Лабух - Иван Валерьевич Оченков

— Знаю, — небрежно отмахнулась она. — При моей должности так лучше.

— Жаль.

— Себя пожалей.

— Кстати, за что меня арестовали?

— Поверь мне, если бы тебя задержали, мы бы сейчас разговаривали совсем иначе. А это так, беседа…

Да. Так уж случилось, что после очередного разговора с Артузовым, ко мне подошли два неброско одетых товарища и вежливо попросили пройти с ними, после чего я оказался в неприметном особняке на Никольской. С одной стороны, конечно, хорошо, что не доставили прямиком на Лубянку. С другой, она не так уж и далеко…

— Проходите, — велели мне после недолгого ожидания в коридоре. Я вошел и увидел сидящую за столом Целинскую…

— Что тебе нужно?

— Ничего особенного. Расскажи, что знаешь об операции, в которой участвуешь.

Вот, блин! Кажется, у товарищей чекистов начались очередные тёрки, и ваш покорный слуга угодил между жерновов. Впрочем, скрывать мне особо нечего, если не считать того факта, что мне прекрасно известно что собой представляет, и самое главное чем закончится операция «Трест». [1] И вот тут никак нельзя проболтаться, ибо товарищи с горячим сердцем и холодной головой тут же решат, что знание это совершенно излишне. После чего мгновенно придут к выводу, нет человека — нет проблемы!

Поэтому отвечать надо чётко, подробно и по существу, но так, чтобы все видели, что перед ними бестолковый лабух. Впрочем, Целинскую на мякине не проведёшь. Это не просто стреляный воробей, а куда более опасная птица! Коршун в женском обличье…

— Почему ты думаешь, что Болховский прибыл из-за границы? — в очередной раз уточнила она.

— Артузов сказал.

— Нет! Ты сам спросил, не из Парижа ли он?

— Да, я его на понт взял! Потом выяснилось, что угадал.

— Но может быть, он себя странно вёл? Или не знал каких-то элементарных вещей?

— Чёрт его знает! Я после контузии тоже иной раз ничего понять не могу.

— А ведь верно. Ладно, а что ты думаешь, про историю с его исчезновением?

— Ничего не думаю. Может, ранен был и память потерял. Или другую бабу себе нашёл, а с невестой не хотел объясняться. Вариантов масса!

— Или служил в разведке.

— Только что выпущенный из училища прапорщик? Сильно вряд ли.

— Пожалуй, что так, — кивнула Целинская. — А про ожидающее его богатство?

— Гонит! — убеждённо заявил я. — Нет у него никаких денег и взять их неоткуда.

— Ты уверен?

— Более чем. Будь у него капитал, сидел бы в своём Париже и в ус не дул.

— А что ты знаешь о его семье?

— Вообще ничего. До чудесного воскрешения Куницына о своём пропавшем возлюбленном не рассказывала, а потом мы расстались, и стало вообще не до того.

— Тогда слушай. Род Болховских довольно древний, но, что называется, захиревший. Поместья растеряли ещё до освободительной реформы, жили службой, особой карьеры никто из них не сделал. Так, провинциальные дворянчики… Поэтому никто не удивился, что одна из тёток тогда ещё не родившегося Жоржа выскочила замуж за купца.

— Неравный брак?

— Понятия не имею. Главное в том, что у Болховского имелся богатый дядя.

— Миллионщик?

— Почти. Собственный дом с магазином, небольшая фабрика, паи в нескольких предприятиях и… коллекция драгоценных камней!

— И где это всё сейчас?

— А вот тут начинается самое интересное. Сам дядя расстрелян по приговору Московского ЧК, после покушения на Урицкого. Всё имущество, разумеется, конфисковано. Но вот, что любопытно. При обыске никаких особых ценностей в его доме не обнаружено. Мебель, библиотека, несколько картин, личные вещи, но больше ничего.

— Облом вышел.

— Что, прости?

— Нет, ничего. Просто подумал, а зачем ты мне об этом рассказываешь?

— Тебе разве не интересно?

— Нет!

— Отчего же?

— Не везёт мне с чужими сокровищами.

— Ты про события в Пятигорске или в Спасове? — хитро прищурилась Целинская.

В принципе, никакой неожиданности в её вопросе не было. Раз чекисты дознались о моём участии в налете на подземелье бывшего банка, выяснить остальные эпизоды жизни после демобилизации никаких трудностей не представляло.

— На Кавказе хотя бы не подстрелили.

— Действительно. Но главное ведь не в этом, а то, что Советская власть получила значительные средства. Разве не так?

— Что тебе от меня нужно? — вздохнул я.

— Понимаешь, — перешла на доверительный тон моя собеседница. — Очень важно, чтобы Болховский не смог вывезти эти драгоценности из России.

— Так в чём проблема, арестуйте его.

— Ты не понимаешь. Его арест сорвёт всю операцию, а этого допустить никак нельзя.

— А ты уверена, что клад существует?

— Я же говорила, что при обыске ценности не найдены…

— Не найдены, или не попали в протокол?

— Хочешь сказать, что наши товарищи могли их присвоить?

— Ничего я не хочу. Просто чекисты тоже люди, а значит, у них есть семьи, дети, любовницы, наконец!

— Я понимаю, о чём ты, но нет. При составлении описей присутствовало слишком много людей. Попытка утаить обнаруженное богатство просто не могла увенчаться успехом. Но даже если произошло невозможное, рано или поздно хоть что-нибудь, да всплыло.

— Понятно. Но ты так и не сказала, что нужно конкретно от меня?

— Останься с Болховским. Следи за ним. Если он всё-таки найдёт сокровища, дай знать нам.

— Чтобы пополнить Гохран?

— И это тоже. Но главное, чтобы не смогли пойти на финансирование белогвардейских и монархических организаций. В сложившейся международной обстановке это просто архиважно…

— Вы справитесь! — пришлось прервать, начавшую говорить лозунгами Целинскую. — Я в вас верю!

— Ты что, отказываешься? — изумилась женщина, явно не ожидавшая такого поворота.

— А зачем мне это нужно? И, умоляю, не нужно давить на сознательность. Благодаря мне Советская власть уже стала богаче.

— Что ты хочешь?

— Почётную грамоту.

— Серьёзно?

— Нет, конечно.

— Тогда что?

— Разрешение выехать за рубеж на гастроли.

— Зачем тебе это?

— Как зачем? Мир посмотреть, себя показать. Если получиться, заработать мировую известность. Ну, и денег, конечно.

— Боже, какое мещанство, — поморщилась она. — Честно говоря, даже не ожидала.

— Никто не совершенен.

— Хорошо, — решилась Целинская. — Найдёшь ценности — будет тебе разрешение!

— Так не пойдет. А если никакого клада нет?

— Тогда музыкальный мир