Пришествие цивилизации (сборник) - Виталий Забирко

Я глянул на обложку, рассвирепел и швырнул книгу в стену. «Робинзон Крузо»! Они что, издеваться вздумали?! Работодатели хреновы…

Вскочив с тахты, я бросился в ванную комнату и с полчаса безуспешно копался в шкафчиках, перебирая лосьоны, кремы, шампуни, экстракты, помазки, бритвы и прочую дребедень в поисках чего-нибудь, из чего можно извлечь огонь. Безуспешно. Слышал, что некоторые доморощенные умельцы из препаратов бытовой химии делают наркотики, и, возможно, смешав между собой какие-либо из порошков и жидкостей, можно было бы затем прикурить, но я не химик. Электричества в домике, чтобы закоротить проводку и вызвать искру, судя по всему, не было — и комната и ванная освещались дневным светом из окон.

Сев на крышку унитаза, я достал сигарету, понюхал и в полном отчаянии попытался пожевать табак. Говорят, в средние века его жевали… Пожевав кончик сигареты, я поморщился и сплюнул. Сомнительное удовольствие, определенно врут историки насчет жевательного табака.

Вернувшись в комнату, я ничком упал на тахту. Из окна лился равномерный зеленоватый свет, ничто не говорило о приближении сумерек, хотя настенные часы показывали девять часов вечера. Долго я отмокал в джакузи… Да бывают ли здесь утро, вечер, ночь, в конце концов? Неужели мне и спать при свете придется?!

В этот момент свет за окном погас, будто кто-то щелкнул выключателем, и наступила кромешная тьма.

4

Ровно в семь утра, с первым писком часов в стене, я сел на тахте. Глаза были закрыты, тело спало, сознание только выбиралось из сонной одури и не могло точно сказать, рефлекторно ли я уселся, или меня подняла с тахты неведомая сила. Именно в этот момент я вспомнил, зачем вчера выставил будильник. Идиотская ситуация! С раута я вернулся домой совсем никакой и по давно забытой привычке десятилетней давности, когда еще работал строго «от звонка до звонка», поставил будильник. Что только не взбредет в пьяную голову…

Разлепив глаза, я простонал. Нет, не привиделась мне во сне вербовка на «заграничную» работу. Зеленоватый свет лился в окно, освещая небольшую комнату с голыми стенами и столиком, на котором стоял завтрак.

От вида пищи меня замутило, я тяжело поднялся с тахты и поплелся в ванную. Организм страдал от отсутствия в крови алкоголя и никотина и мучил душу. Либо наоборот — душа страдала и выворачивала организм наизнанку.

Плеснув в лицо холодной воды, я открыл тюбик с зубной пастой и замер, глядя на себя в зеркало. Дичайшее зрелище. Оказывается, я мог переносить измену жены, распутство дочки, неуважение коллег, и даже то, что все меня называли только но фамилии — Ларионов… Но без водки и табака я жить не мог. Мне по-настоящему захотелось удавиться.

В голову некстати пришло стихотворение о Мойдодыре, я поднял руку с тюбиком зубной пасты и начал выводить на зеркале каракули:

Да здравствует мыло душистоеи веревка пушистая,потолочный крючоки напольный лючок!

Несмотря на драматичность ситуации, червячок редакторского чутья фыркнул во мне от «напольного лючка». Может, лучше «потолочный крюк и напольный люк»? С другой стороны, что такое «напольный»? «Люк в полу» понятно, а «напольный» — это как? На полу? Но в том-то и дело, что люк в пилу, а не на полу…

Я застонал. Разве в этом проблема? Ни «напольного лючка», ни люка в полу, ни потолочного крючка-крюка, ни даже пушистой веревки в домике не наблюдалось. Из всех компонентов суицида было только мыло душистое. Всех сортов, включая шампуни, чтобы экспонат не выглядел замухрышкой. Правда, были еще бритвенные лезвия и джакузи, но на вскрытие вен я никогда не решусь. Не выношу вида крови. Удавиться — это другое дело. Благороднее, что лу…

Все-таки я почистил зубы, побрился, умылся, затем оделся и сел завтракать, хотя кусок без спиртного не лез в горло. Часы показывали без пятнадцати восемь, я был уверен, что ровно в восемь, если сам не выйду в «вольер», меня вытолкнет из домика неведомая сила. Похоже, мои наниматели хорошо изучили трудовое законодательство на Земле — не напрасно в контракте был указан восьмичасовый рабочий день. Судя по вчерашнему, «работать» предстояло с восьми до двенадцати и с часу до пяти с перерывом на обед.

Допивая какао (даже в кофе мне было отказано!), я вспомнил вчерашние мытарства под пристальным наблюдением тысяч разнообразных «гляделок» и понял, что нужно сделать, чтобы облегчить муки бесцельного хождения по «вольеру». А вытащу-ка я из домика тахту! Будет на чем и посидеть, и полежать…

Не допив какао (до начала «работы» оставалось всего пять минут), я подхватился, быстренько отодвинул в сторону столик и, приподняв край тяжеленной тахты, поволок ее к двери. Успеть бы…

Однако когда я открыл дверь, то понял, что старался напрасно, — у кромки воды стоял шезлонг. У нанимателей имелось чувство сострадания.

Бросив на пороге тахту и не дожидаясь, пока меня насильно выдворят из домика, я вышел наружу, прошагал к речке и уселся в шезлонг. Как раз вовремя — дверь в домике захлопнулась, и над головой возникла ячеистая решетка с «гляделками».

5

Самым трудным испытанием оказались не «гляделки» — к ним я привык уже на второй день, а отсутствие спиртного и невозможность выкурить сигарету. Дня четыре меня ломало и корежило, как настоящего наркомана, а потому было глубоко наплевать, кто и зачем за мной наблюдает.

Первое утро в галактическом зоопарке оказалось сплошным кошмаром. От безделья в голову лезли кошмарные видения, к тому же наниматели периодически вытряхивали меня из шезлонга, чтобы я ходил туда-сюда пред светлыми очами зрителей. Покружив по территории «вольера» минут десять, я упорно возвращался к шезлонгу и вновь усаживался. Упрямство принесло-таки свои плоды — через день от меня отстали и перестали вытряхивать из шезлонга. И правильно — ведь не в цирк пригласили работать, а в зоопарк, где животных не дрессируют. Это, как говорится, за отдельную плату.

После обеда я захватил с собой книгу. И оказался прав. Как ни было тошно на душе без водки и сигарет, как ни коробило от прямых аналогий с героем Даниеля Дефо, чтение отвлекало от физиологического дискомфорта и психологического надрыва.

Первое время я опасался, что в вольер подпустят какую-то тварь о семнадцати ногах, с клешнями и ядовитым жалом на кончике хвоста, чтобы мы с ней сражались на потеху галактической публике. На мою оценку ситуации накладывались чисто земные стереотипы, навязанные низкопробной фантастикой, но обитатели Галактики оказались миролюбивыми существами, их не интересовали кровавые баталии. Никто не собирался превращать вольер в гладиаторскую арену, меня рассматривали исключительно как биологический вид Homo vulgaris. Как в зоопарке или паноптикуме. Причем, наверное, где-то по ту сторону моей клетки висело предупреждение: «Экспонаты клешнями не трогать!»