Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века - Ирина Щербакова

В 50-х годах в квартирах советских людей стали появляться телевизоры, но в более отдаленные от центра места телевидение пришло гораздо позже. В семье моего деда это случилось примерно в 1967 году, но в назначенную дату он показывать не стал, объяснили это тем, что не успели поставить телевизионную вышку. Через несколько дней Владимир Павлович, находясь в кабинете у начальника, увидел, что телевизор (находившийся в кабинете) стал показывать, совещание на этом прервали, а дед тут же позвонил домой и сообщил о начале телевещания. Вера Николаевна, бросив все дела, села смотреть телевизор. Как она говорит, показывал он плохо – «снежил», то есть по всему экрану как будто летели снежинки. Чтобы он показывал лучше, ставили самодельные антенны.

Во время работы над этим исследованием в моих руках побывало много фотографий. Рассматривать их – очень интересное занятие. На пожелтевших карточках такая уже далекая для нашего поколения эпоха.

Я обратила внимание, что многие фото подписаны. Возможно, подписывая фотографии, люди старались сохранить память друг о друге. Молодежь 40-50-х годов, жившая в деревнях и селах (как и герои моего исследования), в послевоенное время старалась уехать в город, так как никаких перспектив в деревенской жизни в ближайшие годы не наблюдалось. Поэтому часто самым близким и родным приходилось расстаться, порой на долгое время, а современных видов коммуникаций еще не было. Именно поэтому люди и подписывали фотографии, оставляя их дорогим сердцу людям и надеясь, что «настанет счастливое время» и они вновь встретятся.

Покидая родные места

«Рок черту свою подводит близ тебя, Харбин…»

Алена Пименова

Школа с. Елбань, Маслянинский район, Новосибирская

область, научный руководитель Т.Ю. Нерода

Долгие годы я почти ничего не знала о родственниках по линии маминого отца. Дед живет в городе Новосибирске, общаемся не очень часто. Да, видимо, сохранился еще и советский «синдром утаивания зарубежных родственников». Разговорить его помогла мама, более того, он извлек из потайных ящиков несметное для меня богатство – весь семейный фотоархив, снабженный комментариями тех, кто его создавал, начиная примерно с 1921 года. От самих альбомов исходит дух времени – толстые переплеты с металлическими уголками и узорами. Мама знала и уже ушедшую мою прабабушку, хорошо помнит ее привычки, сложившиеся во многом под влиянием эмиграции и воспитания в «несоветской семье». Но главный документ, заставивший меня взяться за работу, – это автобиография, написанная рукой прапрабабушки, родившейся в 1890 году. Две страницы, написанные крупным почерком, где за каждой строчкой – наиболее важные события ее жизни, крутые повороты жизни, от трагических, страшных – до радостных или естественных с человеческой точки зрения…

Жизнь семьи до Харбина

Моя прапрапрабабушка, Мария Петровна Малышева, до замужества Филатова, родилась в 1865 году в Николаевске-на-Амуре. На год раньше в Кайдалове, в Забайкалье, родился ее будущий муж, а мой прапрапрадед Петр Семенович Малышев. Обвенчались они в начале 80-х годов XIX века. От брака Марии и Петра родилось четверо детей: Сергей – в 1887 году, Маргарита – в 1890-м, в 1893-м – Раиса, Конкордия – в 1898-м. Петр служил протоиереем в городе Благовещенске. Из дат рождения видно, что молодость детей, их взросление пришлись на труднейшее, трагическое время. Именно оно распорядилось так, что кто-то из них выживет, кто-то погибнет, кто-то навсегда покинет Россию. Да и родителям досталось немало пережить, особенно в 20-х годах…

И Мария Петровна, и Петр Семенович происходили из семей священнослужителей, поэтому их брак не был случайностью. Начитанный, хорошо образованный, отец постарался дать образование и детям. Сын Сергей окончил духовную семинарию (мне, к сожалению, не удалось восстановить, где он потом служил), дочери – Благовещенское епархиальное женское училище.

Маргарита, завершив семилетнее обучение в этом заведении, в 1907 году там же, в Благовещенске, поступила на двухгодичные педагогические курсы, потом вплоть до 1920 года учительствовала то в сельской местности, то в школах при станциях Амурской железной дороги.

В 1918 году, работая в Бочкареве (станция Амурской железной дороги), она познакомилась со старшим ревизором железной дороги – Владиславом Ивановичем Карпиком, поляком по происхождению. Родился он в городе Парчеве Седлецкой губернии в 1884 году. Уже имея за плечами опыт семейной жизни, он воспитывал дочь Нюсю от первого брака. Они поженились, несмотря даже на то обстоятельство, что он был католиком. Чувства оказались, очевидно, сильнее традиционных предпочтений. Проверены они будут позже всей непростой жизнью, когда и любовь, и страх за близких, и желание во что бы то ни стало выжить заставят Владислава Карпика принимать серьезные решения и действовать. Именно он спас не только Маргариту Петровну, но и ее родителей и двух сестер от гибели. Вот только ее брату Сергею ничем помочь не смог.

