Дьявольская альтернатива - Фредерик Форсайт

Он старался не высовываться в течение восьми лет после памятных выступлений 1953 года, затем в 1961-ом, до того, как успели закончить берлинскую стену, он спокойно перешел на Запад. Последние пятнадцать лет он работал в системе государственной службы Западного Берлина, где получил отличное место: он начал как простой надзиратель в тюремной охране, но теперь поднялся до должности обер-вахмистра – старшего офицера – блока номер два в тюрьме Тегель.

Другой мужчина, который сидел в этот вечер в его комнате, хранил молчание. Ян так никогда и не узнал, что это был советский полковник Кукушкин, посланный для выполнения работы отдела «мокрых дел» КГБ.

Ян в ужасе уставился на фотографии, которые немец извлек из пухлого конверта и медленно, одна за другой, разложил перед ним веером. На фотографиях была снята его мать-вдова, которая сидела в тюремной камере, пораженная ужасом, – сейчас ей было около восьмидесяти, она послушно смотрела в объектив камеры, надеясь на освобождение. Были фотографии двух его младших братьев с наручниками на руках, сидевших в отдельных камерах – на снимках высокой четкости ясно можно было разобрать кирпичную кладку.

– Кроме того, есть еще ваши невестки и три очаровательные маленькие племянницы. О, да, нам известно о ваших рождественских подарках. Как они называют вас? Дядя Людо? Как трогательно. Скажи-ка, а такие места тебе когда-нибудь приходилось видеть?

Он выложил на стол еще множество снимков, которые заставили здорового, пухлощекого Яна зажмуриться на несколько секунд. На фотографиях были сняты странные, напоминающие зомби, фигуры людей, обритых наголо, одетых в какое-то тряпье, чьи похожие на черепа лица смотрели невидящими глазами в объектив. Они кутались, ежились, их скрюченные ноги были также обмотаны тряпьем, чтобы хоть немного смягчить арктический холод. Они были так искривлены, что уже не походили на людей. Это были некоторые из обитателей каторжных лагерей Колымы – в дальней восточной части Сибири, к северу от полуострова Камчатка, где далеко за Полярным кругом в шахтах добывают золото.

– Пожизненное заключение в этих… курортах…, господин Ян, – к нему приговариваются только самые опасные государственные преступники. Но мой коллега, который сидит здесь, может позаботиться о том, чтобы вся ваша семейка получила такие сроки – да-да, и ваша дорогая старая матушка тоже, – для этого потребуется всего лишь один телефонный звонок. А теперь скажите-ка, вы хотите, чтобы он сделал этот звонок?

Ян посмотрел в глаза сидевшего напротив человека – они были такими же суровым, как колымские лагеря.

– Nein, – прошептал он, – нет, пожалуйста, нет. Что вы хотите от меня?

Ему ответил немец.

– В тюрьме Тегель сидят дна угонщика, Мишкин и Лазарев. Вы их знаете?

Ян тупо кивнул.

– Да. Они поступили четыре недели назад. По этому поводу еще много шумела пресса.

– Где конкретно они сидят?

– В блоке номер два. На верхнем этаже, в восточном крыле. Одиночное заключение – по их собственной просьбе. Они боятся других заключенных, по крайней мере, так они говорят. У них нет причин для этого. Если бы они насиловали детей, тогда бы у них была причина, – но не для этих двух. Хотя они настаивали.

– Но вы-то можете их навещать, господин Ян? У вас есть к ним доступ?

Ян ничего не ответил. Он начал бояться того, что хотели сотворить с угонщиками его гости. Они прибыли с Востока, а угонщики сбежали оттуда. Эти двое приехали уж конечно не за тем, чтобы вручить им подарки по случаю дня рождения.

– Посмотри-ка еще раз на снимки, Ян. Хорошенько посмотри, прежде чем тебе захочется встать у нас на пути.

– Да, я могу посещать их. Во время моих обходов. Но только ночью. В дневную смену в этом коридоре находятся трое надзирателей. Если бы я захотел посетить их, один или двое из них обязательно пошли бы за мной. Да днем нет и причин, по которым я должен был бы их проверять. Другое дело в ночную смену: тут нужны проверки.

– В данный момент вы работаете в ночную смену?

– Нет. В дневную.

– Какие часы работы ночной смены?

– С полуночи до восьми утра. В десять вечера выключают освещение. В полночь происходит смена. Затем в восемь утра повторная смена. В ночную смену я обязан трижды совершить обход этого блока в сопровождении начальника смены, который дежурит на каждом этаже.

Не представившийся немец немного поразмыслил.

– Мой друг хочет нанести им визит. Когда вы возвращаетесь на ночное дежурство?

