Укрощение «тигров» - Юрий Жуков

Бой шел всю ночь. Впереди стояло зарево — горели строения, превращенные немцами в опорные пункты, колыхались звезды осветительных ракет, медленно опускавшихся на парашютах, непрерывно гремела артиллерия, громкое «ура» перекатывалось в лесу, зловещая музыка минометов многократным эхом отдавалась на опушках. Генерал-майор Макаров не покидал наблюдательного пункта. Мысленно прикинув путь, пройденный с начала нашего наступления, он подсчитал, что Куряжанка лежит на 230-м километре этого пути. В прошлом сибирякам пришлось сломить немало ответственнейших рубежей, и штурм Куряжанки — не особо трудная задача в сравнении с такими, как прорыв основного пояса немецкой обороны у Непхаево, или штурм белгородской зоны, или бой на внешнем харьковском кольце, когда немцы в течение двух часов обрушили на боевые порядки двух наших дивизий десять тысяч снарядов. Но теперь, в непосредственной близости к Харькову, значение каждого опорного пункта удесятерялось, и за боем на подступах к деревушке, имя которой еще вчера никому ничего не говорило, с напряженным вниманием следили штабы.

Командир дивизии ни на минуту не сомкнул глаз в эту ночь. Он держал непрерывную связь со своими полками, которые, охватив Куряжанку клещами с трех сторон, теснили врага. И только в 3 часа ночи радисты перехватили лаконичную радиограмму капитана Тикова, адресованную командиру полка: «Моя штурмовая группа находится в селе, я вместе с нею. Жду дальнейших указаний».

Ранним утром мы вместе с командиром сибирских стрелков направились в Куряжанку. Узкая лесная дорога петляла среди высоких дубов, кроны которых смыкались над нею. По обочинам лежали убитые лошади, мертвые гитлеровцы, Еще тлели зажженные нашими минами зарядные ящики разбитой батареи. Солдаты из команды по сбору трофеев стаскивали в кучи брошенное немцами оружие. Связисты тянули провода. Саперы расставляли аккуратные таблички: «На дороге и на сто метров по сторонам мин нет — проверено». На последней опушке, там, где полоса лесов обрывалась и открывался вид на холмистую голую местность, тянулась линия немецких траншей, в которой всего несколько часов назад кипел жаркий бой.

Куряжанка еще была под обстрелом, и клубы дыма вздымались над ее узкими улицами, обнесенными плетнями. Но это нисколько не волновало командиров — полки уже шли к реке, тесня врага, и каждому было ясно, что не позже завтрашнего дня Куряжанка станет тыловой деревней, как уже стала к этому часу тылом Семеновка, которую мы посетили накануне.

Командный пункт полка Ищенко, чьи бойцы первыми ворвались в деревню, еще находился в Куряжанке. Тростинка радиостанции торчала из маленького блиндажа. Заросший черной седеющей щетиной командир с орденом Красного Знамени и сталинградской медалью на груди строгим тоном допрашивал по радио своих подчиненных: накормлены ли бойцы, все ли помыли ноги, доставлена ли почта, розданы ли газеты. Через час подразделение снова уходило в бой, чтобы оседлать переправы через реку, и Ищенко хотел, чтобы бойцы к этому моменту были свежи, бодры, сыты — самочувствие солдата играет огромную роль в бою.

Отдав все распоряжения, подполковник Ищенко сел бриться. Поглядывая то на часы, то в зеркало, он сжато, отрывисто рассказывал о последнем бое. Сидевший рядом его заместитель, спокойный и добродушный майор Суворов, тоже с орденом Красного Знамени и сталинградской медалью, дополнял этот рассказ отдельными деталями — он также принимал непосредственное участие в этом бою, и картины были свежи в его памяти.

Штаб полка на всем протяжении лесных боев двигался вслед за батальонами, находясь в непосредственной близости от их командных пунктов.

Радиостанции непрерывно держали связь, и когда Ищенко нужно было собрать все свои силы в один кулак, ему требовалось на это всего два часа. Но предусмотрительный командир редко прибегал к этой крайней мере. Экономя силы, он предпочитал в условиях лесного боя действовать мелкими группами, поддержанными мощной артиллерией.

И когда на опушке у животноводческого совхоза он встретил особенно упорное сопротивление — это был, по сути дела, последний серьезный лесной рубеж немцев, — Ищенко принял решение: бросить вперед штурмовые группы. Быстро были укомплектованы две такие группы по 30 человек, щедро оснащенные автоматическим оружием, ручными гранатами, противотанковыми ружьями. Каждой группе была придана 45-миллиметровая пушка. Штурмовые группы повел в бой старший лейтенант Балабанов. Впереди двигалась разведка во главе со старшим сержантом Шпагиным.