Страшные 20-е годы на Дальнем Востоке, наверное, не были страшнее, чем на юге России или у нас, в Западной Сибири. Но для нашей семьи именно гражданская война на Дальнем Востоке стала самым трагическим периодом. Положение всех, кто так или иначе был неудобен советской власти, становилось опасным. Шла расправа с «буржуями», с «кулаками» и другими «классовыми врагами». Жестоко обходились со священнослужителями. Ходили жуткие слухи о все новых и новых актах насилия. Сегодня можно найти немало печальных свидетельств этому в публикациях историков. В нашем же семейном архиве есть реальный документ, связанный с трагической судьбой подруги Маргариты Петровны, тоже дочерью священника – трудно представить себе, как сумели его сохранить… Это письмо, написанное некой Марией. Подпись «Горькая». Неясно, фамилия ли это или метафора. Скорее последнее. У этой девушки красные заживо сожгли отца-священника и мать. Сама она успела где-то неподалеку спрятаться. Жила она после случившегося в ожидании гибели: люди отвернулись, никто не смел выразить сочувствие. Не знаю, каким образом осуществлялась переписка нашей Маргариты с подругой, но, исходя из письма Марии, мы узнаем, что она приглашала ее жить к себе. И это в тот момент, когда собственного отца в любую минуту могла постигнуть та же участь, что и родителей бедной девушки! Более того, в их семью уже пришла беда: был расстрелян брат Сергей, он погиб дико и бессмысленно. По семейной легенде, он возвращался домой от товарища, мимо гнали на расстрел колонну очередных врагов из горожан, увидев в толпе обреченных знакомого, Сергей не удержался от прощального взмаха рукой. Тут же конвой впихнул в ряды арестантов и его самого. Через тридцать минут, без всяких разбирательств, толпу, выведя на пустырь за городом, расстреляли. Семья о беде узнала в тот же день от случайного свидетеля. Официального сообщения, конечно же, не было. Про брата во всех анкетах, которые были обязательными для советских людей и при поступлении в учебное заведение, и при устройстве на работу, родственники писали: «Малышев Сергей Петрович, родился в городе Благовещенске, в 1887 году, умер в 1920 году в Амурской области». Мы не смогли выяснить даже точное место его гибели. Скорее всего, это был Благовещенск, там жили родители. А если учесть, что о расстреле узнали от посторонних людей в тот же день, то, видимо, так оно и было. То, что он был убит, подтверждает и список, передаваемый в семье от родителей детям для молитвенного поминовения. Напротив его имени – «молиться об убиенном», в то время когда против остальных – «молиться об умершем».

А теперь вновь вернемся к письму Марии:

«Милая Маргарита!

Спасибо, родная, за приглашение. Но, к сожалению, не могу принять его. Здесь, в своей деревне, до меня никому нет дела. Я провожу дни в полном одиночестве. Часто, особенно вечерами, я вижу призраки родных. Я объясняю это тем, что все время думаю о них, дорогих мне людях, которых я потеряла навеки. Которые для меня стали лишь светлым воспоминанием. Были родные, которые любили, заботились обо мне! А теперь? Добрая Маргарита! Только Вы одна протянули мне руки, только Вы одна сочувствуете мне, что и доказывает письмо. А ведь у меня масса знакомых в Гондаттях. Даже близкие нашему семейству не подошли ко мне на станции. Вот уже третью ночь не могу уснуть, все кажется, рядом мои дорогие отец и мать. Как же они мучились! Прости, дорогая Маргарита, сегодня-завтра буду в Гондаттях, но не останусь, а буду жить в Петрушах».

Историю, связанную с этим письмом, моя мама узнала еще в детстве от своей бабушки. Эта история имела продолжение. Маргарита вместе с мужем наняла извозчика, и они отправились в злополучные Гондатти за Марией. Прибыв к дому бывшего священника, еще с улицы обнаружили полный погром. Картина, представшая ошеломленным гостям, была жуткой: на окровавленном полулежало истерзанное тело молодой девушки. Мария не избежала участи своих родителей. Это, очевидно, и определило последующие действия мужа Маргариты, Владислава Карпика. От еще недавней работы на КВЖД у него сохранился льготный проездной билет. Собрав самые необходимые вещи, а надо сказать, что имелись и солидные фамильные ценности, он по железной дороге вывез жену и дочь в Харбин. Затем, правдами и неправдами, помог и родителям Маргариты, и сестрам, Раисе и Конкордии, перебраться через границу. Здесь сыграли немаловажную роль те самые ценности в виде колец, брошей, кулонов (одно кольцо, с сапфиром, сохранилось и сейчас принадлежит маме). Пограничники за золото дали беглецам свободный коридор. Но не надо думать, что это было просто. Благоприятный исход зависел от многих обстоятельств: от степени честности того, кто решал пропустить нарушителей за золото или просто убить и забрать, без всякого для себя риска, чужое добро. Более того, предстояло еще добраться по сопкам до границы в нужное время и в нужное место. Все, к счастью, получилось. А мать Маргариты вместо саквояжа пронесла на себе через сопки еще и шкафчик из красной вишни, предварительно набив его вещами. Кстати, он пережил эмиграцию, прибыл обратно из Китая более полувека назад и благополучно занимает сегодня свое пространство в нашей квартире. Да, он не совсем вписывается в интерьер, но он дорог, как хранитель многих семейных тайн, и потому ему жить и жить еще!