Мерзость - Дэн Симмонс

Где бы ни оказалась леди Бромли-Монфор и ее помощники, все наши подданные должны оказывать ей необходимую помощь наилучшим из возможных способов, не только для того, чтобы восстановить дружеские отношения между британским и тибетским правительством, но и поддержать давнюю дружбу между чайной плантацией леди Бромли-Монфор — известной своим гостеприимством к нашим путешественникам — и всем народом Тибета.

Составлено в год Водяной Собаки Печать премьер-министра.

У Дикона не нашлось слов. Его лицо ничего не выражало — таким бесстрастным я его еще не видел, даже в тот день, несколько месяцев назад, когда на вершине Маттерхорна мы узнали о гибели Мэллори и Ирвина.

Реджи — я почти сразу же позволяю себе мысленно называть ее по имени — сворачивает бумагу от премьер-министра и карту, передает их Пасангу и говорит:

— Я приказала слугам упаковать ваши вещи. Теперь нам нужно ехать на плантацию, чтобы остаток дня посвятить обсуждению таких вопросов, как предполагаемый маршрут, подробности восхождения, запасы продовольствия, отношения с тибетскими дзонгпенами и так далее. Завтра утром вы должны выбрать себе личных проводников-шерпов и лошадей. У меня есть достаточно надежных людей, и к завтрашнему чаю мы сможем отобрать около шестидесяти носильщиков, которые нам понадобятся, и до наступления ночи они успеют погрузить все на вьючных животных.

Она встает и стремительно выходит из комнаты. Пасанг — доктор Пасанг, напоминаю я себе, — не отстает от нее лишь за счет своих гигантских плавных шагов. Через какое-то время мы с Же-Ка встаем, переглядываемся и, с трудом удержавшись от улыбки в присутствии Дикона, идем наверх, чтобы проследить за упаковкой нашего багажа.

Дикон в конечном итоге тоже идет к лестнице.

Монахи превратились в настоящую гастролирующую труппу, где одни танцевали, а другие били в барабаны и играли на дудочках из бедренной кости. Они были очень популярны среди английских завсегдатаев кинотеатров.

Карты расстелены на длинном столе в библиотеке особняка Реджи на чайной плантации. Такие обширные библиотеки мне приходилось видеть нечасто — в том числе в домах моих богатых бостонских друзей и в Англии. Даже в библиотеке леди Бромли не было столько дополнительных уровней, круглых железных лестниц, поднимающихся к световым люкам, и передвижных стремянок. Стол для чтения достигал четырнадцати футов в длину и шесть в ширину; по бокам его стояли глобусы, один с древней картой, другой с современной. Мы окружили один край стола, встав рядом с картой с нашим предполагаемым маршрутом, которую Реджи показала нам в отеле; под ней лежали другие цветные карты.

Этим утром до плантации мы доехали с шиком. По крайней мере, Реджи и двое из нас. Три грузовика — за рулем первого сидел Пасанг — тянули наше продовольствие и снаряжение в гору, но мы с Же-Ка ехали вместе с Реджи в обитом бархатом салоне «Роллс-Ройса» модели 1920 года «Серебряный призрак». Переднее сиденье шофера было открытым — начинался дождь, — но Жан-Клод с комфортом расположился на мягких подушках рядом с Реджи под черной крышей — так, чтобы не стеснять даму, — а я сидел напротив Же-Ка на маленьком откидном сиденье, которое представляло собой всего лишь обитую кожей дощечку, прикрепленную к перегородке, отделявшей нас от водителя. Каждый раз, когда колесо попадало в колдобину или натыкалось на серьезный ухаб — а грунтовая дорога состояла из одних ям и ухабов, — я подпрыгивал на своей маленькой «подкидной доске», ударяясь непокрытой головой о жесткий брезент крыши, и со всего размаху опускался на место. Мои длинные ноги задевали за более короткие ноги Же-Ка, и после каждого толчка я извинялся.

Дикон выбрал место впереди, слева от шофера — молчаливого маленького индуса по имени Эдвард, такого маленького, что я удивлялся, как ему удается что-то разглядеть за длиннющим капотом «Серебряного призрака». Несмотря на название, машина была не серебристой, а кремовой, за исключением сверкающего радиатора, держателей для фар, пяти хромированных полос, идущих от радиатора к такому же сияющему бамперу, рамы ветрового стекла и еще нескольких блестящих деталей, в том числе хромированных спиц запасных колес, которые были закреплены за передними дверцами на нижних частях крыльев.

Раздвижная панель, позволявшая Реджи разговаривать с шофером, открывалась только с правой стороны, за водителем. К реву двигателя прибавлялся грохот струй внезапного ливня по толстому брезенту крыши, и нам пришлось бы кричать, чтобы Дикон нас услышал. Перегородка за спиной последнего была из матового стекла с выгравированным гербом Бромли, грифоном с рыцарской пикой в лапах — точно такого же я видел на флаге, реявшем над поместьем леди Бромли в Линкольншире.

