Пришествие цивилизации (сборник) - Виталий Забирко

«Робинзона» я осилил за два дня, старательно загружая сознание перипетиями жизни человека давно минувшей эпохи, волею судеб оказавшегося в одиночестве на необитаемом острове. Чтение давалось с трудом: чтобы уловить смысл, я перечитывал абзацы по три- четыре раза, превозмогая дрожь в руках и жалобы организма на отсутствие в нем алкоголя и никотина. На третий день, когда наркотическая ломка организма пошла на убыль, а голова стала более-менее нормально соображать, я закончил чтение. Именно тогда у меня и зародилось подозрение, что «Робинзона» мне подсунули неспроста. Похоже, галактическое бюро по найму на работу недалеко ушло от аналогичных земных бюро, и мне предстояло пробыть здесь стерхайсером отнюдь не месяц, а как Робинзону, если не до глубокой старости, то до скончания жизни. Все они, работодатели, что на Земле, что в Галактике, одинаковы. Сулят золотые горы, а стоит подписать контракт, как обязательно обнаруживается пунктик, по которому выходит, что ты попал в кабалу. Например, их месяц может оказаться равным ста земным годам. Хоть бы Пятницу, желательно женского пола, предоставили…

К перспективе прожить здесь остаток жизни я отнесся весьма равнодушно — то ли в пищу подмешивали что-то успокаивающее, то ли сам я, думая по утрам о суи-циде, психологически был готов бросить суматошную жизнь к чертовой матери- и уйти в пустошь монахом-схимником. Будь что будет. В конце концов, на Земле я был «неизвестным Ларионовым», а здесь очень даже известным Ларионовым Л. Ларионовым — вон сколько глаз на меня с неба пялится…

На третий или четвертый день (из-за ломки организма сбился со счета), выйдя из домика после обеда с томом «Войны и мира» под мышкой, который мне подсунули вместо прочитанного «Робинзона», я обнаружил у шезлонга спиннинг. Нет, чтобы поставить бутылку к обеду, а еще лучше — Пятницу презентовать… И все же рыбная ловля казалась мне лучшим развлечением, чем чтение классики позапрошлого века. Не знаю, из каких соображений меня потчевали классической литературой: «Робинзон» еще понятно, но «Война и мир»?..

Я взял спиннинг, покрутил в руках. Нормальное удилище, небольшая блесна, тонкая леска. Спиннинг для рыбной ловли в реке, а не в океане, значит, крокодилов здесь быть не должно. Что ж, посмотрим…

Пододвинув шезлонг поближе к воде, я сел и забросил блесну. Все получилось как в сказке. Первый раз забросил — ничего, второй — ничего, а на третий — клюнуло. Нормально клюнуло, не по-крокодильи. Я подтащил рыбу поближе, поднял удилище и обомлел. На крючке трепыхалась самая настоящая золотая рыбка. Большая, с два кулака, и огромным хвостом. Того и гляди спросит: «Чего тебе надобно, старче?»

— Что мне с тобой делать? — вслух поинтересовался я. — Ни зажарить, ни сварить… Эврика! Я тебя засолю и повешу вялиться! Вдруг пиво выдадут. Желания ты вряд ли исполняешь…

— Не дури, Ларионов Л. Ларионов! — неожиданно сказала рыбка Машкиным голосом. — Размечтался! Не исполняю я желаний и на воблу не гожусь. К тому же калорий ты и так получаешь достаточно.

Она перехватила леску плавником, подтянулась, снялась с крючка и соскочила в реку. Только круги пошли по воде.

