Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века - Ирина Щербакова

21 мая 1953 года Ида Алексеевна вышла замуж за Михаила Владимировича Лиса, он в то время был военнослужащим. На праздничном столе было немного бражки, консервов и картошки. Такой скудный праздничный стол был почти у всех советских пар того времени. Но почти также было и у Нины Васильевны, которая вышла замуж уже в 1962 году. А у Веры Николаевны и Владимира Павловича праздничный стол был собран лишь через полгода после регистрации брака, так как ни денег, ни продуктов не было.

А.Ф. Тихомирова. 1-й класс. 1941

И.А. Лис в платье, подаренном хозяйкой

А.Ф. Тихомирова – кочегар

М.В. Лис (в центре) с бригадой

И.А. Лис с хозяйской девочкой

М.В. Лис(справа)

В деревне

Послевоенная жизнь деревни первоначально мало чем отличалась от военных лет. В это время в колхозе еще существовали трудодни: денег никогда не давали, вместо них – зерно. Его мололи на каменных жерновах в сарае. Даже не верится, что это происходило в середине XX века! В то время достаточного количества тракторов еще не было, поэтому вся пахотная земля обрабатывалась при помощи лошадей. По-прежнему, как вспоминает Нина Васильевна, дети собирали щавель и клевер – их сушили, толкли в ступке и делали лепешки. Весной на колхозных полях, как и в войну, собирали гнилую картошку, ее сырую толкли и делали лепешки. Также, несмотря на закон «о трех колосках», собирали горох, овес, рожь и пшеницу.

В 1950 году Василий Иванович, отец Нины Васильевны, после обучения в Ленинграде, устроился редактором в районную газету «Лесной рабочий». Но, пожив немного в Няндоме, семья вернулась обратно в деревню. По словам Нины Васильевны, жить там было лучше, так как у каждого деревенского жителя имелось свое хозяйство. Но детей баловать было нечем, кроме как леденцами и карамельками-подушечками.

Уже с 12 лет она вместе с подругой возила колхозное молоко на Игринский молокозавод, бочки с молоком были очень тяжелые (примерно 40 кг), но поблажек никто не давал: приходилось носить по 10–15 бочек в день. Дети же помладше помогали взрослым боронить. Молока в семье было немного (большую его часть сдавали), но из него постоянно делали простоквашу, творог, сметану, из сливок – масло, которое сдавали в качестве налога.

Люди в деревне были зависимы от местных властей, работали там, куда пошлют. Например, Анастасию Федоровну в 1949 году сельсовет отправил вместе с одногодками в лес на Талмозеро, а весной – на сплав в Канакшу. Работа была тяжелой для девчонок, и они однажды сбежали, да только пришлось вернуться. Когда сезон сплава закончился, Анастасия Федоровна твердо решила уйти из деревни в город, в Няндому. И сделала это очень удачно.

К счастью, у нее был документ, который мечтали иметь многие ее деревенские подруги, – паспорт. Вся беда была в том, что колхозники паспортов не имели по закону 1932 года. Деревенская молодежь могла получить его только при выезде на учебу. Но сначала надо было добыть справку из сельсовета для предъявления в паспортный стол, который находился в Няндоме. Анастасии Федоровне повезло, работница сельсовета пожалела сироту и справку эту выписала. И вот пешком Настя отправилась в Няндому, обратно тоже своим ходом. Из-за ошибки в справке пришлось сходить дважды, но паспорт был получен. И когда стало уж совсем тяжело, девушка решила уйти в Няндому, к сестре, которая жила в районе Уксусного завода. И очень вовремя: наутро председатель хотел отправить ее на работы в лес, но было уже поздно.

Только в 1953 году начали выдавать бессрочные паспорта тем, кто старше сорока, на десять лет – тем, кому было от двадцати до сорока, и на пять лет – тем, кому было от шестнадцати до двадцати. А были еще паспорта на полгода. Для колхозников, завербовавшихся куда-нибудь на работу. Срок кончился – изволь сдать паспорт и живи как раньше.

В мае 1950 года Анастасия Федоровна устроилась на Уксусный завод пилить дрова, которыми топили котлы. А затем девушку отправили в Архангельск на три месяца учиться на кочегара, на этой должности она работала в течение пяти лет.

Жизнь людей улучшалась медленно. Так, Нина Васильевна Громцева вспоминает, что после окончания школы в 1956 году работала дояркой, затем нянечкой в детском саду, заведующей клубом. Первой ее купленной вещью была плюшевая жакетка. Ее Нина приобрела примерно в 1958 году. Чтобы купить такую жакетку, необходимо было сдать примерно 300 яиц; также каждый день сдавали молоко, раз в месяц – масло, сбивали его специальной деревянной мутовкой.

