Перстень Рыболова - Анна Сеничева

Над Арсеналом вздымалась чудовищная волна.

XVI

Вода со стороны Прибойного вала подступала к крепостной стене.

По-прежнему стоял вокруг безмятежный, сонный полдень – ни дуновения ветерка, ни облака – а над морем держалась водная громада.

Расин смотрел на нее, не понимая, в чем дело – страха не было. Вот-вот обрушится эта стена прямо на площадь, смывая все на пути, заливая каждый угол Арсенала, а страха перед ней не было. Воздух свежел, морская прохлада становилась все крепче, на мозаичные плиты темными крапинами сыпалась водяная пыль.

Пятясь от стены, Расин обернулся.

Отсюда, с высокой площади, виднелись северные предместья Лакоса и далекое устье Салагура. Лежали у взгорья обительские башни, а над ними явственно стоял полусвет… Монастырь накрыло сетью золотых огней, которая колыхалась и вздрагивала, будто над обителью поднимали мерцающий шатер.

Из оцепенения Расина вывел яростный, смешанный с ужасом, крик Лорана:

– Откуда это? Кассий, откуда?!

Со всех сторон слышались топот ног и вскрики. Через зубцы стены перехлестнули волны и с шумом разлились по площади. Расин, выдохнув, метнулся в закоулки Арсенала.

Когда он мчался по лестницам и перепрыгивал ступени, в голове его бешеным вихрем пронеслась мысль о том, что Кассий увидел-таки, что хотел – князь снова уцелел. И Асфеллота можно ловить на слове…

Вот только кого благодарить за это?

…Город бурлил. Звенел воздух от церковных колоколов, по улицам, внезапно ставшим тесными от народа, приходилось проталкиваться. С якорей спешно снимались корабли, уходя в море. Кто-то из горожан бежал за Город, спасаясь от ожившей стихии. Что творилось, не знала ни одна живая душа, одни кричали про конец света, другие сперва тихо, потом все громче повторяли слово «знамение».

Самые отчаянные сломя голову неслись на Арсенальную гору или отправлялись на лодках к Прибойному валу, чтобы своими глазами увидеть неимоверную волну, стоявшую перед его стенами. Ломились на башни, с которых виден был весь Город. Кто-то направлялся к Салагуру, чтобы воочию узреть золотой шатер, сиявший над главной святыней Лакоса. Ждали новых чудес. Нашлись и те, кто рассказывал, как играл такой же полусвет, когда венчался на правление прошлый круг советников. И хоть нынче знамению взяться было неоткуда, а ведь взялось же оно откуда-то!

А через час небо над Лакосом начало темнеть.

По-прежнему не было ни облака, только меркла небесная синева, и тускнело солнце. Залив подернулся свинцовой серью. Поднялся ветер.

На востоке сгущалась дымка, затягивая горы.

К Салагурскому монастырю ползла мгла.

…Это было как удушье. Горло перехватило так, будто Арвельд вдохнул сухого, ядовитого воздуха, и теперь не мог выдохнуть.

Через мгновение приступ миновал, но в этот миг все изменилось. Исчезло чувство полета. Светлые моря перед ним распадались на куски. Он смотрел словно через туман, и хмарь все сгущалась. Арвельд тер глаза, не понимая, что ему застит взгляд не снаружи, а внутри. Он с трудом поднял веки и увидел вокруг себя полутемный зал и съежившиеся свечные огарки на столе…

– Я не удержу больше, – тихо сказал кто-то рядом. Вслух сказал. Руки Арвельда коснулась мокрая, в испарине, ладонь Флойбека. – Она опадает… Волна опадает…

– Медленно, – откликнулся Паломник. – Там люди, на лодках.

Гессен сидел, положив голову на руку. Вторая рука, лежавшая на столе, заметно подрагивала.

– Что случилось? – хрипло спросил Сгарди и закашлялся. – Куда… все делось?

Паломник сжал его руку, чтобы тот замолчал. Когда они с Флойбеком спустили волну с Арсенала, мореход в изнеможении привалился к спинке стула.

– Я его чувствую, – произнес Гессен. – Он идет.

Арвельд непроизвольно коснулся шеи. В памяти всплыл сон, где лежал в горах мертвый город, весь пронизанный таким же безжизненным, отравленным воздухом.

– Он же бесплотный, – сказал Сгарди. – Он живет только в наших головах. Его же нет!

– Здесь столько Асфеллотов, – утомленно говорил Гессен, словно бредил. – И каждый несет его в себе. Я ни разу не ощущал его так… так близко, словно живого человека. Он почти перешагнул через себя. Он уже почти живой.

Щеки коснулось сухое дуновение – то ли догорела последняя свеча, пахнув жженным, то ли снова накатило видение из ночного кошмара. Сгарди посмотрел на Паломника – тот вытащил что-то из своего мешочка и теперь сидел, крутя это пальцами и мрачно глядя перед собой.

Арвельд глазам своим не поверил.

