

– Зачем ты сказала Дафне, что это я взяла бутылку из бара? Ведь это подло!

– Ох, Руби, не злись. Я не могла иначе, честное слово. Видишь ли, месяц назад у меня уже вышла одна история. Мама поймала меня, когда я вернулась посреди ночи и от меня пахло виски. Она тогда просто взбесилась. Орала, что запретит мне выходить из дому. Если бы выяснилось, что сейчас во всем виновата я, она бы точно посадила меня под замок.

– Ловко ты вывернулась, ничего не скажешь! А то, что она теперь считает меня воровкой и пьяницей, – это ерунда!

– Тебе все сойдет с рук. Ты только что появилась в доме. Папа на тебя не надышится. Даже если мама немного посердится на тебя, ничего страшного в этом нет. Наказывать тебя никто не будет, вот увидишь. Мне жаль, что все так вышло, – добавила Жизель, закручивая на голове полотенце. – Но когда мама приперла меня к стенке, я жутко растерялась. Не успела придумать ничего лучше.

В ответ я лишь молча вздохнула.

– Мы же сестры, – сияя улыбкой, продолжала Жизель. – А сестры должны всегда быть заодно.

– Что значит «быть заодно», Жизель? Вместе врать?

– Разумеется. Если мы хотим друг друга выручать, маленькая ложь просто необходима. Без лжи на этом свете не проживешь, – беззаботно заявила она.

Я снова вздохнула. Дафна тоже говорила о «маленькой лжи», без которой невозможно прожить на свете. Судя по всему, ложь – это фундамент, на котором строится счастье и благополучие семьи Дюма. Вот только можно ли назвать эту ложь маленькой?

– Не бойся, все обойдется, – прервал мои размышления голос Жизели. – Если папа слишком расстроится, я сумею запудрить ему мозги. Скажу, ты подговорила меня, потому что мне самой очень этого хотелось… ну, в общем, что-нибудь в этом роде. Он окончательно собьется с толку и не станет наказывать никого. Я проделывала такие фокусы множество раз, – заявила она с хитрой ухмылкой.

Жизель завернулась в полотенце и вышла из ванной.

– Да хватит тебе дуться! – бросила она. – Тоже мне трагедия. Мир не перевернулся, и никакой катастрофы не произошло. Скоро к тебе придет твой учитель живописи, а после за нами заедут Бо и Мартин. Поедем во Французский квартал, проветримся.

– А… что мне делать с этим? – пробормотала я, указывая на корзинку. – Я даже не знаю, где этот ваш бар.

– В кабинете. Я тебе покажу. Только давай сначала решим, что мне надеть.

– Хорошенькое утро сегодня выдалось! – вздохнула я. – Сначала я рассказала Нине о том, что слышала какой-то плач, и она потащила меня в свою комнату и принялась окуривать серой. Потом на меня набросилась Дафна!

– Ты слышала плач?

– Ну да, какие-то тихие всхлипывания. По-моему, они доносились из комнаты, где прежде жил Жан.

– А-а, – равнодушно протянула Жизель.

– Ты тоже их слышала?

– Конечно, – бросила она, сняла с вешалки юбку и приложила к себе. – Может, вот эту? Она не такая короткая, как твои, но красиво облегает мои бедра. И это нравится Бо, – добавила Жизель с многозначительной улыбкой.

– Очень красивая юбка. Но ты так и не сказала, что это за всхлипывания? Раз ты их слышала, ты наверняка знаешь, кто это плакал?

– Папа, кто же еще. Он часто приходит в комнату дяди Жана и плачет. Сколько я себя помню, он делал так чуть не каждый вечер. Никак не может смириться… с тем, что произошло.

– Но я его видела… вчера вечером… и он сказал, что никто не плакал… что мне померещилось…

– Естественно, он не хочет, чтобы кто-нибудь об этом знал, – пожала плечами Жизель. – И мы все делаем вид, что ничего не замечаем.

– Как это все грустно, – вздохнула я. – Папа рассказывал мне, каким красивым и обаятельным был Жан. Как это ужасно – умереть совсем молодым, когда перед тобой открывается вся жизнь и…

– Умереть? – перебила Жизель. – Что значит «умереть»? Папа сказал тебе, что дядя Жан умер?

– Ну… я так поняла… он сказал, что во время крушения мачта ударила Жана по голове и… – Я осеклась, припоминая рассказ отца во всех подробностях. – Папа сказал, что Жан долго находился в коме и медицина оказалась бессильна. Вот я и решила, что…

– Что он умер? Ошибаешься!

– Значит, он жив? Почему же тогда папа так о нем горюет?

– Жив-то он жив, только стал чем-то вроде овоща, – усмехнулась Жизель. – Хотя выглядит не плохо, ничего не скажешь. Тем не менее крыша у него полностью съехала, он никого не узнает и ничего не помнит.