Клан Пещерного Медведя - Джин Мари Ауэл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Испытание может быть тяжелым. А вдруг я его не выдержу? Как я узнаю, что он меня испытывает? Что такого ужасного может он заставить меня сделать?» Эйла стала думать о трудностях, которые ей встречались в жизни, как вдруг ее осенило.
«Бруд! Бруд дан мне как испытание! Что может быть хуже, чем провести всю зиму у него на побегушках? Если я выдержу это, если я окажусь достойной моего тотема, он позволит мне охотиться».
В пещеру Эйла вернулась совсем другим человеком. Иза заметила это, но не могла сказать, что, собственно, в ней изменилось. Она оставалась не менее послушной, но выполняла все с большей легкостью и уже внутренне не сжималась при приближении к ней Бруда. Она не смирялась со своей участью, а принимала ее. Но то, что к ее амулету кое-что прибавилось, заметил только Креб.
Близкие радовались, что девочка к началу зимы окончательно обрела нормальное состояние. Хотя она сильно уставала, к ней вернулась улыбка и даже смех, которым она давала волю, играя с Убой. Заметив, что ее амулет чем-то пополнился, Креб догадался, что девочка приняла какое-то решение и получила от тотема знак. Теперь она проще стала относиться к своей участи, и Мог-ур мог наконец вздохнуть с облегчением. Он понимал, что повиновение Бруду ей давалось с большим трудом, но ей еще предстояло научиться владеть собой.
Зимой на восьмом году жизни Эйла стала женщиной. Однако в физическом смысле ее тело оставалось прежним – стройным, угловатым, без каких-либо признаков перемен. Но именно той зимой Эйла простилась с детством.
Порой жизнь ее была столь невыносима, что она задумывалась, стоит ли ее продолжать. Подчас, просыпаясь поутру и глядя на знакомые очертания пещеры, она мечтала уснуть вечным сном. Но всякий раз, когда ее охватывало отчаяние, амулет, который она сжимала в руке, давал ей силы прожить еще день. Снег и лед постепенно сдавали свои позиции, приближалась пора, когда Эйла могла вволю гулять по лесам и полям, наслаждаясь зеленой травкой и теплым ветерком.
Подобно своему тотему, Мохнатому Носорогу, Бруд был человеком упрямым и мог в любой момент вспылить. Стоило ему ухватиться за что-нибудь, как сдвинуть его с этого пути становилось практически невозможно – непреклонность, характерная для всего клана. Постоянные придирки, издевки и затрещины, которыми он изо дня в день награждал Эйлу, невозможно было скрыть, это происходило у всех на глазах. Многие из соплеменников считали, что девочку стоило немного приструнить, но почти никто не одобрял усердия, с которым делал это Бруд.
Бран все еще беспокоился, как бы девчонка вновь не разбудила в Бруде зверя, однако тот в последнее время являл собой едва ли не образец сдержанности, и у вождя немного отлегло от сердца. Бран надеялся, что со временем сын его женщины не уступит ему в самообладании, и решил пока в это дело не вмешиваться. К концу зимы вождь невольно проникся к странной девушке уважением – такого рода чувство он некогда испытывал к сестре за то, что она безропотно терпела побои своего мужчины.
Так же как Иза, Эйла стала примером женского смирения. Как полагается женщине, она покорно сносила все невзгоды. Когда девушка непроизвольно хваталась за амулет, Бран и многие другие воспринимали этот жест как глубочайшее почтение к духовным силам, перед которыми они все трепетали. И к ее женскому образу добавлялась еще одна положительная черта.
Амулет давал ей веру, она почитала духов, но относилась к ним по-своему. Она знала, что тотем испытывает ее и, если она окажется его достойна, он позволит ей охотиться. Чем больше Бруд изводил ее, тем больше у нее прибывало уверенности в том, что с началом весны она сможет приступить к новому занятию. Она намеревалась превзойти в этом мастерстве не только Бруда, но и самого Зуга. Она хотела стрелять из пращи лучше всех в клане, пусть об этом даже никто не узнал бы. Эта мысль взращивалась ею всю зиму, – так же незаметно росли окаймлявшие вход в пещеру сосульки, находившиеся на границе тепла и холода; за холодное время года они вытянулись, превратившись в массивный полупрозрачный ледяной занавес.
Эйла приступила к обучению еще зимой. Она невольно присутствовала при охотничьих разговорах, во время которых мужчины вспоминали прошлый опыт и обсуждали стратегию на будущее. Хотя Эйле приходилось быть рядом с Брудом, она использовала любую возможность, чтобы выполнять свою работу где-нибудь поблизости. В особенности ей нравились охотничьи истории Дорва и Зуга. В ней вновь проснулся интерес к старому охотнику. Она по-женски всячески ему угождала, а гордому и суровому охотнику, так же как Кребу, для радости немного было надо: чуть-чуть внимания и тепла хотя бы от этой странной и неказистой девчушки.
Зуг не остался слеп к тому, с каким интересом она воспринимала его воспоминания о былых подвигах, – в молодости Зуг был помощником вождя, а теперь его место занял Грод. Она слушала его молчаливо, внимательно и с глубоким уважением, а лицо у нее всегда выражало восторг. Подзывая к себе Ворна, чтобы рассказать об уловках или охотничьих приемах, старик знал, что девочка постарается устроиться где-то поблизости, хотя сам всегда делал вид, что не замечает этого.
«Пусть слушает, раз нравится, – думал он. – Что в этом дурного? Будь я моложе и будь я добытчиком, пожалуй, сделал бы ее своей женщиной. Когда-нибудь ей нужен будет мужчина, а с такой внешностью найти его непросто. Зато она молодая, достаточно сильная и почтительная. У меня есть родня в других кланах. Если б мне хватило сил отправиться на очередное Сходбище, я бы за нее похлопотал. Когда Бруд станет вождем, она здесь не захочет оставаться. Конечно, нельзя ей потакать – мало ли кому что хочется, – но тут винить ее не стану. Надеюсь только, что не доживу до этого дня». Зуг недолюбливал Бруда и не забыл его оскорбительной выходки. Он считал беспричинными нападки молодого охотника на девочку, к которой питал самые теплые чувства. «Хоть ее и следует воспитывать, но Бруд перешел все пределы. К тому же она всегда была с