В руках Паломника был серый кружок с мелкую монетку. Тот самый. Ненавистный. Только вчера Паломник стащил его у Гессена с шеи, и зачем-то не выбросил. Не избавился от него, как следовало бы. Взял с собой.

Сгарди еще не знал, что он задумал, но понимал, что этот путь – крайний. И свернуть с него будет некуда. Арвельд потянулся рукой к Паломнику, но тот отстранил его покалеченной ладонью, на которой горел перстень. Взял в левую руку серый холодный кругляш, сжал его и закрыл глаза.

Арвельд не видел, но чувствовал, как начала загораться темная змейка. Пробегали по ней ярко-зеленые сполохи, и трепетала изумрудная чешуя.

Незаметно на Паломника сошла дремота. Мысли замедлились, а потом и вовсе растаяли. Келья наполнилась белесым туманом, в котором исчезли стены. Но шум моря не смолкал, только становился тише… глубже…

XVII

Древний город лежал у древнего моря. Тысячелетний прибой накатывал на бездыханные берега.

Паломник шел по мертвым улицам, чувствуя, как сквозняки задевают его по лицу, и слышал шепот воспоминаний. Они вздыхали и стенали, то тише, то дальше. Город раскрывался своими громадными арками, пустыми башнями, разбитыми статуями, оплетенными высохшим плющом.

Улица из черного плитняка привела на площадь, лежавшую перед морем. Площадь окаймляли чугунные шары с цепями, а посреди был фонтан – трехногое существо держало кувшин, из которого когда-то текла вода. В треснувших плитах торчали колючие стебли.

На площади Паломник встал, вглядываясь в мутное море, из которого поднимались черные шпили затопленных башен. Где-то далеко, у скалы, отрогом горы вставшей на западе города, клубился дымный закат. Вечный закат вечного города.

На призрачном море нарождался шторм невиданной силы. Бродили, закручиваясь в башнях, буруны, с шорохом рассыпая пену. Далекий горизонт, полускрытый туманом, чертили синие зарницы.

– Где-то здесь, – тихо сказал Паломник. Он огляделся, и в нескольких шагах от себя увидел Амальфею.

Демон стоял на краю площади, за которой отвесно падал обрыв, и тянул руки к морю. Подчиняясь его движениям, вздымались и опадали волны, от которых дрожало все вокруг.

Паломник подошел к нему, схватил за серый плащ и, что было силы, отшвырнул от края.

Амальфея перекатился и, лежа на боку, смотрел на незваного гостя. Серый плащ его разметался по серым плитам так, словно под ним была пустота.

– Явился, – безо всякого выражения сказал демон.

– Как видишь.

– Я тебя сюда не звал.

– Как и я тебя – к себе, – Паломник подошел ближе. – Убирайся. Все равно тебе там жизни не будет.

Демон приподнялся, разглядывая Паломника горящими зелеными глазами.

– Пока ты жив – не будет, – согласился он. Слова, будто камни, дробно раскатывались по разбитым плитам. – Где ты прятался десять лет?

– Не твое дело.

– А, за Окоемом прятался… То-то я тебя не видал…

Амальфея пополз обратно к краю площади, где перекатывались призрачные волны. Море, чуть успокоившись, снова взметнуло хмарь. Паломник заступил демону дорогу. Мутная бездна глубоко дышала, как спящий исполин, и в ее глубине закручивался чудовищный смерч.

Фиу Лэм стоял на галерее крепостной стены рядом с настоятелем. Отсюда видно было, как суетились на монастырском дворе, запирая ворота, тащили лестницы и жгли костры, кипятили чаны с водой. А еще дальше, холмистым трактом со стороны моря шли к монастырю вереницы людей.

– Сколько их? – спросил Златоуст.

– Если со всех кораблей, должно быть около восьмисот, – ответил чародей. – Братии в обители сколько?

– Чуть меньше сотни.

Лэм поджал губы. Накликали они беду на свою и чужую головы… Горячо будет. Златоуст, впрочем, понимал все не хуже его. Золотистый шатер, поднятый Советниками, неумолимо опадал. Фиу кожей ощущал, как колеблются и пробегают в небе над монастырем сполохи, тают зачарованные нити. Чародей пытался вплести в эту тонкую ткань свои силы, но только даром утомился и после третьего раза оставил попытки – спаянная защита, поставленная кругом правителей, отторгала чужое.

Краем глаза Лэм увидел в небе что-то, зашел за арку и вгляделся в облака.

– Вы видите? – спросил он. – Там, за горой…

– Да, темнеет. Будто гроза идет.

– Гроза идет, – вполголоса повторил Лэм. – Против ветра…

Чародей протер глаза и понял, что ему не мерещится. В небе темнело, но то не была темнота перед бурей – там закручивался невидимый вихрь от земли до самых облаков, а темнеющее небо всего лишь было его краями. Из расселин скал целыми стаями поднимались чайки и неслись прочь. Их раскидывало в разные стороны. Фиу слышал пронзительные крики – никогда раньше он не слышал, чтобы чайки кричали так. Вдруг чародей попятился.