С минуту я сидел, окаменев как памятник «известному Ларионову Л. Ларионову», затем вскочил, сломал о колено спиннинг и забросил в реку. Хотел отправить следом «Войну и мир», но вовремя сдержался. Все-таки единственное развлечение…

Раздраженно оттащил шезлонг от воды, сел в него, раскрыл книгу, но читать не смог. В ушах все еще звучал Машкин голос: «Не дури, Ларионов!..» Неожиданно подумал, что возвращаться мне совсем не хочется. Что я забыл на Земле, кому там нужен? Дома меня в упор никто не замечает, на работе числюсь у Фесенко на побегушках, а исчезну — обо мне никто и не вспомнит. Не жизнь, а бесполезное мельтешение. Здесь же тихо, спокойно, никто не наезжает… Постель есть, еда в наличии… Что еще человеку надо? Разве что Пятницу женского пола под бочок… Подавляющее большинство на Земле так и живет, особенно в сельской местности: поел, в огороде покопался, поспал. Замкнутый круг жизни, замкнутый мир. У меня здесь почти так же — поел, книгу почитал, поспал. Полная уверенность, что так будет всегда, не надо заботиться о завтрашнем дне. И вешаться не надо.

Успокоившись, я уткнулся в книгу и читал до самого вечера. Что удивительно, но роман мне понравился, когда в пять часов с неба исчезли «гляделки», я еще полчаса сидел в шезлонге, пока не дочитал до конца. Не думал, что классические произведения могут так увлечь, раньше предпочитал исключительно фантастику.

На следующее утро, глядя на себя в зеркало, я обнаружил, что кожа на открытых участках тела загорела. Как это могло произойти, если небо целый день закрыто «гляделками»? Но раз можно загорать, чего стесняться… И одежда лучше сохранится…

Когда я появился на крыльце в одних трусах и с книгой под мышкой, «гляделки» в небесах замигали, меняясь в ячейках как в калейдоскопе. Либо в Галактике обожали стриптиз, либо понятия не имели об одежде. Войдя в образ, я поиграл дряблыми мышцами, изображая культуриста, затем помахал «гляделкам» ручкой и спустился по ступенькам крыльца, как с подиума. И увидел у стены домика лопату, лейку и ящик с зеленой рассадой.

Прочитали мои мысли, что ли, и решили предложить заняться огородничеством? Нашли дурака! Я скептически усмехнулся, прошел к шезлонгу, уселся и раскрыл книгу.

На этот раз мне выдали «Мастера и Маргариту». Менять удовольствие от чтения прекрасного произведения на сомнительное удовольствие копать грядки я не собирался, хотя читал роман уже раза три. Витас Забиров, редактор нашей программы на радио, утверждал, что «Мастера и Маргариту» можно использовать при обучении редакторов в качестве пособия по стилистическим ошибкам. Мне приходилось редактировать свои остроты, но я никогда не читал художественную прозу как редактор. Литература делилась для меня на две категории: «нравится» и «не нравится», вне зависимости от того, как она написана. Читал я быстро, словесные нелепицы, как и для большинства читателей, проскальзывали мимо сознания, ретушируемые собственным воображением. Сейчас же времени у меня оказалось предостаточно, торопиться было некуда, и я читал роман медленно, смакуя образы и сцены. К великому своему огорчению, я был вынужден согласиться с Витасом, поскольку то и дело натыкался на корявые фразы. В одном месте даже обнаружил строчку, содержащую сразу две стилистические ошибки. Когда Левий снял с креста Иешуа, он «…побежал на разъезжающихся в глиняной жиже ногах к другим столбам». Во-первых, в русском литературном языке не принято «бегать на ногах», а во-вторых, во время бега ноги разъезжаться не могут. Для того чтобы они разъезжались, будь то в глиняной жиже, на льду или еще где, обе ноги должны одновременно соприкасаться с поверхностью, а во время бега это исключено. Минут на пять я задумался, пытаясь построить фразу согласно законам никогда не преподававшейся в советских школах словесности, и кажется, мне удалось: «…побежал, оскальзываясь в глиняной жиже, к другим столбам». Хотя не уверен, что Булгаков согласился бы с моей правкой скорее всего, он написал бы по-другому.