Разведчики сумели незаметно подползти к опушке леса, где пролегали траншеи немцев. Мгновение — и дождь гранат обрушился на гитлеровцев через бруствер. Они дрогнули и выскочили из траншеи. Вдогонку им грянули очереди автоматов — это подоспели штурмовые группы. Ворвавшись в траншеи, наши бойцы опрокинули гитлеровцев и погнали их прочь.

Но это было еще не все. Часть немцев, уцепившихся за лес, продолжала бить по подразделению с фланга. Была уже поздняя ночь, когда в чаще вдруг начали порхать светящиеся огненные трассы, сотни разрывных пуль гулко защелкали о вековые дубы Ищенко развернул взвод автоматчиков для прикрытия фланга. Они открыли такой ураганный огонь, что уже через несколько минут на этом фланге все стихло.

Только теперь, несколько перегруппировав свои силы, Ищенко бросил вперед подразделение Тикова, и оно к рассвету ворвалось в Куряжанку. Почти одновременно в нее вступили бойцы командира Соболева.

В блиндаже наблюдательного пункта еще несколько часов назад помещался командный пункт 417-го немецкого пехотного полка. В углу красовалась неизвестно зачем поставленная сюда гитлеровцами православная икона, украшенная кукурузной листвой. Как попала она сюда? Командир пожал плечами и вдруг нахмурился:

— Пожалуй, неспроста! Мы знаем, какие богомольники фашисты. А ну-ка, сапера сюда!

Икону тщательно осмотрели, осторожно сняли. Предчувствие не обмануло опытного командира: в тщательно выдолбленной нише за иконой лежала мина замедленного действия. Ее тут же разрядили.

Только кончили возиться с миной, на улице зафыркал немецкий автомобиль. К блиндажу автоматчики провели бледного, растрепанного немца. Вслед за ним шагал сержант, тяжело нагрузившийся какими-то папками. Через плечо у него были перекинуты два ярких опознавательных флага со свастикой.

— Так что, фриц к нам приехал, товарищ командир! — доложил он.

И тут мы познакомились с одной из тех любопытных историй, которых так много разыгрывается в эти дни лесных боев. Немецкий младший офицер с документами разбитого вдребезги 417-го пехотного полка 168-й стрелковой дивизии ехал в Куряжанку на машине, не подозревая, что здесь уже русские. Увидев у въезда в деревню бойцов со звездами на пилотках, водитель круто развернул машину и понесся к переправе через Уду. Очереди автоматчиков догнали шофера.

Машина остановилась. Автоматчики вытащили бледного немецкого офицера из автомобиля, обезоружили его, потом усадили обратно, как пленника, и привезли в штаб.

В немецкой машине лежали груды бумаг. Мы просмотрели их. Среди многих документов, имеющих узковоенный интерес, лежала любопытная папка, принадлежавшая командиру батальона Карлу Рауту, убитому в сегодняшнем бою. Раут был ветераном. В его папке мы обнаружили старые, потрепанные карты, на которых он отмечал свой путь: здесь были карты Чехословакии, Польши, Бессарабии, план Киева, снимки русских деревень. Последняя карта — план Харькова с пометками, показывающими огневые позиции немецких батарей на 19–20 августа. Здесь, у стен Харькова, для Карла Раута война окончилась.

Когда мы покидали Куряжанку, бойцы заканчивали приготовления к новой атаке. Рослый сероглазый Пашкевич — довелось-таки с ним встретиться! — старательно чистил свою снайперскую винтовку и что-то рассказывал обступившим его молодым бойцам. Сталинградцу, участнику боев за Тракторный и герою белгородской битвы, ему было о чем рассказать. Чуть поодаль, собрав новичков, молодой автоматчик Евлампий Речкин, только что вступивший в комсомол, в десятый раз повторял историю о том, как под Непхаевом рота, в которой он служил, пробивала немецкий рубеж:

— Расшибло у меня автомат осколками, я отнял у фрица винтовку. Опять не повезло — отбило пулей приклад! Подхватил на земле парабеллум. Расстреляв из него все патроны, взял у раненого бойца автомат. Ну, и этим долго повоевать не пришлось — вскорости меня ранило. Трудный бой был, конечно, ну, а фашистов все же мы тогда погнали к чертовой бабушке. Значит, сегодня и подавно за реку их отбросим…

Молодые бойцы горящими глазами смотрели на своего ровесника, который успел в эти дни заработать орден Красного Знамени и громкую славу дивизии. По их задору и горячности было видно, что и сегодняшняя боевая задача сибирскими стрелками будет решена с честью.