— У вас большая плантация, леди… Реджи? — спросил Жан-Клод сквозь барабанную дробь внезапного ливня.

— Эта главная плантация, ближе к Дарджилингу, занимает около двадцати шести тысяч акров, — ответила Реджи. — На северо-западе у нас есть еще одна, выше и больше, но маленький поезд из Дарджилинга не доходит до ее полей, как здесь, на главной плантации, и поэтому оттуда дороже поставлять чайный лист на рынок.

«Больше пятидесяти тысяч акров, — подумал я. — Чертова уйма чая». Потом вспомнил, что британцы в Англии и здесь, в Индии, пьют этот напиток утром, днем и вечером, не говоря уже о сотнях миллионов индусов, перенявших эту привычку.

Крутые склоны холмов тут были изрезаны террасами, на которых зеленели ряды кустов, похожих на ухоженный виноградник, только гораздо ниже. Я заметил мужчин и женщин в мокрых хлопковых сари и рубашках, трудившихся вдоль бесконечных зеленых рядов, повторявших изгибы холмов, словно параллельные линии высот на топографической карте. От разнообразия оттенков зеленого захватывало дух.

Минут через двадцать мы свернули с крутой, раскисшей грунтовой дороги на длинную, уходящую вверх аллею из белого гравия. Не знаю, что я ожидал увидеть в конце аллеи — возможно, еще один каменный замок, как у леди Бромли в Линкольншире, — но дом Реджи, большой и окруженный конюшнями и другими прочными хозяйственными постройками, по цвету и архитектуре больше походил на большой деревенский дом Викторианской эпохи. Грузовики последовали за нами на широкую аллею, но затем свернули к конюшне и гаражу за ней, а «Серебряный призрак» остановился перед домом на круглой гравийной площадке, окруженной разнообразной тропической зеленью, мокрой от дождя. Заглушив мотор, Эдвард выскочил из машины и открыл дверцу с той стороны, где сидела Реджи.

Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я ездил в «Роллс-Ройсе».

Когда за окном сгустились тропические сумерки, мы ужинали великолепной телятиной за длинным столом (длиннее, чем в библиотеке, на котором оставили карты), а затем все четверо — пятеро, если считать высокую, безмолвную фигуру доктора Пасанга, — вернулись в библиотеку, где всех ждал бренди, а нас с Же-Ка — еще и сигары. Дикон попыхивал трубкой и, по всей видимости, продолжал молча искать аргументы и причины, чтобы помешать Реджи примерно через 36 часов отправиться в путь вместе с нами. Мы не собираемся у стола с картой, а садимся у гигантского камина, который растопили слуги. На плантации, на высоте около 8000 футов, довольно холодно.

— Взять женщину на Эверест — об этом даже не может быть и речи, — заявляет Дикон.

Реджи поднимает взгляд от своего сужающегося кверху бокала с бренди.

— А это и не обсуждается, мистер Дикон. Я иду. Вам нужны мои деньги, мои шерпы, мои лошади и седла, нужны медицинские знания доктора Пасанга и мое разрешение от премьер-министра Тибета — и вам нужна я, чтобы в этом году получить доступ в Тибет, даже если бы не было кризиса со вшами и танцующими ламами.

Дикон морщится. «По крайней мере, она больше не называет его „Дики“», — думаю я.

— Кризис со вшами и танцующими ламами? — удивляется Жан-Клод, отрываясь от бренди и сигары.

Я почти забыл, что Же-Ка провел зиму и осень во Франции, а не в Лондоне, как мы с Диконом. Я смотрю на последнего, ожидая объяснений, однако он машет рукой, предоставляя слово мне.

— Ты должен помнить, — я поворачиваюсь к Жан-Клоду, — что знакомый Ричарда, которого мы видели в Королевском географическом обществе, фотограф и кинорежиссер Джон Ноэл, заплатит «Комитету Эвереста» восемь тысяч фунтов за права на все кино- и фотосъемки прошлогодней экспедиции.

— Помню. Еще подумал тогда, что это невероятная сумма, — говорит Жан-Клод.

Я киваю.

— Ну вот, Ноэл не сомневался, что получит прибыль, окажись прошлогодняя экспедиция успешной, однако он не мог снять захватывающий фильм об исчезновении Мэллори и Ирвина, поскольку имелась всего лишь одна фотография, сделанная перед тем, как они покинули четвертый лагерь, а облака заслонили двадцатидюймовый объектив кинокамеры, так что Ноэлу пришлось выпустить очередной фильм о путешествиях — он назвал его «Крыша мира». Мы с Диконом посмотрели его в январе, перед тем, как ты вернулся из Франции.