Молодые люди, не обремененные семьей и хозяйством, стремились вырваться из деревни. Нина Васильевна в 1960 году тоже уехала из колхоза, несмотря на протест отца, на станцию Шестиозерье к своей тете, но, так как паспорта у нее не было, устроиться официально никуда не смогла. Ее пожалела заведующая пекарней и взяла на работу без оформления. Получала девушка примерно 80 рублей, но все эти деньги у нее забирала тетка, ей было обидно, ведь на эти деньги можно было купить себе хоть какие-нибудь вещи. Нине все равно пришлось вернуться в колхоз, так как ее уже стали искать. Девушку пожалел приятель отца, ведь все сверстники к тому времени уже получили паспорта и уехали учиться, одна Нина осталась в деревне, и выдал справку о том, что она в колхозе не работает. По этой справке девушка и получила паспорт, причем не на год и не на два, как обычно выдавали, а сразу на десять лет. После этого в деревне девушку больше ничего не задерживало: получив паспорт, она сразу уехала в Шестиозерье.

Как видим, многие молодые люди решали изменить свою жизнь, уезжая из деревни, но сделать это было не просто, так как колхозники не имели права на свободу передвижения. У них не было паспортов. Правительство намеренно затрудняло выезд молодежи из деревни, иначе кто же там будет работать.

За лучшей жизнью

В 40-50-х годах на производстве не хватало рабочих рук, поэтому по стране специально разъезжали люди, осуществлявшие наборы рабочих. Но многие и сами уезжали в большие города, надеясь на лучшую жизнь. Когда брат Михаила Лиса, живший в Москве, предложил молодой семье поработать на стройке, они решили отправиться в столицу. В Москве, как говорит Ида Алексеевна, строили много и быстро. Рабочие съезжались со всех концов страны, в основном это были юноши и девушки. Жили они в бараке. Получилось так, что в это время Михаил получил травму на производстве: его положили в больницу, а в новом жилье не было ни окон, ни дверей, но была хотя бы железная печка, которую Иде Алексеевне выдали на стройке.

В семье Лис оба вместе зарабатывали 200–300 рублей, поэтому и в столовой приходилось брать одну порцию на двоих. Однажды повариха это заметила и пожалела молодую пару, постаралась побольше положить. По фотографиям можно заметить, что даже в 50-х годах люди были одеты плохо. Так, Ида Алексеевна Лис сфотографирована в платье, которое ей подарила хозяйка еще до замужества, а муж ее на многих фотографиях в гимнастерке и галифе, хотя уже давно демобилизовался.

В Москве семья Лис мало на что могла рассчитывать – только на эту комнату в бараке, так как нуждающихся было очень много, да и частичная потеря трудоспособности главы семьи заставила семью Лис вернуться на станцию Лельма.

Проза жизни

Я обратила внимание на то, что было очень много многодетных семей – по пять-шесть детей, и не только до войны, но и после. Со слов женщин я поняла, что количество детей обычно не планировали как сейчас, средства контрацепции не были широко распространены, как и санитарное просвещение.

Как говорят Нина Васильевна и Ида Алексеевна, в деревне женщины делали подпольные аборты, бывало и так, что даже умирали от них; вызывали преждевременные роды и закапывали только что родившихся детей. Ведь и до войны, и во время войны, и даже после большое количество женщин умирало от подпольных абортов.

На мой взгляд, государство вообще не волновал вопрос морали или забота о женском здоровье. На повестке дня стоял вопрос людских потерь во время войны, необходимости восполнить население, и это надо было сделать любым путем. А что было сделано для улучшения жизни людей после рождения детей? Ведь матерям надо было выходить на работу. Все мои собеседницы говорят, что уже через несколько месяцев выходили на работу, оставляя детей на бабушек или отдавая грудничков в ясли.

Когда я интересовалась уровнем снабжения продовольствием, товарами ширпотреба, все обычно говорили, что в 60-х и 70-х годах в магазине все было. Но при разговоре выяснялось, что, приезжая из Москвы, Ленинграда, Архангельска (больших городов), привозили баранки, сушки, конфеты, сыр, колбасу, одежду для детей… Из этого можно сделать вывод, что на самом деле почти ничего не было, но люди жили скромно, ведь они привыкли к лишениям войны, к голоду, к отсутствию одежды… Многие, как семья Лис, отказывали себе во всем, детей же старались одеть получше, но купить эти детские вещички можно было только в больших городах, а где-нибудь у нас в глубинке любой пустяк был в дефиците. Советский человек довольствовался малым. «Лишь бы не было войны!» – говорили мои собеседники.