– В понедельник, 4 апреля, – сказал Ян.

– Отлично, – пробормотал восточный немец. – Вам надо будет сделать следующее.

Ян получил указание позаимствовать из шкафчика свободного от дежурства коллеги его форму и пропуск. В 2 часа ночи в понедельник, 4 апреля, он должен будет спуститься на первый этаж и впустить через служебный вход русского, который будет ждать на улице. Затем он должен будет сопроводить его на верхний этаж и спрятать в комнате, где днем отдыхают надзиратели, от которой ему надо будет достать дубликат ключей. Затем под каким-нибудь благовидным предлогом он должен будет отослать начальника смены, дежурившего на этаже, и подменить его на время его отсутствия. Пока тот будет ходить, он позволит русскому пройти в коридор с камерами одиночного заключения, отдав ключи от обеих камер. После того, как русский нанесет «визит» к Мишкину и Лазареву, процедура повторится в обратном порядке. Русский вновь спрячется, пока не возвратится дежурный офицер. После этого Ян должен будет провести его обратно до служебного входа и выпустить наружу.

– Это не сработает, – прошептал Ян, прекрасно понимая, что, напротив, это может сработать.

Наконец заговорил и русский, твердо сказавший по-немецки:

– Для тебя будет лучше, если сработает. Если нет, я лично позабочусь о том, чтобы вся твоя семья получила на Колыме такой режим заключения, что «сверхсуровый» режим, который вы применяете здесь, покажется медовым месяцем в роскошном отеле.

Ян почувствовал, как холод прошиб ему внутренности – они словно заледенели. Никто из самых грубых надзирателей в их карцере не шел ни в какое сравнение с этим человеком. Он с усилием сглотнул.

– Я сделаю это, – прошептал он.

– Мой друг вернется сюда в шесть часов вечера в воскресенье, 3 апреля, – сказал восточный немец. – Только не надо никаких комитетов по встрече, пожалуйста, полиции, там… Ничего хорошего от этого не будет. У нас обоих есть дипломатические паспорта на чужое имя. Мы будем все отрицать и вскоре нас вынуждены будут отпустить. Так что подготовьте форму и пропуск.

Через две минуты они ушли, забрав с собой фотографии.

Никаких доказательств не осталось, но это не имело значения: в своих кошмарах Ян четко видел каждую деталь.

К 23 марта в тридцати портах: от залива Святого Лаврентия в Канаде и далее вниз по североамериканскому побережью вплоть до Каролины скопилось более 250 судов – всего лишь первая волна ожидающих своей очереди стать под погрузку кораблей. На заливе Св. Лаврентия все еще стоял лед, но его на мельчайшие частицы разбили ледоколы, и по проложенным ими проходам двинулись на швартовку зерновозы.

Многие из этих судов входили в состав флота Совфрахта, следующую по численности группу составляли корабли под американским флагом, так как одним из условий продажи было то, что американские судовладельцы получат контракты на перевозку зерна в первую очередь.

Через какие-то десять дней они должны были начать двигаться на восток через Атлантику в направлении Архангельска и Мурманска в советской Арктике, Ленинграда – в самом конце Балтийского моря, и незамерзающих портов Одессы, Симферополя и Новороссийска на Черном море. Для того, чтобы осуществить самую крупную перевозку сухих грузов со времен второй мировой войны, привлекли суда десяти других стран, от флагов которых рябило в глазах. Из сотни элеваторов, разбросанных от Виннипега до Чарльстона, в трюмы кораблей потекла сплошная золотая волна пшеницы, ячменя, ржи, кукурузы и овса, которая через месяц должна будет пойти на пропитание голодных миллионов в России.

26-го числа того же месяца Эндрю Дрейк поднял голову над кухонным столом в их штаб-квартире в одном из пригородов Брюсселя, и объявил о том, что он полностью готов.

Взрывчатку упаковали в десять чемоданчиков, автоматы обмотали в полотенца и засунули в рюкзаки. Азамат Крим положил детонаторы в коробку из-под сигар, обложил их со всех сторон ватой, и никогда не расставался с ними. Когда стемнело, они снесли свое снаряжение в несколько заходов вниз в подержанный пикап с бельгийским регистрационным номером и отправились в Бланкенберге.

В маленьком курортном местечке, притулившемся возле Северного моря, было тихо, гавань была практически пустой, когда под покровом темноты они перенесли свой груз на дно своего рыболовного катера. Была суббота, и хотя один прохожий, который выгуливал по набережной свою собаку, заметил их работу, он не придал этому значения: всего лишь группа любителей морской рыбалки готовится к воскресному отдыху – правда, несколько рановато, да и погода пока стоит холодная.