Белые паруса. По путям кораблей - Юрий Усыченко

Если верить… Разбирательство исков, поданных «Италией лайн» и «Суидиш-Америкен лайн», которым принадлежали суда, продолжалось три месяца. Процесс был сенсационным, но вдруг… обе компании с обоюдного согласия решили его прекратить. Это бросает свет на «загадочную» историю. Все отчетливее выяснялось, что в погоне за прибылью пароходные компании пренебрегали безопасностью пассажиров…

Что касается штормов, то есть моря более благополучные, есть неспокойные. Бискайский залив, рассказом о котором я начал эту главу, пользуется среди моряков заслуженно скверной репутацией. Особенно зол он зимой. Лоция, своеобразный справочник, в котором изложены все требуемые мореплавателю сведения о данном районе, сообщает коротко и многозначительно: «Особенно сильные штормы наиболее часто отмечаются в период с ноября по февраль… Они сопровождаются пасмурной дождливой погодой и являются очень опасными как в открытой части залива, так и у побережья». Составители лоций знают цену словам и выражение «очень опасные» надо понимать буквально. Был случай, когда из-за жестокого январского шторма в Бискайском заливе, вплоть до Гибралтарского пролива, прекратилось все морское сообщение. Десятки кораблей и судов, захваченных ураганом в море, терпели бедствие. Счастливцы, укрывшиеся в гавани, не смели высунуть из нее нос. Расписание движения — святыня дли морских пассажирских компаний. В эти дни оно полетели кувырком. Горделивые лайнеры — «рысаки» также отстаивались у пирса, ожидая у моря погоды, как самый захудалый портовой баркас. Пассажиры пересаживались на поезда.

Лишь когда шторм пошел на убыль, человек снова осмелился показаться на просторах Бискайского залива.

Суровую обстановку зимней Атлантики мы ощутили в первую же ночь после выхода из Средиземного моря. Часов в одиннадцать вечера начальник рации Саша Дроздов поймал по радио сигнал «SOS». Затонул испанский логгер. Экипаж спасся на шлюпке и двух плотах: «…мы в воде больше трех часов, с нами дети». О сигнале бедствия немедленно доложили капитану, прикинули расстояние по карте. До потерпевших кораблекрушение оказалось около восьмисот миль. Ясно, идти на выручку нет смысла. «Горизонт» окажется там лишь на следующий день, за это время их подберут, тем более, что несчастье произошло в оживленном районе, недалеко от берега.

Так оно и случилось. «SOS» повторился еще раз и замолк.

От пятнадцатой до восемнадцатой и от сорок пятой до сорок восьмой минуты каждого часа все радиостанции морской подвижной службы молчат и слушают. В это время на Международной частоте бедствия, равной пятистам килогерцам, не работает никто, кроме передающих сигналы тревоги, бедствия, срочности, безопасности: три точки, три тире, снова три точки, составляющие по азбуке Морзе сигнал «SOS». Словесный сигнал бедствия — «Mayday» от французского «m’aidez» — «помогите мне». В эфир выходят только с этими сигналами. Остальные станции морской подвижной службы молчат. Молчат и слушают. Это называется Международный период молчания, который строго соблюдают все судовые радисты мира.

Предосторожности такие далеко не лишни. Хоть меньше, но море и в наши дни продолжает собирать трагическую жатву. Например, в 1960 году в морях, океанах погибло 114 судов, в 1961 — 78. В среднем, ежегодно находит смерть в волнах около 200 000 человек. Цифры эти далеко не точны, так как статистика учитывает лишь суда свыше пятисот тонн водоизмещением. Сколько гибнет мелких рыбачьих судов, различных парусников, джонок, моторных катеров и им подобных, не считал никто. Без вести пропали с начала нынешнего столетия более 1200 кораблей. Их судьба неизвестна.

Выйдя в Атлантику, мы услышали сигнал бедствия, вскоре довелось и увидеть аварийное судно. Массивный, тысяч на восемь-десять тонн, английский танкер. Был он милях в трех от нас, в положении его чувствовалось что-то непривычное, я сразу не мог понять что. Увидев над мостиком сигнал — два черных шара: «Меня дрейфует. Потерял управление», догадался, в чем дело. Танкер не двигался вперед. Его развернуло лагом, бортом к волне и медленно несло в пустыню океана. Зыбь неторопливо валяла его с борта на борт. Странное впечатление производил он, тысячетонный, став игрушкой волн и ветра. Что случилось на англичанине, мы так и не узнали. На вопрос, не нужна ли помощь, коротко ответил: «Нет».

Для современного горожанина, привыкшего относиться к природе несколько свысока, непривычно, даже как-то обидно чувствовать зависимость свою от ветра, тумана, циклонов и антициклонов. Мы решительно не замечаем такие пустяки, как форма вечерних облаков. В море отзываются давным-давно забытые струны души, начинаешь сознавать себя иным, чем всегда, более собранным и глубоким. А может, это присущая нашему человеку серьезность перед лицом опасности, о которой говорил еще Лев Толстой.

Так или иначе, рассуждения о погоде, которые считаются на берегу признаком абсолютного бестемья для бесед, в море полны содержания и интереса. Что сегодня барометр? Принята ли метеосводка? Какой силы ветер? Куда завернул ближайший циклон? Особенно тревожила «Жанетта». Каждый год метеорологи составляют список женских имен, по нему, соблюдая определенную последовательность, нарекают ураганы — что-то вроде метеосвятцев. Незадолго до нашего появления в Бискайском заливе бушевала «Ирэн». За ней следовала «Жанетта». Попади мы в ее объятия, «Горизонту» пришлось бы туго. Шел он в балласте, без груза, высокие борта парусили, снося с курса, больше обычного подвергалось судно качке. Рандеву с «Жанеттой» не предвещало ничего хорошего и все облегченно вздохнули, когда ураган расшвырял силу свою где-то над побережьем Франции. Вопреки всем прогнозам и предположениям, «Горизонт» проскочил между «Ирэн» и «Жанеттой», испытав только мертвую зыбь.

Сутки сменяются сутками, лаг отмечает пройденные мили. Немало их оставлено за кормой «Горизонта» в этом рейсе: темные, без всякого оттенка зимние воды Понта Эвксинского, названного в наши дни Черным морем; зеленовато-синее Эгейское море; серо-синее Мраморное; ласковое, аквамариновое Средиземное и густо-синие могучие валы Атлантического океана. День похож на день, ночь на ночь, каждые сутки повторяют друг друга и все-таки неповторимы в своем однообразии. Размеренный ритм имеет свои трудности и свои привлекательные стороны. Специфика морского быта налагает определенный отпечаток на характер моряка. От него требуется то, что береговому не так уж важно, порой — безразлично. На заводе, в конторе, колхозе мы связаны с коллективом больше или меньше — по желанию, склонностям натуры. Можно вне цеха вообще не знаться с товарищами по труду.